КОКО И КОШКА

(Тудор Аргези)

Перевод с румынского Т. Воронцовой

Худ. Сильвия КамбирЯ расскажу вам, что прочитал однажды в немецком календаре.

У одной женщины в Вене были попугай и кошка, очень хорошие друзья.

Попугай умел говорить, а кошка умела играть. Чтобы доставить удовольствие своему зеленому другу, кошка постоянно выдумывала всякие фокусы и проделки, и восхищение попугая было ей обеспечено навсегда.

Когда она пряталась в занавесках, Коко соскакивал со своей перекладины, смешной, как мальчишка в слишком длинных штанах, и, обыскивая занавеску за занавеской, находил кошку притаившейся где-нибудь в кистях, откуда она, давясь от смеха, готова была сорваться с места.

Но больше всего Коко был очарован цирковым номером с клубком пряжи, забытым на диване хозяйкой дома. Кошка подхватывала его снизу, вертела на мягких подушечках согнутой, как ручка трости, лапки, ловила обеими руками, подбрасывала вверх — клубок шлепался ей на ухо, — и снова бросала, вставая на задние лапки.

Худ. Сильвия КамбирНе известно, что думала кошка о попугае, она так привыкла к нему, ведь они вместе росли и играли, он — сидя на спинке стула, она — лежа на стуле и стараясь поймать его снизу за хвост.

Если бы их разлучили, кошка скучала бы без неподвижного в своем зеленом оперении попугая, и попугаю всю жизнь не хватало бы ловкого на выдумки и проказы товарища.

Пока хозяйка сидела дома, вышивая у окошка, они вволю играли, но, уходя гулять, женщина предусмотрительно закрывала Коко в клетке.

И тогда они играли у железной решетки, кошка — бегая вокруг клетки, а попугай — кружась внутри. Ухватившись за проволоку, Коко передвигался, опираясь на клюв, как на ролики, и искоса поглядывая на кошку то с одной, то с другой стороны.

Худ. Сильвия Камбир

В один прекрасный вечер женщина из Вены торопилась в театр и только во втором антракте вспомнила, что вопреки своему обыкновению, оставила клетку с попугаем открытой.

— Так и знай, кошка съела его! — испуганно сказала женщина своему мужу. — Пойдем домой. Они же никогда так долго не оставались одни.

Оба с сожалением покинули театр и по самой короткой дороге вернулись домой, где их в самом деле ожидало ужасное зрелище. В столовой все было зелено от перьев и пуха, как будто там вытряхнули подушку, набитую павлиньими перьями

Словно в каждом углу комнаты был разорван и съеден попугай. Посередине стола, как фарфоровая статуэтка в красках, лежала, растянувшись, кошка.

Супруги стали искать когти и клюв, полагая, что кошка их не могла проглотить, раз она так спокойна. Кошка лизала лапку и мягкой подушечкой пудрила нос глядясь в пустоту.

Съесть когти и клюв для кота то же самое, что для человека проглотить два метра колючей проволоки или связку ключей, и кошку бы, наверное, стошнило. Все перья из крыльев и хвоста были собраны и оперение попугая целиком восстановлено от коготков и до клюва, только клюва и коготков не было.

Худ. Сильвия Камбир

«Бедняжка Коко!» — плакала женщина. «Несчастный Коко!» — вздыхал ее муж. Оставалось завершить эту историю росписью прутика по кошкиной шкурке, хотя все равно бесполезно.

В это время в шкафу послышался шорох. Дверца шкафа открылась и появился Коко, голенький, как оживший вареный цыпленок.

Тельце попугая уменьшилось больше чем на три четверти, и голова его с толстым клювом выглядела как топор, насаженный на ручку от молотка.

— Вы даже не представляете, как хорошо мы повеселились, — наивно повторял Коко. — Мы играли два часа подряд, и я спрятался в шкафу, чтобы обмануть кошку...

Коко отлично говорил на венском диалекте...

Все же, чтобы Коко не простудился, пока у него снова отрастут перья — если они вообще отрастут когда-нибудь, — хозяйка надела на него шерстяной чулок, который сидит на нем, как перчатка, и не стесняет движений. Но теперь кошка его не узнает.

ПЕРВОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ

(Тудор Аргези)

Перевод с румынского Т. Воронцовой

Худ. Сильвия КамбирМицу надела папины кожаные перчатки и идет по саду, растопырив огромные руки чудовища-карлика. Она надела еще папины ботинки и, наконец, шляпу, поля которой достают ей до самых плеч. Она хочет пугать людей — ни больше ни меньше.

«Куда идет это чучело без головы и с пеликаньими лапами?» — спрашивают воробышки, которые серыми комочками взмывают с земли.

«Кто же этот проходящий мимо горбун?» — дивятся гуси.

Котенок думает, что это индюк так оделся, а собаки в нерешительности держатся подальше, навострив одно ухо, а другое вяло свесив на бок.

Чтобы инсценировка удалась, папа бросился бежать, мама за ним, и все домашние попрятались, дрожа от страха. Только Баруцу знает. Он утверждает, будто ему знаком этот персонаж, что ощупью бредет по двору, ослепленный шляпой и широко расставив ноги в огромных ботинках.

— Я жнаю, что это Мицу, но не шкажу, — твердит Баруцу.

Но кто ему верит? Мицу дополнила свой костюм толстой тростью и ухватила ее пониже, чтобы она стояла прямо, как костыль.

Худ. Сильвия Камбир

— Подкладись и сними с нее шляпу,— говорит Баруцу, которому самому хочется подойти поближе.

Несмотря на уверенность, он начинает робеть перед страшилищем в перчатках.

— Не могу, Баруцу. Кусается.

— Не кушаетша, — отвечает Баруцу без всякого убеждения.

— Кусается, бьет палкой, пинает ботинками и дерется большими перчатками.

— Да-а? — удивляется Баруцу.

Его уверенность рухнула. Он видел, как Мицу надевала ботинки и шляпу, как она брала палку. Он знал, что это Мицу, но будто уже и не знает. А вдруг Мицу как-нибудь выскользнула из ботинок и шляпы, и теперь ботинки, шляпа, перчатки и трость ходят сами.

— Я тебя поцелую, папа! — тревожно говорит Баруцу.

Худ. Сильвия КамбирОн ищет самое ближнее укрытие, в то время как Мицу активно принимает различные карикатурные позы. Ботинки танцуют или мерно шагают, будто змею преследуют, которая прячется в землю. Трость, упираясь и раскачиваясь, временами мешает персонажу удерживать равновесие.

Вот Мицу пошла за свиньей с поросятами, а они все наутек, покатились, как круглые бутыли с пятачками-пробками. Баруцу совсем отрешился от примитивного карикатурного образа и, увидев, как поросята бросились бежать, принимает единственное решение. Он жмется все ближе.

— У меня ножки боят, папочка...

Баруцу хочется на руки. Посаженный на плечо, на значительном расстоянии от карлика с нахлобученной на глаза шляпой, он облегченно вздыхает.

Но пора его успокоить.

— Браво, Мицу! — хлопают все в ладоши, подходя с разных сторон.

Мицу снимает шляпу и кланяется до земли.

— Видишь, это Мицу. Ну, что ты так смотришь, ведь это Мицу!

— Да?— удивляется он опять, совершенно сконфуженный перед самим собой.

Но успех сестры задел его за живое, и ему тоже хочется изобразить чучело, чтобы насладиться актерством.

Худ. Сильвия Камбир

Баруцу ничего не хочет знать и, поскольку он тоже наш, мы позволяем ему неловко надеть ботинки, неумело нахлобучить шляпу и влезть в перчатки. Ему досадно, что он оказался в рядах вторичных подражателей, но он покорился этому, чтобы не упустить крохи славы, которой жаждал.Мы пытаемся объяснить ему, что в данных обстоятельствах искусством допускается собезьянничать только раз и что подражание подражанию, подражание обезьяне является вдвойне плагиатом, а это вместо похвал ведет к освистанию.

Он без энтузиазма протягивает палку, поднимает руку и пытается шагнуть. И шлепается прямо в таз с водою для куриц, уронив трость и потеряв шляпу. Глаза его ошеломленно смотрят на нас, и заметив, что мы не смеемся, Баруцу разражается отчаянным плачем.

Мы поднимаем Баруцу из жижи и куриного помета, и он находит себе оправдание.

— Ты весь испачкался и пахнешь курятником, — говорит папа.

— Потому что я маленький, папочка, — отвечает Баруцу утешившись...

ПАРОВОЗ И СТАНЦИЯ

(Тудор Аргези)

Перевод с румынского Т. Воронцовой

Худ. Сильвия КамбирНа нас возложено две задачи, и мы изо всех сил стараемся привести их в исполнение. Сын попросил у нас поезд, длинный поезд, сделанный по заказу на станции, ровно по его росту, потому что он хочет стать машинистом.

Поезд должен быть примерно такой высоты, чтобы доставал нам до подбородка, с настоящим паровозом, который пускает дым. Сын будет управлять паром и гудком и будет проезжать мимо станций, а паровоз будет ржать и храпеть. И остановится сын только когда сам захочет, чтобы попить или съесть пирожное.

Поезд быстро тронется с места и поедет по всей стране, далеко, и проедет по улице дядюшки Сесиса, чтобы тот увидел его, и даст громкий гудок у ворот с номером 10.

Если котенок Папук тоже захочет покататься на поезде, он его пустит, только смотри, поезд идет быстро, а когда закружится голова, на ходу прыгать нельзя. Так что лучше пусть сидит дома, за печкой.

Дочке досадно, ей уже видится, как он ведет паровоз. Чтобы внести равновесие, заказала нам станцию, где поезд ее брата должен непременно остановиться.

А уж коли не захочет остановиться, она поставит на линию чемодан, и поезд перевернется. Мальчик самолюбиво замечает, что поезд разрежет чемодан надвое, и советует ей держать его в руке — зачем портить столь необходимый в дороге дорогой предмет — паровоз все равно пройдет. Посмотрим!

А пока суд да дело, нужно, чтобы сначала была готова станция, а уж потом поезд: это вполне естественно, ведь пассажиры, которые едут поездом, не в поле же будут покупать билеты и папиросы, и потом им нужно смотреть на большие перронные часы.

Худ. Сильвия Камбир

Но мальчик требует сначала поезд. В какой-то мере мы их примирили, сойдясь на том, что когда с одной стороны прибудет поезд, с другой подъедет и станция. Хорошо! Мы убедили их, они согласны.

Но чтобы станция была не такая большая, как вокзал Кымпина. Дочке нужно станцию по размеру поезда, заказанного ее братом, совсем маленький вокзальчик, вроде собачьей конуры, и чтобы спереди была вывеска с названием.

Перебрав несколько вдохновенных предложений, мы остановились на станции «Кряк-кряк», эта надпись будет отчетливо видна ночью при свете электрической лампы. Мы нальем в лампу немножко электричества и подвесим ее к вывеске: это совсем пустяк.

Вопрос в том, как быть с носильщиками и с обслуживающим персоналом. Дочке хочется, чтобы от начальника станции и до тормозных кондукторов все были совсем маленькие и живые человечки, а не какие-нибудь бездушные оловянные фигурки. И чтобы их было много-много, полон перрон станции «Кряк-кряк».

Почтовое отделение тоже чтобы было малюсеньким, а письма и конверты — с чечевичное зернышко, а марки — сам знаешь, какие малюсенькие. Выслушав замечание, что она их не сможет прилепить, дочка ответила, чтобы мы не путались в мелочах, ведь почтовое отделение она целиком возьмет на себя, вместе с телефоном и телеграфом.

Наверху, у окна, будет сидеть, опираясь на локоть, и смотреть на поезд жена начальника станции. Она красивая, в платье с большим вырезом, и волосы у нее заплетены в косы. Вместе с вокзалом и его обстановкой, вместе со всем обслуживающим персоналом надо заказать и жену начальника станции. Ладно, мы купим ее в магазине. Нельзя, нужно заказать специально. Ну, хорошо. Закажем и жену начальника станции. Теперь все?

Худ. Сильвия Камбир

Нет, не все. Вокзалы без собак не бывают. Нам нужно собачку, совсем маленькую, такую маленькую, что она потеряется, ее могут съесть даже мухи.

А вот и нет. Собачка будет сидеть на подоконнике, возле жены начальника станции. И та будет следить, чтобы собачка не упала, окошко-то высоко от перрона: 35 сантиметров — пропасть!

Теперь все в порядке! Потерянные сумки и зонтики будут храниться в багажной кассе.

Отлично,закажем и несколько потерянных сумок и зонтиков. А когда какая-нибудь старушка потеряет связку баранок, они перейдут в собственность станции, ведь если баранки не съесть, они испортятся

— Дашь мне баранку?— озабоченно спрашивает мальчик.

— А ты дашь мне вести паровоз? — спрашивает девочка.

Вопрос поставлен в лоб. Постой, дай подумать. Проблема усложняется. За какую-то несчастную баранку отдать паровоз?

— Не нужно мне баранку! — решительно отвечает мальчик.

Лучше обойтись без баранки, чем без паровоза.

Но девочка настаивает, в глазах у нее внезапно появляются слезы. Должно быть, она сама поняла, что баранка это не так уж много.

— Он говорит, что ему не нужно баранки! — жалуется девочка.

— Я думаю, он даст тебе паровоз, если ты дашь ему ненадолго станцию.

— Не дам станцию! — резко кричит девочка.

По идее станция соперничает с поездом, и мальчику еще больше хочется получить ее.

— Она говорит, что не даст штанчию! — хнычет мальчик.

Худ. Сильвия Камбир

Будучи прижаты к стенке, мы ищем выхода и делаем предложение.

— Ты не сможешь один управлять всем паровозом, — убеждаем мы сына. — У тебя только две руки, а тут надо больше. Ты будешь управлять гудком, а твоя сестра — дымом.

Он предпочитает гудок, согласен сидеть на угле и на расстоянии подавать гудок. Поезд уже ушел! Слышишь: «Пых! пах! Пых! пах!» Мальчик восторженно кричит, девочка сияет от радости. Но..

— Не забудь станцию, папа! — замечает девочка.

Придя к соглашению, мы подбадриваем их, обеспечив паровоз сифоном с холодной газированной водой, чтобы они оба могли попить, когда им захочется.

А чтобы поезду было больше к лицу, мы с общего согласия решаем поставить сифон на паровоз, возле трубы.

Теперь мы ждем, когда паровоз и станция прибудут...

КОНВЕРТ

(Тудор Аргези)

Перевод с румынского Т. Воронцовой

Худ. Сильвия КамбирБаруцу хочет конверт.

— Я тебе больше не дам конвертов, — отвечает папа, — ты их портишь, а конверт стоит пятьдесят баней.

— Мне надо пишать в Брашов...

— Пишешь, пишешь, а все не можешь научиться писать. За год, пока ты «пишал», восемь писателей появилось и десять поэтов. Хватит, Баруцу! И не черкай мне больше на конвертах, а то рассержусь.

Молчание.

— Дай конверт, я не буду пишать.

— Если не будешь писать, зачем тебе конверт? Теперь не время для конвертов. Иди спать, ты обещал мне каждый день спать после обеда по два часа, чтобы я взял тебя в кино. Держи свое слово.

— Я лягу с ним! — говорит Баруцу.

— С кем?

— С конвертом.

Худ. Сильвия Камбир

— И вернешь мне его чистым и неизмазанным?

— Я положу его под подушку.

— Ладно, вот тебе конверт. Но если ты мне его изомнешь, я тебе задам!

Мицу узнала, что брат получил конверт.

— Ты дал Баруцу конверт, — говорит Мицу.

— Откуда ты знаешь?

— Я видела.

— И что ты теперь хочешь?

— Дай и мне что-нибудь...

— У меня ничего нет.

— Дай мне очки, я лягу с ними.

— Как же я дам тебе очки? Мне нужно читать. Без очков я не смогу ничего делать.

Мицу знала, что очки ей нельзя получить. И быстро нашлась:

— Тогда... дай часы.

— Ты разобьешь стекло. Ты однажды уже разбила.

— Тогда я была маленькая. А сейчас я... красивая.

Худ. Сильвия Камбир

— Ты и маленькая была красивая, и все равно разбила стекло на часах. А что ты будешь делать с часами?

— Повешу на шею. Пока сплю, буду смотреть...

— Я знаю, — говорит Мицу. — Сейчас двенадцать.— Ладно, вот когда будешь знать цифры на часах, я куплю тебе ручные часики.

— Твой пальчик показывает на четыре.

— Четыре это не двенадцать? — спрашивает Мицука.

— Ты права, Мицу. Это одно и то же. Держи часы. Давай, я повешу тебе их на шею.

Прошло почти два положенных часа. Папа забыл обо всем, увлеченный историями из книжки с картинками, которую он прячет от детей, чтобы одному наслаждаться печатными лакомствами.

Баруцу громко зевает, и в зевке, исходящем из глубины горла, чувствуется большая доза лени. О нем папе нечего беспокоиться. Баруцу будет спать долго и отплатит за него. Всю жизнь будет просить, чтобы его раздевали и одевали, укладывали и поднимали с постели, а поскольку Баруцу — хорошенький мальчик и только один у папы, в то время как у других пап все девочки, Баруцу будет счастлив. Пробило шесть часов.

Худ. Сильвия Камбир

— С добрым утром, поросята!

МИЦУ (возвращая часы): Не знаю, что с ними, папа, они все время вертятся.

ПАПА (с видом специалиста): Конечно, пружинка лопнула.

МИЦУ: Ничего не лопнула.

БАРУЦУ (возвращая целехонький конверт): Возьми!

ПАПА: Молодец, Баруцу.

БАРУЦУ: Я его даже заклеил.

СУД

(Тудор Аргези)

Перевод с румынского Т. Воронцовой

Худ. Сильвия КамбирЗа одну неделю Баруцу дважды вступил на путь наказуемых поступков и превратился в преступника. В четверг он плюнул в одного старого человека, а в субботу показал язык двум молодым женщинам.

Плюнул в буквальном смысле, как плюют. Умышленно набрал слюны и плюнул, хотя и плохо, разбрызгав слюну во все стороны — несколько капелек даже на собственный нос — а плюнул. Сильно плюнул или нет — не имеет значения, важно, что губы его произвели это действие.

Он мог плюнуть просто так, для вида, а не на самом деле, или только наполовину, как и случилось, все равно считается — плюнул. Учти, он плюнул не потому, что в нос ему ударил какой-то запах, или что в парке было пыльно; он плюнул в старого человека.

Подошел к к нему, остановился перед ним, сказал:«Я плюну» — и плюнул. Плевок Баруцу даже и не попал в старого человека, потому что, как я уже говорил, он плюнул на себя. Но злой умысел предосудителен, и он был осужден.

В четверг он плюнул один раз, а в субботу показал язык два раза. Высунул его и подержал так немножко, чтобы докаказать оскорбительное намерение.

Худ. Сильвия КамбирХотя язык у Баруцу красный и довольно милый, когда вылезает наружу, но не менее верно и то, что языку полагается быть на своем месте и никогда не высовываться, разве что в том случае, если на него прилип волос, который попал в рот с ложкой супа. Волосы ведь не едят, да еще станешь думать, чей он и когда попал в миску, так что желудок начнет с отвращением чихать.

А высовывать язык без всякой причины и показывать его двум женщинам — значит проявлять невоспитанность, значит, мама ничему тебя не научила. Что пользы, если, здороваясь с кем-то, ты подал руку и поклонился, коли ты показываешь язык при встрече с двумя женщинами?

Этого ни за что нельзя простить, ни в коем случае, никогда. Он поел, он сыт, теперь мы не мешкая соберем его багаж, чтобы отправить его в поле, к цыганам. К вечеру Баруцу высадят из повозки и оставят в глуши и безлюдье с его чемоданом.

Только стоит ли ему вообще давать чемодан? Завяжем ему кое-что в узелок — и довольно. А пока мы снимем с него костюм и оставим в одной рубашке. Жаль, что позавчера мы купили ему новые туфли. Но ничего, у нас есть кому их отдать. Новые туфли будет носить мальчик, который не плюется, а костюмы — мальчики, которые не высовывают язык и не показывают его людям.

Худ. Сильвия Камбир

Все костюмчики мы раздадим завтра утром на улице. Зачем они нам, если их владельца мы отдали цыганам?

Мы положим ему в узелок черного хлеба, хватит ему поесть на ночь и еще на день, на два, чтобы он не умер с голоду, он ведь нужен цыганам, чтобы раздувать меха в кузнице. Вот тогда он будет знать, как плеваться и показывать язык! Кривой и беззубый цыган будет бить его веревкой день-деньской.

— Мы с Мицу будем проезжать на машине мимо и увидим, как ты работаешь, весь в поту, черный от угольной пыли и в кожаном фартуке, подвязанном проволокой. И из машины погрозим тебе пальцем и сурово посмотрим на тебя. Напрасно ты будешь плакать, мы не выйдем из машины, мы поедем дальше, а вечером вернемся по другой дороге, чтобы ты нас больше не видел: достаточно и одного раза.

— Может, ты возьмешь в узелок кошку, чтобы тебе было веселее?

— Кошка хорошая, она не захочет остаться с ним, прибежит домой. Кошке ведь незачем идти в ученики к слесарю.

— Ну, пошли! Готово! Ты разделся?

Я выглянул в окно: возчик уже подъехал.

— Дяденька возчик, зайди с заднего крыльца и подожди немного на кухне. Я думаю, к вечеру вы успеете доехать.

Худ. Сильвия Камбир

А потом из бурьянов подкрадется черная ночь... Поднимется черный ветер... И соберутся вокруг лягушки и станут нюхать его своими холодными мордами... А потом о него споткнется слепой нищий, который поет во дворе по субботам; он там живет.

Кончено с электричеством, кончено с коврами, с игрушками! Прощай мягкая кровать на пружинах! Мы сегодня же разберем ее и отдадим кому-нибудь, чтобы от Баруцу никаких следов не осталось. Раз он хотел быть цыганом, мы и сделаем его цыганом. Мы его у цыган же и выменяли на решето кукурузной муки. Вот и пусть возвращается к ним! Пускай у него истрескаются от холода губы и коленки и будут шелушиться пятки. Цыган не станет кормить его апельсинами и бананами, а даст ему, это самое, леща по затылку. И есть он будет варево из кишок, из глиняной чашки, прямо на полу.

Худ. Сильвия Камбир

— Ну, пошли, поднимайся со стула!

Баруцу стоял, опустив голову, как поистине осужденный, и не дышал. Время от времени движение сгорбленных плеч говорило нам, что ему хочется вздохнуть. Да что, в самом деле? Разве так ведут себя хорошие мальчики? Разве плюются? Показывают язык?

Но вот и Мицу призадумалась, и ей представляется, как она останется в доме одна, без Баруцу, и некого будет дергать за челку и никто не даст ей сдачи на тумаки. По утрам на столе будет стоять одна чашка с молоком, и один стул останется пустой. И она, Мицу, будет сидеть одна за столом между двумя стариками. Мицу, очнувшись от своих раздумий, поднимает подернутые слезами глаза и говорит:

— Ему хочется плакать... — Мицу и не знает, что у нее самой глаза плачут.

И она со своего стула одним прыжком подскакивает к Баруцу, обнимает его крепко, крепко — и целует. Баруцу уничтожен в своей гордости. Папа и мама говорили сегодня таким суровым тоном, как никогда. Решено! Баруцу тихонько выходит из-за стола, покорным шагом идет к маме, которая встала, чтобы подать ему узелок, и, опустив глаза, мнет кончики пальцев, переплетенных, как паутина.

— Я больше не буду! — стонет Баруцу с надеждой.

Худ. Сильвия Камбир

— Он никогда больше не будет! — добавляет Мицура.

— Но ведь возчик уже здесь...

— Ты говоришь, Мицу, что он никогда больше не будет? Ну, ладно...

— Дяденька возчик, поезжай по своим делам... Он сказал, что больше не будет так делать...

Всеобщее примирение. Никто никогда не будет упоминать о том, что Баруцу плевался и показывал язык. У нас вновь воцарилась радость. Но волнения утомили Баруцу и он говорит:

— Пойду спать...

НУ, ПОГОДИ! (5-й выпуск)

Авторы А. Курляндский, А. Хайт

Книга подготовлена по одноименному мультипликационному фильму,
созданному на киностудии «Союзмультфильм»