Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.
 

УТРЕННИЕ ЛУЧИ

(К. Ушинский)

 

Рис. Ю. ТихоноваРис. Ю. ТихоноваВыплыло на небо красное солнышко и стало рассылать повсюду свои золотые лучи — будить землю.

Первый луч полетел и попал на жаворонка. Встрепенулся жаворонок, выпорхнул из гнёз­дышка, поднялся высоко, высоко и запел свою серебряную песенку: «Ах, как хорошо в свежем утреннем воздухе! Как хорошо! Как привольно!»

Второй луч попал на зайчика. Передёрнул ушами зайчик и весело запрыгал по росистому лугу: побежал он добывать себе сочной травки на завтрак.

Третий луч попал в курятник. Петух захлопал крыльями и запел: ку-ку-реку! Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор и червяков искать.

Четвёртый луч попал в улей. Выползла пчёл­ка из восковой кельи, села на окошечко, распра­вила крылья и — зум-зум-зум! Полетела соби­рать медок с душистых цветов.

Пятый луч попал-в детскую, на постельку к маленькому лентяю: режет ему прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.

 

 

 

 

 

 

СВЕЖАЯ СТРУЯ...

(И. Тургенев)

 

Рис. Ю. ТихоноваРис. Ю. ТихоноваСвежая струя пробежала по моему лицу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Ещё нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Всё стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звёзды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса, и жидкий, ранний ветерок уже пошёл бродить и порхать над землёй. Тело моё ответило ему лёгкой, весёлой дрожью. Я проворно встал и подошёл к маль­чикам. Они все спали как убитые вокруг тлею­щего костра; один Павел приподнялся до по­ловины и пристально поглядел на меня.

Я кивнул ему головой и пошёл восвояси вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти двух вёрст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди по зазеле­невшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, оба­грённым кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света... Всё зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы: мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмы­тые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомы­ми мальчиками, промчался отдохнувший табун...

 

 

 

 

 

ОСЕННЕЕ УТРО

(М. Пришвин)

 

Рис. Ю. ТихоноваРис. Ю. Тихонова

Листик за листиком падают с липы на кры­шу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. А между тем мало-помалу день открывает глаза, и ветер с крыши поднимает все листья, и летят они к реке куда-то вместе с перелётными птичками.

Тут стоишь себе на берегу, один, ладонь к сердцу приложишь и душой вместе с птичками и листьями куда-то летишь.

И так-то бывает грустно, и так хорошо, и шепчешь тихонько:

— Летите, летите!

Так долго день пробуждается, что, когда солнце выйдет, у нас уже и обед. Мы радуемся хорошему тёплому дню, но уже больше не ждём летящей паутинки бабьего лета: все разлетелись, и вот-вот журавли полетят, а там гуси, грачи — и всё кончится.

 

 

 

 

ДЛИННА ЗИМНЯЯ НОЧЬ 

(С. Аксаков)

Рис. Ю. ТихоноваРис. Ю. ТихоноваДлинна зимняя ночь, и особенно в деревне, где ложатся рано: бока пролежишь, дожидаясь белого дня. Я всегда просыпался часа за два до зари и любил встречать без свечки зимний рассвет. В этот день я проснулся ещё ранее и сейчас пошёл узнать, что делается на дворе.

На дворе была совершенная тишина. Воздух стал мягок, и, несмотря на двенадцатиградусный мороз, мне показалось тепло. Высыпались снежные тучи, и только изредка какие-то запоздавшие снежинки падали мне на лицо.

В деревне давно проснулась жизнь; во всех избах светились огоньки и топились печи, а на гумнах, при свете пылающей соломы, молотили хлеб. Гул речей и стук цепов с ближних овинов долетал до моего слуха.

Я засмотрелся, заслушался и не скоро воро­тился в свою тёплую комнату. Я сел против окошка на восток и стал дожидаться света; долго нельзя было заметить никакой перемены. Наконец показалась особенная белизна в окнах, побелела изразцовая печка, и обозначился у стены шкаф с книгами, которого до тех пор нельзя было различить.

В другой комнате, дверь в которую была отворена, уже топилась печка. Гудя и потрески­вая и похлопывая заслонкой, она освещала дверь в половину горницы каким-то весёлым, отрадным и гостеприимным светом.

Но белый день вступал в свои права, и осве­щение от топящейся печки постепенно исчезало. Как хорошо, как сладко было на душе! Спокой­но, тихо и светло! Какие-то неясные, полные неги, тёплые мечты наполняли душу...

 

к содержанию