КАК МУЖИК ГУСЕЙ ДЕЛИЛ
(Л. Толстой)
У одного бедного мужика не стало хлеба. Вот он и задумал попросить хлеба у барина.
Чтобы было с чем идти к барину, он поймал гуся, изжарил его и понёс. Барин принял гуся и говорит мужику:
— Спасибо, мужик, тебе за гуся; только не знаю, как мы твоего гуся делить будем. Вот у меня жена, два сына да две дочери. Как бы нам разделить гуся без обиды?
Мужик говорит:
— Я разделю.
Взял ножик, отрезал голову и говорит барину:
— Ты всему дому голова — тебе голову.
Потом отрезал задок, подаёт барыне.
— Тебе, — говорит, — дома сидеть, за домом смотреть, — тебе задок.
Потом отрезал лапки и подаёт сыновьям.
— Вам, — говорит, — ножки — топтать отцовские дорожки.
А дочерям дал крылья.
— Вы, — говорит, — скоро из дома улетите, вот вам по крылышку. А остаточки себе возьму!
И взял всего гуся.
Барин посмеялся, дал мужику хлеба и денег.
Услыхал богатый мужик, что барин за гуся наградил бедного мужика хлебом и деньгами, зажарил пять гусей и понёс к барину.
Барин говорит:
— Спасибо за гусей. Да вот у меня жена, два сына, две дочки — всех шестеро. Как бы нам поровну разделить твоих гусей?
Стал богатый мужик думать и ничего не придумал
Послал барин за бедным мужиком и велел делить.
Бедный мужик взял одного гуся, дал барину с барыней и говорит:
— Вот вас трое с гусем.
Одного дал сыновьям:
— И вас, — говорит, — трое.
Одного дал дочерям:
— И вас трое.
А себе взял двух гусей:
— Вот, — говорит, — и нас трое с гусями, — всё поровну.
Барин посмеялся и дал бедному мужику ещё денег и хлеба, а богатого прогнал.
ДОБРЫЙ ПОП
(А. Афанасьев)
Жил-был поп. Нанял себе работника, привёл его домой.
— Ну, работник, служи хорошенько, я тебя не оставлю.
Пожил работник с неделю, настал сенокос.
— Ну, свет, — говорит поп. — бог даст, переночуем благополучно, дождёмся утра и пойдём завтра косить сено.
— Хорошо, батюшка.
Дождались они утра, встали рано. Поп и говорит попадье:
— Давай-ка нам, матка, завтракать, мы пойдём на поле косить сено.
Попадья собрала на стол. Сели они вдвоём и позавтракали порядком. Поп говорит работнику:
— Давай, свет, мы и пообедаем за один раз и будем косить до самого полдника без роздыха.
— Как вам угодно, батюшка, пожалуй, и пообедаем.
— Подавай, матка, на стол обедать: — приказал поп жене.
Она подала им и обед. Они по ложке, по другой хлебнули — и сыты.
Поп говорит работнику:
— Давай, свет, за одним столом и пополуднуем и будем косить до самого ужина.
— Как вам угодно, батюшка, полудновать так полудновать!
Попадья подала на стол полдник. Они опять хлебнули по ложке, по другой — и сыты.
— Всё равно, свет, — говорит поп работнику, — давай заодно и поужинаем и заночуем в поле — завтра раньше на работу поспеем.
— Давай, батюшка.
Попадья подала им ужинать. Они хлебнули раз-два и встали из-за стола.
Работник схватил свой армяк и собирается вон.
— Куда ты, свет? — спрашивает поп.
— Как куда? Сами вы, батюшка, знаете, что после ужина надо спать ложиться.
Пошёл в сарай и проспал до света.
С тех пор перестал поп угощать работника зараз завтраком, обедом, полдником и ужином.
ПЕТУХАН КУРИХАНЫЧ
(А. Смирнов)
Жила-была старуха, у неё сын Иван. Раз Иван уехал в город, а старуха одна осталась дома.
Зашли к ней два солдата и просят чего-нибудь поесть горяченького. А старуха скупа была и говорит:
— Ничего у меня нет горяченького, печка не топлена и щички не варены.
А у самой в печке петух варился.
Проведали это солдаты и говорят между собой:
— Погоди, старая! Мы тебя научим, как служивых людей обманывать.
Вышли во двор, выпустили скотину, пришли и говорят:
— Бабушка! Скотина-то на улицу вышла. Старуха заохала и выбежала скотину загонять.
Солдаты между тем достали из печки горшок с похлёбкой, петуха вынули и положили в ранец, а вместо него в горшок сунули лапоть.
Старуха загнала скотину, пришла в избу и говорит:
— Загадаю я вам, служивые, загадку.
— Загадай, бабушка.
— Слушайте: в Печинске-Горшечинске, под Сковородинском, сидит Петухан Куриханыч.
— Эх, старая! Поздно хватилась: в Печинске-Горшечинске был Петухан Куриханыч, да переведён в Суму-Заплеченску, а теперь там Заплетай Расплетаич.
Отгадай-ка вот, бабушка, нашу загадку.
Но старуха не поняла солдатской загадки.
Солдаты посидели, поели чёрствой корочки с кислым квасом, пошутили со старухой, посмеялись над её загадкой, простились и ушли.
Приехал из города сын и просит у матери обедать.
Старуха собрала на стол, достала из печи горшок, ткнула в лапоть вилкой и не может вытащить. «Ай да петушок, — думает про себя,— вишь как разварился — достать не могу». Достала, ан... лапоть!
ПРО НУЖДУ
(Д. Садовников)
Жил в деревне бедный мужичок. Вот однажды работает он в мороз в худенькой своей одежонке, дрова рубит — не нагреется; лицо его от мороза разгорается. Въезжает в деревню барин, остановился около мужика:
— В какую стужу ты рубишь!
— Эх, сударь, нужда рубит!
Барин изумился, спрашивает кучера:
— А что, кучер, какая это нужда? Знаешь ли ты её?
— Я только сейчас, сударь, слышу.
Спрашивает барин мужика:
— Какая же это, мужичок, нужда? Где она у тебя?
Мужик и говорит:
— А на что тебе, сударь?
— Да охота мне её поглядеть.
Увидал мужик: в чистом поле на бугринке стоит былинка вся в снегу.
— А вот, — сказал мужик, — на бугре, сударь, нужда стоит! Вон она как от ветру шатается, и никто не догадается!
Барин и говорит:
— Нет ли времечка тебе её нам указать?
— Пожалуй, можно, сударь.
Сели на тройку лошадей и поехали в чисто поле нужду глядеть. Выехали они на бугринку, а другая былинка дальше стоит. И указывает мужик рукой:
— А вон, сударь, она в стороне. Нам ехать нельзя: снег глубок.
— Покарауль-ка, — сказал барин, — тройку лошадей, я схожу погляжу.
Барин слез и пошёл, а кучер-то и говорит:
— Сударь, возьмите и меня: и мне охота поглядеть.
И полезли по снегу оба. Одну былинку пройдут, другую найдут, а ещё нужду не видят. А мужичок-то был не промах, выпряг лошадей, сел на одну, а других стегнул да и полетел. Только они его и видели. Полазили по снегу два дурака, на дорожку вышли, к повозке подошли, а лошадушек след простыл. Думали, думали барин с кучером... Что делать? Лошадей-то нет, а повозку бросить жалко. Говорит барин кучеру:
— Впрягайся-ка, кучер, в корень, а я хоть в пристёжку.
Кучер говорит:
— Нет, вы, барин, поисправнее, немножко посильнее — вы в корень, а я — в пристёжку.
Ну, нечего делать, запрягся барин в корень. Везут да везут, повезут да встанут. А мужик припрятал лошадей и пошёл навстречу.
— Что это вы, барин, повозку на себе везёте? Барин сердито говорит:
— Уйди! Нужда везёт.
— Какая же это нужда?
— Ступай в поле, вон там на бугре стоит!
А сам везёт да везёт. Приехал домой еле жив. Нужду увидел: тройку лошадей потерял.
МУДРАЯ ДЕВА
(А. Афанасьев)
Ехали два брата: один бедный, другой именитый, у обоих по лошади — у бедного кобыла, у именитого мерин.
Остановились они на ночлег рядом.
У бедного кобыла принесла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного:
— Вставай, брат! У меня телега ночью жеребёнка родила.
Брат встаёт и говорит:
— Как можно, чтобы телега жеребёнка родила? Это моя кобыла принесла.
Богатый говорит:
— Кабы твоя кобыла принесла, жеребёнок бы подле был.
Поспорили они и пошли до начальства: именитый дарит судей деньгами, бедный словами оправдывается.
Дошло дело до самого царя.
Велел царь призвать обоих братьев и загадал им четыре загадки:
— Что всего в свете сильней и быстрей? Что всего в свете жирнее? Что всего мягче? Что всего милее?
И положил им сроку три дня.
— На четвёртый приходите, ответ дайте!
Богатый подумал, подумал, вспомнил про свою куму, пошёл к ней совета просить.
Она посадила его за стол, стала угощать, а сама спрашивает:
— Что так печален, куманёк?
— Да загадал мне государь четыре загадки, а сроку всего три дня положил.
— Что такое? Скажи мне.
— А вот что, кума: первая загадка — что всего в свете сильней и быстрей?
— Экая загадка! У моего мужа каряя кобыла есть, нет её быстрее. Коли кнутом приударишь — зайца догонит.
— Вторая загадка: что всего в свете жирнее?
— У нас другой год рябой боров кормится; такой жирный стал, что и на ноги не подымается.
— Третья загадка: что всего в свете мягче?
— Известное дело — пуховик, уж мягче не
выдумаешь.
— Четвёртая загадка: что всего в свете милее?
— Милее всего внучек Иванушка.
— Спасибо тебе, кума, научила уму-разуму, повек не забуду.
А бедный брат залился горькими слезами и пошёл домой. Встречает его дочь-семилетка; только и семьи было, что дочь одна.
— О чём ты, батюшка, вздыхаешь да слёзы ронишь?
— Как же мне не вздыхать, как слёз не ронить! Задал мне царь четыре загадки, которых мне и в жизнь не разгадать.
— Скажи мне, какие загадки.
— А вот какие, дочка: что всего в свете сильней и быстрей, что всего жирнее, что всего мягче и что всего милее?
— Ступай, батюшка, и скажи царю: сильней и быстрей всего ветер; жирнее всего земля: что ни растёт, что ни живёт — земля питает; мягче всего рука: на что человек ни ляжет, а всё под голову руку кладёт; а милее сна нет ничего на свете.
Пришли к царю оба брата — и богатый и бедный. Выслушал их царь и спрашивает бедного:
— Сам ли дошёл или кто тебя научил?
Отвечает бедный:
— Ваше царское величество, есть у меня дочь-семилетка, она меня научила.
— Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шелкова; пусть к утру соткёт мне полотенце узорчатое.
Мужик взял шёлковую ниточку, приходит домой кручинный, печальный.
— Беда наша! — говорит дочери. — Царь приказал из этой ниточки соткать полотенце.
— Не кручинься, батюшка, — отвечала семилетка.
Отломила прутик от веника, подаёт отцу и наказывает:
— Поди к царю, скажи, чтоб нашёл такого мастера, который бы сделал из этого прутика кросны (кросны – ткацкий станок): было бы на чём полотенце ткать.
Мужик доложил про то царю.
Царь даёт ему полтораста яиц.
— Отдай, — говорит, — своей дочери. Пусть к завтраму выведет мне полтораста цыплят.
Воротился мужик домой ещё кручиннее, ещё печальнее.
— Ах, дочка! От одной беды увернёшься — другая навяжется.
— Не кручинься, батюшка, — отвечала семилетка.
Попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а отца посылает к царю.
— Скажи ему, что цыплятам на корм нужно однодённое пшено: в один бы день было поле вспахано, просо засеяно, сжато и обмолочено. Другого пшена наши цыплята и клевать не станут.
Царь выслушал и говорит:
— Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится — ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка.
«Ну, — думает мужик, — такой хитрой задачи и дочь не разрешит; пришло совсем пропадать».
— Не кручинься, батюшка, — сказала ему дочь-семилетка,— ступай-ка к охотникам да купи мне живого зайца да живую перепёлку.
Отец пошёл и купил ей зайца и перепёлку.
На другой день поутру сбросила семилетка всю одёжу, надела на себя сетку, в руки взяла перепёлку, села верхом на зайца и поехала во дворец.
Царь её у ворот встречает. Поклонилась она царю:
— Вот тебе, государь, подарочек, — и подаёт ему перепёлку.
Царь протянул было руку: перепёлка — порх! и улетела.
— Хорошо, — говорит царь,— как приказал, так и сделала. Скажи мне теперь: ведь отец твой беден, так чем вы кормитесь?
— Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, ловушки в воду не становит, а я подолом рыбу ношу да уху варю.
— Что ты, глупая! Когда рыба на сухом берегу живёт? Рыба в воде плавает.
— А ты умён! Когда видано, чтоб телега жеребёнка принесла? Не телега — кобыла родит.
Царь присудил отдать жеребёнка бедному мужику...
ГОРШЕНЯ
(А. Афанасьев)
Горшеня едет-дремлет с горшками. Догнал его государь Иван Васильевич.
— Мир по дороге!
Горшеня оглянулся.
— Благодарим, просим со смиреньем.
— Знать, вздремал?
— Вздремал, великий государь! Не бойся того, кто песни поёт, а бойся того, кто дремлет.
— Экой ты смелый, горшеня! Люблю эдаких. Ямщик! Поезжай тише. А что, горшенюшка, давно ты этим ремеслом кормишься?
— Сызмолоду, да вот и середовой (середовой – среднего возраста) стал.
— Кормишь детей?
— Кормлю, ваше царское величество! И не пашу, и не кошу, и не жну, и морозом не бьёт.
— Хорошо, горшеня, но всё-таки на свете не без худа.
— Да, ваше царское величество! На свете есть три худа.
— А какие три худа, горшенюшка?
— Первое худо — худой шабёр (шабёр – сосед), а второе худо — худая жена, а третье худо — худой разум.
— А скажи мне, которое худо всех хуже?
— От худого шабра уйду, от худой жены тоже можно, как будет с детьми жить; а от худого разума не уйдёшь — всё с тобой.
— Так, верно, горшеня! Ты мозголов. Слушай! Ты для меня, а я для тебя. Прилетят гуси с Руси, пёрышки ощиплешь, а по правѝльному покинешь! (речь идет о правильных перьях, крайних в крыле у птицы, они особого вида. Царь говорит горшене, чтобы тот ощипал все перья, кроме правѝльных, их надо оставить – «покинуть»).
— Годится, так покину, как придёт! А то и наголо.
— Ну, горшеня, постой на час! Я погляжу твою посуду.
Горшеня остановился; начал раскладывать товар. Государь стал глядеть, и показались ему три тарелочки глиняны.
— Ты наделаешь мне эдаких?
— Сколько угодно вашему царскому величеству?
— Возов десяток надо.
— На много ли дашь время?
— Месяц.
— Можно и в две недели представить, и в город. Я для тебя, ты для меня.
— Спасибо, горшенюшка!
— А ты, государь, где будешь в то время, как я представлю товар в город?
— Буду в дому у купца в гостях.
Государь приехал в город и приказал, чтобы на всех угощениях не было посуды ни серебряной, ни оловянной, ни медной, ни деревянной, а была бы всё глиняная.
Горшеня кончил заказ царский и привёз товар в город. Один боярин выехал на торжище к горшене и говорит ему:
— Бог за товаром, горшеня!
— Просим покорно.
— Продай мне весь товар.
— Нельзя: по заказу.
— А что тебе, ты бери деньги — не повинят из этого, коли не дал задатку под работу. Ну, что возьмёшь?
— А вот что: каждую посудину насыпать полну денег.
— Полно, горшенюшка, много!
— Ну хорошо: одну насыпать, а две отдать — хочешь?
И сладили.
— Ты для меня, а я для тебя.
Насыпают да высыпают. Сыпали, сыпали — денег не стало, а товару ещё много. Боярин, видя худо, съездил домой, привёз ещё денег. Опять сыплют да сыплют, — товару всё много.
— Как быть, горшенюшка?
— Ну, что ни жада̀ла?(жада̀ть (стар.) – сильно желать, хотеть). Нечего делать, я тебя уважу, только знаешь что? Свези меня на себе до этого двора —отдам и товар и все деньги.
Боярин мялся, мялся: жаль и денег, жаль и себя; но делать нечего — сладили. Выпрягли лошадь, сел мужик, повёз боярин: в споре дело. Горшеня запел песню, боярин везёт да везёт.
— До коих же мест везти тебя?
— Вот до этого двора и до этого дому.
Весело поёт горшеня, против дому он высоко поднял. Государь услышал, выбег на крыльцо — признал горшеню.
— Ба! Здравствуй, горшенюшка, с приездом!
— Благодарю, ваше царское величество.
— Да на чём ты едешь?
— На худом-то разуме, государь.
— Ну, мозголов, горшеня, умел товар продать. Боярин, скидай строевую одежду и сапоги, а ты, горшеня, кафтан и разувай лапти; ты их обувай, боярин, а ты, горшеня, надевай его строевую одежду. Умел товар продать! Немного послужил, да много услужил. А ты не умел владеть боярством. Ну, горшеня, прилетали гуси с Руси?
— Прилетали.
— Перышки ощипал, а по правѝльному покинул?
— Нет, наголо, великий государь, — всего ощипал.