БОЛТЛИВАЯ БАБА

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жили-были муж с женой. Жена была страсть какая болтливая: утаить ничего не могла. Что только ни услышит, в ту же минуту вся деревня знает.

Пошёл мужик в лес. Стал волчью яму рыть и нашёл клад. Сам думает: «Ну, как теперь быть? Как только жена про богатство дознается, сразу пойдёт по всей округе трезвон. Дойдёт слух до нашего помещика — и прощайся с деньгами: всё отберёт».

Думал, думал и придумал. Клад закопал, место приметил и пошёл домой. Дошёл до реки, осмотрел сеть, а в сети бьётся щука. Мужик щуку вынул и дальше пошёл. Осмотрел по дороге капкан, что был на зайца поставлен, а в капкан заяц попал.

Мужик зайца вынул, в капкан щуку сунул. А зайца отнёс да в сеть запутал.

Пришёл вечером домой:

— Ну, Татьяна, топи печь да напеки блинов побольше.

— А чего так? Зачем, на ночь глядя, печь топить? И кто вечером блины печёт? Вот ещё выдумал!

— Не спорь, а делай, что сказано. Знаешь, Таня, я клад нашёл, надо ночью деньги домой перенести.

Жена рада-радёхонька. Живо печку затопила, стала блины печь.

— Ешь, муженёк, пока горячие.

Мужик блин съест, а два да три в котомку, блин съест, а два да три в котомку — незаметно от жены.

— Что сегодня как разъелся? Блинов на тебя не напасёшься.

— Так ведь путь не близкий, да и денег много, надо поплотнее поужинать.

Набил мужик котомку блинами и говорит:

— Ну, я сыт, ешь сама, да пойдём, надо торопиться.

Жена наскоро поужинала, и пошли.

Идут они ночной порой, мужик опередил жену и стал из котомки блины доставать да на сучья вешать.

А жена заметила на деревьях блины:

— Ой, гляди-ка, гляди, на сучьях-то ведь блины!

— А что удивительного? Разве ты не видала, как блинная туча впереди нас прошла?

— Нет, не видала, я всё под ноги глядела, как бы за коренья не запнуться.

— Зайдём-ка,— мужик зовёт,— тут у меня ловушка на зайца поставлена, осмотрим.

Подошли к капкану, вынул мужик щуку.

— Ой, муженёк, как это рыбина-то в заячью ловушку попала?

— А ты что, не знаешь — есть такие щуки: и по суше ходят.

— А я и не знала! Коли бы своими глазами не видала, никому бы не поверила.

Пришли к реке. Жена говорит:

— Где-то тут твоя сеть поставлена, давай поглядим.

Вытащили сеть, а в ней заяц.

Жена руками всплеснула:

— Ой, батюшка! Что это сегодня творится? В ячеях-то ведь заяц!

— Ну что квохчешь, будто век не видала водяных зайцев! — мужик говорит.

— То-то и есть, что не видала.

В ту пору дошли до места. Мужик выкопал котёл, нагрёб денег по ноше, и отправились домой.

Дорога пролегала возле барской усадьбы. Только они сравнялись с усадьбой, как слышат: «Ме-ге-гее... ме-ге-гее...» — овцы блеют.

— Ой, как страшно! Кто это? — баба шепчет.

А мужик ей:

— Беги скорее, это нашего барина черти давят. Как бы они нас не заметили!

Прибежали домой, насилу отдышались.

Спрятал мужик клад, стали спать ложиться:

— Смотри, Татьяна, никому не сказывай про клад, а то худо будет.

— Ой, что ты, да разве я скажу!

На другой день встали поздно.

Затопила баба печь, подхватила вёдра, пошла по воду.

У колодца соседки спрашивают:

— Что сегодня, Татьяна, так поздно у тебя печка затопилась?

— Ой, не говорите! Ночь-то я проходила, вот и проспала.

— Да куда ты ночью ходила?

— Муженёк-то ведь клад нашёл, и ночью мы за деньгами ходили.

В тот же день по всей деревне только и разговору: «Татьяна с мужем клад нашли, две котомки деньжищ принесли».

К вечеру дошла весть до барина. Приказал мужику прийти.

— Как ты смел от меня утаить, что клад нашёл?

— Знать не знаю и ведать не ведаю ни о каком кладе,— отвечает мужик.

— Не запирайся! — барин кричит.— Мне всё известно: ведь твоя же баба и рассказала про клад.

— Так ведь у ней не все дома! Она такого наскажет, чего и ввек не бывало.

— А вот увидим!

И велел барин позвать Татьяну.

— Нашёл твой муж клад?

— Нашёл, барин, нашёл.

— Ходили с ним ночью за деньгами?

— Ходили, ходили.

— Рассказывай всё, как дело было.

— Сперва шли всё лесом, а на сучьях-то кругом блины.

— Какие такие блины в лесу?

Худ. В. Милашевский

— Да из блинной-то тучи!.. Потом оглядели заячью ловушку, а там щука. Щуку вынули и дальше пошли. Дошли до реки, вытащили сеть, а в ячеях-то заяц. Ну, и зайца вынули. И недалеко от реки муж клад выкопал. Нагребли денег по котомке и обратно пошли. И как раз в ту пору мимо усадьбы проходили, как твою милость черти-то давили.

Тут барин не стерпел, ногами затопал:

— Вон отсюда, глупая баба!

— Ну вот,— мужик говорит,— видите, что моей бабе верить ни в чём нельзя.

— Верю, верю тебе, ступай домой! — махнул рукой барин.

Пошёл мужик домой, стал жить-поживать и до сих пор живёт да над барином подсмеивается.

НАГОВОРНАЯ ВОДИЦА

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жили-были муж с женой. Смолоду они жили всем на загляденье, а под старость — словно их кто подменил. Только спустит старик ноги с печки, как уж пошла промеж ним и старухой перебранка. Он старухе слово, а она ему два, он ей два, а она ему пять; он пять, а она десять. И такой вихрь завьётся промеж них, хоть из избы вон беги.

А разбираться начнут — виноватого нет.

— Да с чего б это у нас, старуха, а? — спросит старик.

— Да всё ты, старый, ты всё!..

— Да полно! Я ли? Не ты ли?.. С долгим-то языком!..

— Не я, да ты!

— Ты, да не я!

И снова здорово: опять ссора промеж них затеялась. Вот раз слушала, слушала их соседка и говорит:

— Маремьянушка, что это у тебя со старым-то всё нелады да нелады. Сходила б ты на край села к бобылке. Бобылка на водицу шепчет... Людям помогает, авось и тебе поможет.

«А и впрямь,— подумала старуха,— схожу к бобылке...»

Пришла, постучала в окошко. Та вышла.

— Что,— спрашивает,— старушечка, тебе надобно?

— Да вот пошли у нас нелады со стариком...

— А подожди,— говорит бобылка,— немного.

И сама — в дом.

Вынесла старухе воды в деревянном ковше да при ней же на ту воду пошептала. Потом перелила её в стеклянную посудину, подаёт и говорит:

— Как домой придёшь да как зашумит у тебя старик-то, так ты водицы-то и хлебни; да не плюнь, не глотни, а держи во рту-то, пока он не угомонится... Всё ладно и будет!

Поклонилась старуха бобылке, взяла посудину с водой — и домой. И только ногу за порог занесла, как старик на неё напустился:

— Ох уж мне эти бабы-стрекотухи! Как пойдут, так словно провалятся! Давно самовар уж пора ставить, а ты и думать забыла! И где это ты запропала?..

Отхлебнула старуха из стеклянной посудины воды да не плюнула, не проглотила, а, как велела бобылка, держит во рту.

А старик видит, что она не отвечает, и сам замолчал. Обрадовалась старуха: «А и впрямь, видать, что водица эта наговорная целебная!»

Поставила посудину с водой, а сама — за самовар да и загреми трубой.

Услышал это старик:

— Эка нескладна-неладна! Не тем концом руки, видать, воткнуты!

Хотела было старуха ему ответить, да вспомнила наказ бобылки и — опять за водицу! Хлебнула и держит во рту.

Видит старик, что старуха ни словечка ему супротивного не говорит,— дался диву и... замолчал.

И пошло промеж них с той поры всё как по писаному: снова, как в молодые годы, людям на загляденье жить стали. Потому, как только начнёт старик шуметь, старуха сейчас — за водицу!

Вот она сила-то в ней какая!

КУРОЧКА ТАТАРУШКА

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жил старик да старушка. Была у них курочка Татарушка. Снесла она яичко черно, пестро и багровисто. Положили они его в клети на полку на пряменьку на соломку. Кошечка прыгнула, хвостиком махнула, полочку тряхнула, яичко расшибла. Старик-то заплакал, старуха зарюмила — избу затопили, двери растворили, жернова замололи. Идёт баба по воду и говорит дедушке:

— Что, дедушка, плачешь?

— Не знаешь, доченька, моего горя великого?

— Какое у тебя горе?

— У меня была едина курочка Татарушечка, снесла одно мне яичко черно, пестро и багровисто. Кошечка прыгнула, хвостиком махнула, полочку тряхнула, яичко расшибла. Я-то заплакал, старуха зарюмила — избу затопили, двери растворили, жернова замололи.

Начала баба с печали вёдра колоть.

Приходит дьячок, спрашивает:

— Что ты, дедушка, плачешь?

— Не знаешь ты моего горя великого?

— Какое твоё горе великое?

— Вот ведь была у меня едина курочка Татарушечка, снесла яичко черно, пестро и багровисто. Кошечка прыгнула, хвостиком махнула, полочку тряхнула, яичко расшибла. Я-то заплакал, старуха зарюмила — избу затопили, двери растворили, жернова замололи. Баба шла за водой,стала вёдра колоть.

Дьячок побежал и начал с печали дедушкиной колокол бить.

Бежит дьякон:

— Что ты, дурак, делаешь, колокол бьёшь?

Дьячок говорит:

— Не знаешь ты нашего горя великого. Вот тут у дедушки была едина курочка Татарушечка. Снесла она яичко черно, пестро и багровисто. Кошечка прыгнула, хвостиком махнула, полочку тряхнула, яичко расшибла. Старик-то заплакал, старуха-то зарюмила — избу затопили, двери растворили, жернова замололи. Баба шла за водой, стала вёдра колоть, а я колокол бью!

А дьякон говорит:

— Я с горя дедушкина все книги изорву!

Идёт поп, подходит к дьячку:

— Что, дьячок, делаешь?

— Ты, батюшка, не знаешь нашего горя великого. У дедушки была едина курочка Татарушечка. Снесла она яичко черно, пестро и багровисто. Кошечка прыгнула, хвостиком махнула, полочку тряхнула, яичко расшибла. Старик-то заплакал, старуха зарюмила — избу затопили, двери растворили, жернова замололи. Баба шла за водой, стала вёдра колоть, я колокол бью, а отец дьякон книги рвёт!

Начал поп их лупить сколько влезет: дьячка-то дубиной, дьякона-то вязиной. И сказке конец.

СКАЗКА О СЕРЕБРЯНОМ БЛЮДЕЧКЕ И НАЛИВНОМ ЯБЛОЧКЕ

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жили-были крестьянин с женою. У них было три дочери, все три красавицы. Старшие две — ленивые да нарядницы, всё бы им сидеть да охорашиваться; а третья, младшая, Алёнушка — работящая и скромная.

Краше всех сестёр была Алёнушка.

Обо всём заботится Алёнушка: и избу приберёт, и обед сготовит, и огород выполет, и воды принесёт. С родителями она была ласкова, к людям приветлива. Любили её отец с матерью больше всех дочерей. А от этого старших сестёр зависть брала.

Раз уехали отец с матерью в поле. Подошла к дому бедная старушка и попросила хлеба. Старшие сёстры с ней и говорить не захотели, а Алёнушка вынесла старушке калач и проводила её за ворота.

— Спасибо тебе, девица,— сказала старушка.— За доброту твою вот тебе совет: поедет твой батюшка на ярмарку, попроси его купить тебе для забавы серебряное блюдечко да наливное яблочко. Будешь катать яблочко по блюдечку да приговаривать:

Катись, катись, яблочко, 
По серебряному блюдечку, 
Покажи ты мне на блюдечке 
Города и поля, 
И леса и моря, 
И гор высоту, 
И небес красоту.

А коль случится нужда у тебя, девица,— помогу тебе. Попомни: живу я на краю леса дремучего и идти до моей избушки ровно три дня и три ночи.

Сказала старушка эти слова и ушла в лес.

Много ли, мало ли времени прошло, собрался крестьянин на ярмарку.

Спрашивает он дочерей:

— Каких вам гостинцев купить?

Одна дочь просит:

— Купи мне, батюшка, кумачу на сарафан.

Другая говорит:

— Купи мне ситцу узорчатого.

А Алёнушка просит:

— Дорогой мой свет-батюшка, купи мне серебряное блюдечко да наливное яблочко.

Обещал крестьянин дочерям исполнить их просьбу и уехал.

Вернулся он с ярмарки, привёз дочерям гостинцы: одной — ситцу узорчатого, другой — кумачу на сарафан, а Алёнушке — серебряное блюдечко да наливное яблочко. Старшие сёстры радуются подаркам, а над Алёнушкой смеются да ждут, что она будет делать с серебряным блюдечком и наливным яблочком.

А та не ест яблочко, села в уголок, катает яблочко по блюдечку и приговаривает:

Катись, катись, яблочко,
По серебряному блюдечку,
Покажи ты мне на блюдечке
Города и поля,
И леса и моря,
И гор высоту,
И небес красоту.

Катится яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, а на блюдечке все города видны, сёла на полях, и корабли на морях, и гор высота, и небес красота, ясное солнышко с светлым месяцем кружатся, звёзды в хоровод собираются; так всё чудесно, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

Загляделись сёстры, взяла их зависть, захотели они выманить у Алёнушки блюдечко с яблочком. Но Алёнушка ничего взамен не берёт.

Задумали тогда сёстры отнять у неё блюдечко с яблочком обманом да силой. Похаживают, подговаривают:

— Душенька Алёнушка! Пойдём в лес по ягоды, земляничку соберём.

Согласилась Алёнушка, отдала блюдечко с яблочком отцу и пошла с сёстрами в лес.

По лесу Алёнушка бродит, ягоды собирает, а сёстры всё дальше её ведут. Завели в чащу, напали на Алёнушку, убили и под берёзой схоронили, а к отцу с матерью поздно вечером пришли и говорят:

— Алёнушка от нас убежала и пропала. Мы весь лес обошли, так и не нашли. Видно, её волки съели.

Горько заплакали отец с матерью, а сёстры просят у отца блюдечко и яблочко.

— Нет,— отвечает он им,— никому я не отдам блюдечко с яблочком. Пусть будут они мне на память об Алёнушке, дочери моей любимой.

Положил яблочко с блюдечком в ларец и замкнул.

Прошло немалое время. Гнал на заре пастушок мимо леса стадо. Одна овечка отстала и зашла в лес. Пошёл пастушок по лесу овечку отыскивать. Видит — стоит стройная белая берёзка, а под ней бугорок, а на нём вокруг цветы алые, лазоревые, а над цветами тростинка.

Срезал пастушок тростинку, сделал дудочку, и — диво дивное, чудо чудное — дудочка сама поёт, выговаривает:

Играй, играй, пастушок,
Играй потихоньку,
Играй полегоньку.
Меня, бедную, убили,
Под берёзку положили
За серебряное блюдечко,
За наливное яблочко. 

Пришёл пастух в деревню, а дудочка всё поёт свою песенку.

Люди слушают — диву даются, пастуха выспрашивают.

— Люди добрые,— говорит пастух,— ничего я не знаю. Искал я в лесу овечку и увидал бугорок, на бугорке цветы, над цветами тростинка. Срезал я тростинку, сделал себе дудочку, а дудочка сама играет, выговаривает.

Случились тут отец и мать Алёнушки, и услыхали они слова пастушка. Схватила мать дудочку, а дудочка сама поёт, выговаривает:

Играй, играй, родная маменька,
Играй потихоньку,
Играй полегоньку.
Меня, бедную, убили,
Под берёзку положили
За серебряное блюдечко,
За наливное яблочко.

Сжалось сердце у отца и матери, как услыхали они эти слова.

— Веди нас, пастух,— сказал отец,— туда, где срезал ты тростинку.

Пошли отец с матерью за пастухом в лес, и люди с ними пошли. Увидали под берёзкой бугорок с цветами алыми, лазоревыми. Начали разрывать бугорок и нашли убитую Алёнушку.

Узнали отец с матерью дочь свою любимую и заплакали слезами неутешными.

— Добрые люди,— спрашивают они,— кто убил, загубил её?

Взял тут отец дудочку, а дудочка сама поёт, выговаривает:

Играй, играй, свет-батюшка,
Играй потихоньку,
Играй полегоньку.
Меня сёстры в лес зазвали,
Меня, бедную, убили,
Под берёзку положили
За серебряное блюдечко,
За наливное яблочко.
Ты пойди, пойди, свет-батюшка,
На край леса дремучего,
Там стоит изба тесовая,
В ней живёт старушка добрая,
Даст живой воды она в скляночке.
Чуть обрызнешь меня той водицею —
Пробужусь-очнусь от сна тяжкого,
От сна тяжкого, от сна смертного.

Пошли тогда отец с матерью на край леса дремучего. Шли они ровно три дня и три ночи и дошли до лесной, избушки. Вышла на крыльцо древняя старушка. Попросили у неё отец с матерью живой воды.

— Помогу я Алёнушке,— отвечает старушка,— за её сердце доброе.

Дала она им склянку с живой водой и говорит:

Худ. В. Милашевский

— Всыпьте в склянку горсть родимой земли — без того вода силы иметь не будет.

Земным поклоном поблагодарили старушку отец с матерью и пошли в обратный путь.

Пришли в деревню, всыпали, как велела старушка, горсть родимой земли в склянку с живой водой, взяли с собой сестёр-лиходеек и в лес пошли. И люди пошли с ними.

Пришли в лес. Спрыснул отец дочку живой водой — ожила Алёнушка. А сёстры-лиходейки испугались, белее полотна стали и признались во всём. Схватили их люди, связали и привели в деревню.

Тут собрался народ. И порешили наказать сестёр-лиходеек карою страшною — прогнать их с родимой земли. Так и сделали.

А Алёнушка вновь стала жить с отцом, с матерью, и любили они её пуще прежнего.

СИВКА-БУРКА

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Было у старика трое сыновей: двое умных, а третий Иванушка-дурачок; день и ночь дурачок на печи.
Посеял старик пшеницу, и выросла пшеница богатая, да повадился ту пшеницу кто-то по ночам толочь и травить. Вот старик и говорит детям:

— Милые мои дети, стерегите пшеницу каждую ночь поочерёдно, поймайте мне вора.

Приходит первая ночь. Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать: забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит утром домой и говорит: всю ночь-де не спал, иззяб, а вора не видал.

На вторую ночь пошёл средний сын и также всю ночку проспал на сеновале.

На третью ночь приходит черёд дураку идти.

Взял он аркан и пошёл. Пришёл на межу и сел на камень: сидит — не спит, вора дожидается.

В самую полночь прискакал на пшеницу разношёрстный конь: одна шерстинка золотая, другая серебряная; бежит — земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет. И стал тот конь пшеницу есть: не столько ест, сколько топчет.

Подкрался дурак на четвереньках к коню и разом накинул ему на шею аркан. Рванулся конь изо всех сил — не тут-то было. Дурак упёрся, аркан шею давит. И стал тут конь дурака молить:

— Отпусти ты меня, Иванушка, а я тебе великую сослужу службу!

— Хорошо,— отвечает Иванушка-дурачок.— Да как я тебя потом найду?

— Выйди за околицу,— говорит конь,— свистни три раза и крикни: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!» — я тут и буду.

Отпустил коня Bванушка-дурачок и взял с него слово — пшеницы больше не есть и не топтать.

Пришёл Иванушка домой.

— Ну что, дурак, видел? — спрашивают братья.

— Поймал я,— говорит Иванушка,— разношёрстного коня. Пообещался он больше не ходить на пшеницу — вот я его и отпустил.

Посмеялись вволю братья над дураком, только уж с этой ночи никто пшеницы не трогал.

Скоро после этого стали по деревням и городам бирючи (бирючи (глашатаи)—люди, которые в старину на Руси объявляли на площадях и улицах распоряжения правительства) от царя ходить, клич кликать: собирайтесь-де, бояре и дворяне, купцы и мещане и простые крестьяне, все к царю на праздник, на три дня; берите с собой лучших коней; и кто на своём коне до царевнина терема доскочит и с царевниной руки перстень снимет, за того царь царевну замуж отдаст.

Стали собираться на праздник и Иванушкины братья; не то чтобы уж самим скакать, а хоть на других посмотреть. Просится и Иванушка с ними.

— Куда тебе, дурак! — говорят братья.— Людей, что ли, хочешь пугать? Сиди себе на печи да золу пересыпай.

Уехали братья, а Иванушка-дурачок взял у невесток лукошко и пошёл грибы брать. Вышел Иванушка в поле, лукошко бросил, свистнул три раза и крикнул: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!»

Конь бежит — земля дрожит, из ушей пламя, из ноздрей дым столбом валит. Прибежал — и стал конь перед Иванушкой как вкопанный.

— Ну,— говорит,— влезай мне, Иванушка, в правое ухо, а в левое вылезай.

Влез Иванушка к коню в правое ухо, а в левое вылез — и стал таким молодцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать.

Сел тогда Иванушка на коня и поскакал на праздник к царю.

Прискакал на площадь перед дворцом, видит — народу видимо-невидимо; а в высоком терему, у окна, царевна сидит: на руке перстень — цены нет, собою красавица из красавиц. Никто до неё скакать и не думает: никому нет охоты наверняка шею ломать.

Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бёдрам, осерчал конь, прыгнул — только на три венца до царевнина окна не допрыгнул.

Удивился народ, а Иванушка повернул коня и поскакал назад. Братья его не скоро посторонились, так он их шёлковой плёткой хлестнул.

Кричит народ: «Держи, держи его!» — а Иванушкин уж и след простыл.

Выехал Иван из города, слез с коня, влез к нему в левое ухо, в правое вылез и стал опять прежним Иванушкой-дурачком. Отпустил Иванушка коня, набрал лукошко мухоморов и принёс домой.

— Вот вам, хозяюшки, грибков,— говорит.

Рассердились тут невестки на Ивана:

— Что ты, дурак, за грибы принёс? Разве тебе одному их есть?

Усмехнулся Иван и опять залёг на печь.

Пришли братья домой и рассказывают отцу, как они в городе были и что видели, а Иванушка лежит на печи да посмеивается.

На другой день старшие братья опять на праздник поехали, а Иванушка взял лукошко и пошёл за грибами.

Вышел в поле, свистнул, гаркнул: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!»

Прибежал конь и стал перед Иванушкой как вкопанный. Перерядился опять Иван и поскакал на площадь. Ви-дит — на площади народу ещё больше прежнего; все на царевну любуются, а прыгать никто и не думает: кому охота шею ломать!

Ударил тут Иванушка своего коня по крутым бёдрам; осерчал конь, прыгнул — и только на два венца до царевнина окна не достал. Поворотил Иванушка коня, хлестнул братьев, чтоб посторонились, и ускакал.

Приходят братья домой, а Иванушка уже на печи лежит, слушает, что братья рассказывают, и посмеивается.

На третий день опять братья поехали на праздник, прискакал и Иванушка. Стегнул он своего коня плёткой. Осерчал конь пуще прежнего: прыгнул — и достал до окна. Иванушка поцеловал царевну в сахарные уста, схватил с её пальца перстень, повернул коня и ускакал, не позабывши братьев плёткой огреть.

Тут уж и царь и царевна стали кричать: «Держи, держи его!» — а Иванушкин и след простыл.

Пришёл Иванушка домой — одна рука тряпкой обмотана.

— Что это у тебя такое? — спрашивают Ивана невестки.

— Да вот,— говорит,— искавши грибов, сучком накололся.— И полез Иван на печь.

Пришли братья, стали рассказывать, что и как было. А Иванушке на печи захотелось на перстенёк посмотреть: как приподнял он тряпку, избу всю так и осияло.

— Перестань, дурак, с огнём баловать! — крикнули на него братья.— Ещё избу сожжёшь. Пора тебе, дурака, совсем из дому прогнать.

Дня через три идёт от царя клич, чтобы весь народ, сколько ни есть в его царстве, собирался к нему на пир и чтобы никто не смел дома оставаться, а кто царским пиром побрезгует — тому голову с плеч.

Худ. В. Милашевский

Нечего тут делать; пошёл на пир сам старик со всей семьёй.

Пришли, за столы дубовые посадилися; пьют и едят, речи гуторят.

В конце пира стала царевна мёдом из своих рук гостей обносить. Обошла всех, подходит к Иванушке последнему; а на дураке-то платьишко худое, весь в саже, волосы дыбом, одна рука грязной тряпкой завязана... просто страсть.

— Зачем это у тебя, молодец, рука обвязана? — спрашивает царевна.— Развяжи-ка.

Развязал Иванушка руку, а на пальце царевнин перстень — так всех и осиял.

Взяла тогда царевна дурака за руку, подвела к отцу и говорит:

— Вот, батюшка, мой суженый.

Обмыли слуги Иванушку, причесали, одели в царское платье, и стал он таким молодцем, что отец и братья глядят — и глазам своим не верят.

Сыграли свадьбу царевны с Иванушкой и сделали пир на весь мир.

Я там был: мёд, пиво пил; по усам текло, а в рот не попало.

КУЗЬМА СКОРОБОГАТЫЙ

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жил-проживал Кузьма один-одинёшенек в тёмном лесу; ни скинуть, ни надеть у него ничего не было, а постлать — и не заводил.

Вот поставил он капкан. Утром пошёл посмотреть — попала лисица.

— Ну, лисицу теперь продам, деньги возьму, на то и жениться буду.

Лисица ему говорит:

— Кузьма, отпусти меня! Я тебе великое добро доспею, сделаю тебя Кузьмой Скоробогатым, только ты изжарь мне одну курочку с масличком — пожирнее.

Кузьма согласился. Изжарил курочку. Лиса наелась мясца, побежала в царские заповедные луга и стала на тех заповедных лугах кататься.

— У-у-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела; завтра звали, опять пойду.

Бежит волк и спрашивает:

— Чего, кума, катаешься, лаешь?

— Как мне не кататься, не лаять! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела; завтра звали, опять пойду.

Волк и просит:

— Лисонька, не сведёшь ли меня к царю на обед?

— Станет царь из-за одного тебя беспокоиться! Собирайтесь вы — сорок волков, тогда поведу вас в гости к царю.

Волк стал по лесу бегать, волков собирать. Собрал сорок волков, привёл их к лисице, и лиса повела их к царю.

Пришли к царю, лиса забежала вперёд и говорит:

— Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока волками.

Царь обрадовался, приказал всех волков загнать в ограду, запереть накрепко и сам думает: «Богатый человек Кузьма».

А лисица побежала к Кузьме. Велела изжарить ещё одну курочку с масличком — пожирнее, пообедала сытно и пустилась на царские заповедные луга.

Катается, валяется по заповедным лугам. Бежит медведь мимо, увидал лису и говорит:

— Эк ведь, проклятая хвостомеля, как обтрескалась!

А лиса ему:
— У-у-у-у! У царя была в гостях, чего хотела — пила и ела; завтра звали, опять пойду.

Медведь стал просить:

— Лиса, не сведёшь ли меня к царю на обед?

— Для одного тебя царь и беспокоиться не захочет. Собери сорок чёрных медведей — поведу вас в гости к царю.

Медведь побежал в дуброву, собрал сорок чёрных медведей, привёл их к лисе, и лисица повела их к царю.

Сама забежала вперёд и говорит:
— Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока медведями.

Царь весьма тому обрадовался, приказал загнать медведей и запереть накрепко. Сам думает: «Вот какой богатый человек Кузьма!»

А лисица опять прибежала к Кузьме и велела зажарить курочку с петушком, с масличком — пожирнее. Скушала на здоровье — и давай кататься в царских заповедных лесах.

Бежит мимо соболь с куницей:

— Эх, лукавая лиса, где так жирно накушалась?

— У-у-у! У царя была в гостях, чего хотела пила и ела; завтра звали, опять пойду.

Соболь и куница стали упрашивать лису:

— Кумушка, своди нас к царю! Мы хоть посмотрим, как пируют.

Лиса им говорит:

— Соберите сорок сороков соболей да куниц — поведу вас к царю.

Согнали соболь и куница сорок сороков соболей и куниц. Лиса привела их к царю, сама забежала вперёд:

— Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый кланяется тебе сорока сороками соболей да куниц.

Царь не может надивиться богатству Кузьмы Скоробогатого. Велел и этих зверей загнать, запереть накрепко.
«Вот,— думает,— беда какой богач Кузьма!»

На другой день лисица опять прибегает к царю:

— Царь, добрый человек Кузьма Скоробогатый приказал тебе кланяться и просит ведро с обручами — мерить серебряные деньги. Свои-то вёдра у него золотом заняты.

Царь без отказу дал лисе ведро с обручами. Лиса прибежала к Кузьме и велела мерить ведром песок, чтобы высветлить у ведра бочок.

Как высветлило у ведра бочок, лиса заткнула за обруча сколько-то мелких денежек и понесла назад царю.

Принесла и стала сватать у него прекрасную царевну за Кузьму Скоробогатого.

Царь видит — денег много у Кузьмы: за обруча западали, он и не заметил. Царь не отказывает, велит Кузьме изготовиться и приезжать.

Поехал Кузьма к царю. А лисица вперёд забежала и подговорила работников подпилить мостик.

Кузьма только что въехал на мостик — он вместе с ним и рушился в воду.

Лисица стала кричать:

— Ахти! Пропал Кузьма Скоробогатый!

Царь услыхал и тотчас послал людей перехватить Кузьму. Вот они перехватили его, а лиса кричит:

— Ахти! Надо Кузьме одежду дать — какую получше.

Царь дал Кузьме свою одежду праздничную.

Приехал Кузьма к царю. А у царя не пиво варить, не вино курить — всё готово.

Обвенчался Кузьма с царевной и живёт у царя неделю, живёт другую.

— Ну,— говорит царь,— поедем теперь, любезный зять, к тебе в гости.

Кузьме делать нечего, надо собираться. Запрягли лошадей и поехали. А лисица отправилась вперёд. Видит — пастухи стерегут стадо овец, она их спрашивает:

— Пастухи, пастухи! Чьё стадо пасёте?

— Змея Горыныча.

— Сказывайте, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: коли не скажете им, что это стадо Кузьмы Скоробогатого, они вас всех с овцами-то сожгут и спалят.

Пастухи видят, что дело неминучее, и обещали сказывать про Кузьму Скоробогатого, как лиса научила.
А лиса пустилась вперёд. Видит — другие пастухи стерегут коров.

— Пастухи, пастухи! Чьё стадо пасёте?

— Змея Горыныча.

— Сказывайте, что стадо это Кузьмы Скоробогатого, а то едут царь Огонь и царица Молоньица: они вас всех с коровами сожгут и спалят, коли станете поминать Змея Горыныча.

Пастухи согласились. Лиса побежала вперёд. Добегает до конского табуна Змея Горыныча, велит пастухам сказывать, что этот табун Кузьмы Скоробогатого:

— А то едут царь Огонь да царица Молоньица: они всех вас с конями сожгут, спалят.

И эти пастухи согласились.

Лиса бежит вперёд. Прибегает к Змею Горынычу прямо в белокаменные палаты:

— Здравствуй, Змей Горыныч!

— Что скажешь, лисонька?

— Ну, Змей Горыныч, теперь тебе надо скоро-наскоро прятаться. Едет грозный царь Огонь да царица Молоньица, всё жгут и палят. Стада твои с пастухами прижгли и спалили. Я не стала мешкать — пустилась к тебе сказать, что сама чуть от дыма не задохнулась.

Змей Горыныч закручинился:

— Ах, лисонька, куда же я подеваюсь?

— Есть в твоём саду заповедный дуб, середина вся повыгнила, беги схоронись в дупле, пока царь Огонь с царицей Молоньицей мимо не проедут.

Змей Горыныч со страху спрятался в это дупло, как лиса научила.

Кузьма Скоробогатый едет себе да едет с царём да с женой-царевной. Доезжают они до овечьего стада.

Царевна спрашивает:

— Пастушки, чьё стадо пасёте?

— Кузьмы Скоробогатого.

Царь тому и рад:

— Ну, любезный зять, много же у тебя овец!

Едут дальше, доезжают до коровьего стада.

— Пастушки, чьё стадо пасёте?

— Кузьмы Скоробогатого.

— Ну, любезный зять, много же у тебя коров!

Едут они дальше, пастухи лошадей пасут.

— Чей табун?

— Кузьмы Скоробогатого.

— Ну, любезный зятюшка, много же у тебя коней!

Вот приехали ко дворцу Змея Горыныча.

Лиса встречает гостей, низко кланяется, вводит их в палаты белокаменные, сажает их за столы дубовые, за скатерти браные.

Стали они пировать, пить-есть и веселиться. Пируют день, пируют другой, пируют они неделю.

Лиса и говорит Кузьме:

— Ну, Кузьма, перестань гулять — надо дело исправлять. Ступай с царём в зелёный сад; в том саду стоит старый дуб, а в том дубе сидит Змей Горыныч, он от вас спрятался. Расстреляй дуб на мелкие части.

Кузьма пошёл с царём в зелёный сад. Увидели они старый заповедный дуб, и стали они в тот дуб стрелять. Тут Змею Горынычу и смерть пришла.

Кузьма Скоробогатый стал жить-поживать с женой-царевной в палатах белокаменных и лисоньку всякий день угощать курочкой.

СНЕГУРУШКА И ЛИСА

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жил да был старик со старухой. У них была внучка Снегурушка.

Пошла она летом с подружками по ягоды. Ходят по лесу, собирают ягоды. Деревцо за деревцо, кустик за кустик. И отстала Снегурушка от подруг.

Они аукали её, аукали, но Снегурушка не слыхала.

Уже стало темно, подружки пошли домой.

Снегурушка как увидела, что осталась одна, влезла на дерево и стала горько плакать да припевать:

— Ay! Ay! Снегурушка,
Ay! Ay! голубушка!
У дедушки, у бабушки
Была внучка Снегурушка;
Её подружки в лес заманили,
Заманивши — покинули.

Идёт медведь и спрашивает:

— О чём ты, Снегурушка, плачешь?

— Как мне, батюшка-медведушка, не плакать? Я одна у дедушки, у бабушки внучка Снегурушка. Меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.

— Сойди, я тебя отнесу домой.

— Нет. Я тебя боюсь, ты меня съешь!

Медведь ушёл от неё. Она опять заплакала, заприпевала:

— Ay! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! голубушка!

Идёт волк:

— О чём ты, Снегурушка, плачешь?

— Как мне, серый волк, не плакать, меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.

— Сойди, я тебя отнесу домой.

— Нет. Ты меня съешь!

Волк ушёл, а Снегурушка опять заплакала, заприпевала:

— Ау! Ау! Снегурушка,
Ау! Ау! голубушка!

Идёт лисица:

— Чего ты, Снегурушка, плачешь?

— Как мне, Лиса-олисава, не плакать? Меня подружки в лес заманили, заманивши — покинули.

— Сойди, я тебя отнесу.

Худ. В. МилашевскийСнегурушка сошла, села на спину к лисице, и та помчалась с нею. Прибежала к дому и стала хвостом стучаться в калитку.

— Кто там?

Лиса отвечает:

Я принесла вашу внучку Снегурушку!

— Ах ты, наша милая, дорогая Лиса-олисава! Войди к нам в избу. Где нам тебя посадить? Чем нам тебя угостить?

Принесли молока, яиц, творогу и стали лисицу потчевать за её услугу. А потом простились и дали ей на дорогу ещё курочку.

ЗЛАТОКУДР — БОГАТЫРЬ

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жил-был крестьянский сын Иван. Жил он без отца, без матери, жил бедно. Было у него ружьишко, ходил он в лес на охоту, дичь стрелял — тем и питался.

Вот однажды зашёл Иван далеко в лес и заблудился. Шёл он, шёл по лесу,— стало смеркаться. И вдруг он видит маленькую, чуть приметную тропку. Пошёл он по этой тропке. Откуда ни возьмись, выросла перед ним старенькая-престаренькая избушка. Не столько стояла эта избушка на одном месте, сколько вертелась, да с такой быстротой, что нельзя было понять, где у неё дверь, где окно.

Закричал тут Иван:

— Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!

Стала избушка к лесу задом, к Ивану передом.

И увидел Иван перед собой дверь, а на двери большущий-пребольшущий замок.

Вот так задача!

Хотел Иван этот замок отпереть, но не мог его даже с места сдвинуть. И пришлось ему заночевать в лесу подле избушки.

Просыпается он утром, глядь — замка как не бывало. Вошёл он в избушку и видит — в углу лежат доспехи богатырские и меч булатный. Только Иван хотел взять меч, как вдруг входит в избушку богатырь, под потолок ростом. И заговорил богатырь громовым голосом:

— Ты кто такой? Что тебе здесь надобно? Сказывай всю правду без утайки!

Рассказал богатырю Иван всё, что с ним было: как он в лес пошёл на охоту, как заблудился в лесу, как на избушку набрёл, как замок на двери у избушки висел.

— А теперь замка на двери не оказалось — вот я в избушку и вошёл,— говорит Иван.

Выслушал его богатырь и сказал:

— За то, что явился ты сюда незваный, непрошеный, должен ты жить у меня весь год и делать всё, что я тебе велю.

Делать нечего! Стал Иван жить у богатыря, подсоблять ему на охоте. А ровно через год богатырь ему говорит:

— Вот что, Иван! За твоё послушание отпустил бы я тебя, да мне отлучиться надобно. Оставайся здесь покамест, жди меня, а я скоро вернусь.

Сказал он так — и пропал с глаз, ровно его и не было. А Иван остался полным хозяином в избушке. Вот живёт он день, живёт другой, и вздумал он из лесу уйти, а в какую сторону ему путь держать, не знает. Что делать? Выбрал крепкое, высокое дерево и полез на него поглядеть — не видно ли где дороги.

Только влез — а дерево как затрещало, как стало валиться на сторону! Упал Иван без памяти на землю. А когда очнулся, видит — лежит дерево на земле корнями кверху, а под корнями — железная плита, а на плите — крошечный, чуть приметный свисток. Таких свистков он сроду и не видывал.

Не знал Иван, что и подумать про такое чудо. Взял он свисток в руки. И только взял его, как свисток засвистел. А в ответ послышалось под землёй ржание коня.

«Что такое? Уж не подземелье ли под плитой?» — подумал Иван. И начал сдвигать на сторону плиту.

Сдвигал он её, сдвигал — насилу сдвинул. Глядь — а под плитой в земле глубокая яма. Стал он в эту яму спускаться; нащупал ногой ступеньку, нащупал другую, спустился глубоко. И вдруг засиял перед ним свет, и увидел он, что стоит перед ним конь — чудо чудное, диво дивное: что ни шерстинка — то серебринка, на гриве часты мелки звёздочки, из ушей — пламя, из ноздрей дым валит. И говорит ему конь человечьим голосом:

— А ну-ка, Иван, выводи меня скорей на вольный свет!

Вывел Иван коня на вольный свет, вскочил на него и поехал по лесу. А с собой захватил доспехи богатырские и меч булатный, что в избушке лежали.

Ехал он, ехал — сколько дней, сколько ночей, нам неведомо. И приехал к тому месту, где стояла большая-пребольшая яблоня. Были на той яблоне яблоки не простые, а заповедные. Кто хоть одно яблочко съест, сделается могучим богатырём. И сторожил эту яблоню одноглазый змей.

Только хотел сорвать яблочко Иван, как вдруг, откуда ни возьмись,— змей. Бросился он на Ивана, выбил его из седла, прижал к земле и хотел разорвать на части.

Худ. В. МилашевскийТут бы и конец пришёл Ивану, да конь кинулся ему на помощь. Напал он на змея, начал его ногами бить, копытами топтать. А Иван тем временем вскочил на ноги, схватил меч и отрубил змею голову.

Сорвал он тут яблоко, съел его и сразу почувствовал в себе силу неимоверную!

— Вот теперь расправился бы я и не с одним змеем!

Только сел он на коня, как конь под ним пошатнулся.

Удивился Иван:

— Что это такое — конь подо мной пошатнулся? Может, обессилел он?

Дал яблоко коню. Съел яблоко конь и говорит:

— Ну, Иван, спасибо! Угостил ты меня на славу! Сказывай теперь, что тебе надобно?

Отвечает ему Иван:

— Ничего мне не надобно, добрый конь!

— Ну, коли ты не знаешь, чего тебе надобно, так я за тебя знаю.

Сказал так и помчался — только трава да кусты перед Иваном мелькали. Конь бежит, под ним земля дрожит, из ноздрей пламя, из ушей дым валит. Что ни шерстинка на коне — то серебринка, на гриве часты мелки звёздочки.

Вот кончился лес, и встала перед ними высокая гора. А с той горы текли два ручья: один золотой, другой серебряный.

— Ну, Иван, окунай руки по самые локти в серебряный ручей,— говорит конь.

Послушался Иван. Окунул руки в серебряный ручей, и сделались они по локоть серебряные.

— А теперь окунай голову в золотой ручей.

Окунул Иван голову в золотой ручей и удивился: кудри сделались у него — настоящее золото, на солнце как жар горят.

Поехали они дальше. Конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя, из ушей дым валит. Что ни шерстинка на коне — то серебринка, на гриве часты мелки звёздочки.

Вот подъехали они к городу, и видит Иван царский дворец, а перед дворцом народу собралось видимо-невидимо. По городу объявлено было: кто хочет получить руку царской дочери и полцарства в придачу, пусть едет ко дворцу, на коне до оконца царской дочери допрыгнет и снимет у неё с руки драгоценный перстенёк.

Какие богатыри согласны были перстенёк доставать, стали в черёд перед дворцом. Стал с ними и Иван.

Как настало время, распахнулось в крутоверхом тереме оконце, и появилась в нём прекрасная царская дочь. Свесила она из оконца руку с драгоценным перстеньком, и стали скакать к оконцу богатыри. Но, сколько ни старались они, не могли до оконца доскакать.

Настал черёд скакать Ивану. Погладил он коня по шерсти шёлковой, на ухо шепнул ему слово ласковое. Как разгорячился конь, как взвился вверх к самому оконцу — снял Иван драгоценный перстенёк с руки царской дочери да ещё поцеловал её в сахарные уста. А когда снимал он драгоценный перстенёк, то перчатки скинул, и заблистали у него на солнце руки, по локоть серебряные. А когда целовал царевну в сахарные уста — шапка свалилась у него с головы, и золотые кудри как жар загорелись на солнце.

Ахнул весь народ: никто такого красавца никогда и не видывал. А Иван ускакал на своём чудном коне, с глаз пропал.

Стала ждать царевна — объявится златокудр-богатырь, приедет её сватать. Да не тут-то было! Нет богатыря, нет Ивана!

Стала она тогда отца просить, чтоб собрал он во дворце всех богатырей на пир в её честь.

И стали съезжаться богатыри со всей земли.

Съехались они, а царская дочь, по обычаю, стала потчевать их. Потчует, а сама глядит во все глаза: где тот богатырь — руки по локоть в серебре, кудри золотом как жар горят?

Но, сколько ни глядела, ничего не высмотрела.

А Иван приехал на пир позже всех и сел на лавочке с самого края.

Всех богатырей обошла царевна, только один Иван остался. Подходит она к Ивану, чару вина на подносе подаёт, а сама уж не глядит, думает:

«Нет, не видать мне того богатыря!»

У Ивана на руках рукавицы, на голове шапка — ни рук серебряных, ни кудрей золотых не видать. Тут вынимает он из кармана драгоценный перстенёк царевны.

Как увидела царевна перстень, так и слова вымолвить не может.

А Иван подошёл к царю и говорит:

— Волю твою я выполнил: вот перстень твоей дочери. Быть ей теперь моей невестой!

— А кто ты такой? — спрашивает царь.— Какого роду-племени?

— Нет у меня ни роду, ни племени,— отвечает Иван.— Я богатырь, крестьянский сын.

Ахнула тут царевна: перстень снял красавец богатырь — руки по локоть в серебре, кудри золотые как жар горят, а у Ивана ни кудрей золотых нет, ни рук серебряных.

Как ни отговаривался царь, пришлось ему сыграть свадьбу.

Стал жить Иван с молодой женой в царском дворце.

А у царя во дворце жили две старшие дочери со своими мужьями. Стали они над Иваном насмехаться, стали называть его безродным.

И вот однажды случилась такая беда, что пошло на них войной соседнее царство. Напугался царь, стал со старшими зятьями совет держать, как быть. А с Иваном не посоветовался...

Начали враги войско царёво побивать, зятья царёвы с поля бранного побежали. Видит Иван —
дело плохо. Ушёл он в заповедные луга, где конь его траву шелковую пощипывал. Как гаркнет Иван, как свистнет — стал перед ним конь как вкопанный. Надел на себя Иван доспехи богатырские, взял в руки меч булатный и поскакал вражескому войску навстречу.

Конь бежит, земля дрожит, из ноздрей — пламя, из ушей дым валит... На коне что ни шерстинка — то серебринка, на гриве часты мелки звёздочки. Как начал Иван врагов крошить! Где раз с мечом пройдёт — там улочка, где два пройдёт — там улочка с переулочком. Снял он шапку, рукавицы сбросил. И засияло солнце на кудрях его золотых, а руки засверкали чистым серебром.

Обезумело от страха вражье войско — такого богатыря они сроду и не видывали.

Бежит вражье войско, а царь с дочерьми видит всё это с балкона. И говорит он дочерям:

— Что это за богатырь такой выехал защищать наше царство?

А Иван прогнал вражье войско и тут повстречал старших зятьёв. Как вспомнил он, что не видал их на поле бранном, закипело у него от гнева сердце молодецкое. Выхватил он плеть, стал плетью зятьёв охаживать, стал приговаривать:

— Эх вы, лентяи! Эх вы, лежебоки! Вам бы только пировать да бражничать! Так-то защищаете вы землю русскую!

Отхлестал их плетью и ускакал прочь.

Зятья не стали оправдываться: не признали Ивана в златокудром богатыре. А Иван проехал в луга заповедные, слез с коня, шапку на голову надел, рукавицы на руки натянул.

Вернулись зятья домой, возвещают царю:

— Батюшка, победа! Одолели мы вражеское войско! Богатырь, никому не ведомый, нам помог.
А что хлестал их плетью этот богатырь да всякие слова приговаривал — об этом умолчали.

Собрал царь на радостях пир.

Решил было он не звать Ивана, да стала слёзно просить за него царевна.

Разрешил царь, и тут же побежала она за Иваном.

Входит царевна в горницу, видит: Иван спит — кудри золотые у него как жар горят, руки по локоть серебром отливают.

Обмерла царевна, за отцом побежала:

— Батюшка! Какой чудный богатырь в горнице лежит!

Побежал царь в покои царевны. А она и говорит:

— Вот кто спас наше царство! А вы, батюшка, бранили меня, что вышла я за безродного!

Ничего не ответил царь. И Ивана будить не осмелился, сел дожидаться, когда он проснётся.

А когда проснулся Иван, бросился царь ему в ноги:

— Прости нас, чудный богатырь, велика наша вина перед тобой! А за то, что оборонил ты нас от врагов,— низкий поклон!

И повёл Ивана на пир. Как увидели его старшие зятья, сразу признали в нём богатыря, что плёткой их хлестал. Слова вымолвить против него не посмели.

Спрашивает царь Ивана:

Худ. В. Милашевский

— Какое ты дашь зятьям наказание? Говори — всё выполним!

Говорит Иван:

— Пусть идут куда хотят, да на глаза мне не попадаются.

Не посмел царь перечить: выгнал старших зятьёв из царства. И стал Иван всеми делами править. А чудный конь — что ни шерстинка, то серебринка, на гриве часты мелки звёздочки — и по сих пор у него на конюшне стоит.

СОЛДАТ СЕМЁН — СКОРЫЙ ГОНЕЦ

(русская сказка)

Худ. В. Милашевский

Жил-был старик, и было у него три сына. Старшего звали Фёдором, среднего Степаном, а младшего Семёном.

Возле самой деревни пролегала большая дорога. Была та дорога окольная: вокруг топей, болот да чёрных грязей кружила. Коли прямо ехать — надо три дня, а болота, топи да чёрные грязи объезжать — три года.
Задумал старик народу пособить: проложить дорогу прямоезжую. Велел сыновьям из болот, из топей воду выпускать, через чёрные грязи настилать мосты кленовые, чтобы ни пешему, ни конному ног не замочить и вместо трёх годов в трои сутки прямоезжим путём из города в город попадать.

Принялись за дело: один сын канавы копает да воду спускает, другой — лес валит, а третий — мост мостит, настил стелет; отец помогает всем да советует, как лучше сделать. Трудились долго ли, коротко ли —сработали мост на сто вёрст. Хорошо стало прохожим людям: идут, едут, и все рады-радёхоньки.

— Спасибо,— говорят,— тем, кто этот мост надумал строить да выстроил, великое народу облегченье сделал.

А старик со своими сыновьями опять за крестьянские дела принялись: лес рубят, пенья, коренья корчуют да хлеб сеют, как и прежде.

В ту пору сошлись над мостом Солнце, Ветер да Месяц, слушают людскую молву и говорят:

— Весь народ старика с сыновьями за доброе дело славит, а живёт старик по-прежнему худо: кое-как с хлеба на квас перебивается. Надо нам помочь ему из нужды выбиться.

Позвали старика и говорят:

— За твою заботу о людях мы тебя наградим. Проси чего хочешь.

Поклонился старик Солнцу, Ветру да Месяцу:

— Спасибо. Мне, старому, ничего не надобно. Помянут люди добрым словом — и то хорошо. Сыновей спрашивайте — у них вся жизнь впереди.

Позвали старшего брата, Фёдора:

— Ты дорогу расчищал, мост мостил. Проси себе какой хочешь награды — всё исполнится.

Подумал Фёдор и говорит:

— Я работал не один, а с отцом да с братьями и не знаю, чего им надобно.

— А ты себе чего просишь?

Отвечает старший брат:

— Вот кабы хлеб хорошо родился: градом бы его не выбивало, морозами не портило — больше мне ничего не надо.

— Всё станет по-твоему,— Солнце, Ветер да Месяц говорят,— Ступай паши да сей — всегда будешь с хлебом.

Позвали среднего брата, Степана:

— Ты с отцом да с братьями дорогу через топи, болота прокладывал да мост мостил. Проси какую хочешь награду — всё исполнится.

Подумал Степан, подумал: «Денег выпросить — истратишь деньги и останешься ни с чем. Лучше всего ремесло узнать!» — и говорит:

— Больше всего по душе мне плотницкое ремесло. Вот как бы обучиться тому мастерству: стал бы людям избы рубить, красивые дома строить и сам всегда был бы сыт.

— Ступай,— Солнце, Ветер да Месяц говорят,— будешь ты самым искусным плотником, и все тебя станут почитать, уважать.

Спросили меньшого брата, Семёна:

— А тебе какую награду дать за то, что с отцом да с братьями болота, топи осушил, мост замостил? Фёдор захотел пахарем остаться, Степан — мастеровым стать. А у тебя к какому делу прилежанье?

Семён отвечает:

— Пуще всего мне охота солдатом стать.

— Ты ещё совсем молодой,— Солнце, Ветер да Месяц говорят,— нигде не бывал, ничего не видал. Трудно тебе покажется в солдатах служить. Как бы после каяться не стал!

И обернули Семёна серым зайцем:

— Сбегай погляди сперва на солдатское житьё-бытьё.

Побежал Семён серым зайцем, поглядел на солдат. Учат их строем ходить: «Раз, два! Раз, два!» Заставляют всех сразу поворачиваться: «Налево!.. Направо!.. Кругом!» Учат через рвы, канавы перескакивать. Учат быстрые реки переплывать, из ружей палить и штыками колоть: «Раз, два! Раз, два!» Будят ни свет ни заря и до вечерней зари обучают.

Воротился Семён домой.

Солнце, Ветер да Месяц обернули его добрым молодцем и спрашивают:

— Видал, как трудно в солдатах служить?

— Видал,— отвечает Семён. А сам на своём стоит: — Охота мне солдатом стать.

Обернули его Солнце, Месяц да Ветер быстроногим оленем:

— Беги прямо три дня, никуда не сворачивай, погляди ещё раз на солдат.

Бежал Семён быстроногим оленем прямо три дня — и увидал большое войско в походе. Каждый солдат тяжёлую поклажу несёт. Их и солнце палит и жажда донимает, дождик мочит и холод томит. Идут: то грязь по колено, то пыль столбом подымается. Идут полки с утра до вечера: «Раз, два! Раз, два!» Все, как один человек, шагают.

Воротился Семён домой.

Солнце, Ветер да Месяц обернули его добрым молодцем и говорят:

— Те полки, что ты видал, идут на войну. Видал, сколь трудны солдатские походы? Может, теперь передумал и другого чего попросишь?

А Семён одно твердит:

— Хочу солдатом стать!

Тогда Солнце, Ветер да Месяц обернули его третий раз — ясным соколом:

— Слетай погляди, как бьются солдаты, сражаются.

Полетел Семён ясным соколом. Три дня летел — и увидал сраженье, кровавый бой. Те солдаты, что в походе были, грудью сошлись с неприятелем. Из ружей палят, будто гром гремит, дым кругом расстилается. Колют штыками, саблями рубят. Одна нога прочь — на другой стоит; одна рука прочь — другой палит. И дрогнули вражеские полчища, побежали без оглядки...

Воротился Семён домой.

Солнце, Ветер да Месяц обернули его добрым молодцем и спрашивают:

— Поглядел, как трудно солдатам на войне? Пойдёшь ли теперь в солдаты?

А у Семёна сердце ещё пуще разгорелось:

— Хочу в солдатах служить, свою землю от врага оборонять!

— Ну, будь по-твоему, — Солнце, Ветер да Месяц говорят.— А коли понадобится солдаским делом неприятеля высмотреть либо куда поспешить придётся, вспомни зайца да ударься оземь — и станешь зайцем, а потом перекинься через себя — опять в человека обернёшься. Вспомнишь оленя, ударься оземь — станешь оленем, а сокола вспомнишь да оземь ударишься— соколом полетишь.

И стал Семён солдатом.

Служил он год ли, два ли, и тут случилась война: иноземный король с большим войском напал на царство. Все солдаты в поход снарядились, и сам царь повёл полки на войну.

Шли навстречу неприятелю три месяца и достигли тех мест, где надо бой начинать. Вражеские полчища совсем близко.

В ту пору хватился царь своего меча-кладенца— нет меча! Дома позабыл. А без того чудесного меча-кладенца как царю в бой идти?

И кликнул царь клич по всем полкам:

— Кто скорее всех принесёт из дворца мой меч-кладенец, того за верную службу на своей дочери Марье-царевне женю и при жизни зятю треть царства отпишу, а после моей смерти и всё царство достанется.

Охотников выискалось много. Одни хвалятся:

— Мы в месяц обернёмся, меч принесём!

Иные берутся и через две недели воротиться.

А один боярин обещался в десять дней за мечом-кладенцом съездить.

Солдат Семён говорит:

— Кабы меня послали, я в сутки бы управился.

Дошла та весть до царя. Царь обрадовался, позвал солдата Семёна и подаёт письмо:

— Ступай передай Марье-царевне письмо, она тебе меч-кладенец даст. Коли принесёшь в срок, быть тебе моим зятем.

Рано поутру отправился Семён в путь-дорогу. Отошёл с версту, скрылся из виду и вспомнил про зайца.

Ударился оземь — и поскакал серым зайцем. С горки на горку поскакивает, бежит во всю заячью прыть.

Потом обернулся оленем быстроногим и ещё того скорее побежал.

Бежал, бежал оленем, притомился, обернулся ясным соколом — и к полудню попал в столичный город.

Сделал над городом круг, спустился возле царского дворца и залетел в окно в горницу к Марье-царевне. Увидала она сокола, кинулась ловить, а сокол перекинулся через голову и встал перед Марьей-царевной пригожим молодцем. Подал ей грамотку:

— Царь-государь послал меня за мечом-кладенцом.

Марья-царевна грамотку прочитала и тотчас принесла меч-кладенец. Солдата Семёна напоила, накормила, стала выспрашивать:

— Как тебе удалось ясным соколом обернуться? Покажи мне.

Семён ударился об пол и полетел по горнице ясным соколом. Сделал круг, опустился возле царевны. Она успела выдернуть одно соколиное пёрышко. Сокол перекинулся через голову и обратился добрым молодцем.

Другой раз ударился об пол — серым зайцем по горнице побежал. Она выстригла клочок заячьей шерсти.

В третий раз ударился Семён об пол и стал перед девицей быстроногим оленем. Марья-царевна погладила оленя и выстригла клочок оленьей шерсти. Перекинулся олень через голову — стал опять добрым молодцем.

Солдат Семён Марье-царевне приглянулся, и она ему тоже по сердцу пришлась. Да не время было беседу вести. Помнил Семён о деле, стал с царевной прощаться. Она его за белые руки взяла, своим суженым назвала.
Тут добрый молодец ударился об пол, обратился ясным соколом, прихватил меч-кладенец и вылетел из царских покоев. Марья-царевна в окно глядела ему вслед, покуда видеть могла в небе сокола.
Долго ли, коротко ли соколом летел — крылья устали, серым зайцем поскакал, потом оленем быстроногим побежал и к вечеру попал к своим войскам. Оставалось всего с версту пройти. Перекинулся олень через голову — стал добрым молодцем. И такую почувствовал усталость —шагу ступить не может. Сел возле оврага под ракитовый куст и задремал. Сквозь дрёму думает: «Дай посплю часок-другой, успею к сроку попасть».

Спит солдат Семён, никакой беды-невзгоды не чует над собой.

В ту самую пору случилось боярину, что сулился в десять дней съездить за мечом-кладенцом, мимо проходить. Смотрит он — царский гонец спит и рядом меч-кладенец лежит. Сперва боярин подивился, а потом выхватил саблю, отсек солдату Семёну голову. Кинул тело в овраг, взял меч-кладенец и понёс царю:

— Вот, царь-государь, обещался я в десять дней управиться, а сумел в один день обернуться, не то что солдатишка-самохвал. Он и двадцати вёрст ещё не успел пройти: сейчас сюда ехал — встретил его. Через полгода в стольный город попадёт!

Царь подивился, взял меч в руки:

— Тот самый!

Боярина похвалил и спрашивает:

— Что нового в стольном городе? Всё ли благополучно? И как тебя Марья-царевна приняла? Ведь я грамотку-то свою с солдатом послал.

— В стольном городе всё спокойно. Ожидают тебя, царское величество, с победой, А Марья-царевна мне, твоему боярину, и без грамотки поверила — я ей всё на словах рассказал — и подала меч-кладенец да кланяться велела.

На другое утро повёл царь свои войска на неприятеля и наголову разбил вражеские полчища в том бою. Половину иноземных солдат порубили, других в плен взяли. Только королю с ближними генералами удалось убежать.

Велел царь всем своим войскам отдыхать. Выкатили бочки с вином, угощение поставили и стали пир пировать. Трубы трубят, барабаны бьют, музыка играет, песни поют. А как отпировали пир, отправилось войско в обратный путь. Везде их в дороге с радостью встречают, прославляют...

Много ли, мало ли времени прошло — увидал Месяц в овраге убитого солдата Семёна и Ветру да Солнцу говорит:

— Служил Семён верой и правдой, да погиб не в бою, а от чьей-то злодейской руки. Надо его оживить, из беды вызволить.

Солнце посылает:

— Лети, Ветер, за тридевять земель, в тридесятое царство, достань у царицы-долгоноски живой и мёртвой воды.

Добыл Ветер живой и мёртвой воды, воротился.

Спрыснули тело Семёна мёртвой водой — затянулась рана, приросла голова, как надобно быть. Спрыснули живой водой — вздохнул солдат Семён, открыл глаза, на ноги поднялся:

— Батюшки, уж не проспал ли я?

Сам кругом озирается, ищет меч-кладенец.

— Век бы тебе тут спать, коли бы мы тебя не оживили,— Солнце, Ветер да Месяц говорят.— Поздно теперь царя здесь искать: война давно окончилась и всё войско с победой в столицу воротилось. Надобно и тебе туда поспешать.

Солдат Семён Солнцу, Ветру да Месяцу всё про свою службу рассказал, за помощь поблагодарил и побежал серым зайцем. Потом обернулся быстроногим оленем. Бежит, торопится — не близок путь.

Сколь велика земля у нас — конца-краю ей нету!

Бежал-бежал оленем, притомился, обернулся ясным соколом. Летит над лесами дремучими, над полями широкими, над быстрыми реками, над высокими горами. Под ним сёла, города раскинулись, просторно стоят.

И вот показался стольный город.

Опустился ясный сокол близ заставы, перекинулся через себя — обернулся добрым молодцем.

А в городе все дома изукрашены. Пушки палят, колокола звонят, и народ разряжен по-праздничному. Все смеются, шумят, «ура» кричат.

Спрашивает солдат Семён у горожан:

— Что за праздник у вас в городе?

Удивляются прохожие:

— Видать, ты издалека пришёл, коли ничего не знаешь! Недавно воротились с победой наши войска. И вот весь народ прославляет своих солдат да воевод, а пуще всех славит боярина, который в одни сутки меч-кладенец из дворца на поле боя царю принёс. Сегодня назначена свадьба: женится тот боярин на Марье-царевне, и весь народ зовут во дворец на свадебный пир.

Солдат Семён выпросился у старушки на постой. Отдохнул немного, потом умылся, принарядился, взял гусельцы и пошёл на свадьбу.

На царском дворе столы расставлены. Питья да разных закусок наставлено полным-полно. Те столы для всех горожан.

А на красном крыльце за особым столом, у всех на виду, царь с царицей, жених с невестой да ближние бояре сидят.

Все на пиру пьют, едят, веселятся. Одна невеста невесела.

Народ переговаривается за крайним столом:

— Неохотой Марья-царевна за боярина идёт. Слышно, силком отдают.

Примостился солдат Семён у последнего стола, выпил чару зелена вина и стал в гусельцы наигрывать и жалобно выговаривать:

Охти мне да переохти мне!
Позабыла меня красна девица-душа.
А давно ли она, красна девица-душа,
Речью ласковой встречала, своим суженым называла.
Из окошечка меня, ясна сокола, выпускала...

Марья-царевна встрепенулась, как услышала песню. Стала по сторонам поглядывать и увидела солдата Семёна.

С места поднялась, отлучилась на малое время из-за стола, воротилась и говорит:

— Царь-государь, не вели казнить, вели слово вымолвить!

Царь позволил:

— Говори, любезная дочь.

Марья-царевна поклонилась на все четыре стороны, а царю с царицей — в особицу:

— Знаешь ли ты, царь-государь, что не тот мой суженый, что возле меня сидит, а тот мой суженый, что за крайним столом на дворе в гусельцы наигрывает?

Тут царь с царицей, и жених, и бояре, и все гости переполошились:

— Что такое? Что с невестой приключилось?

А Марья-царевна говорит:

— Покажи, солдат Семён, как ты мог скоро сбегать за царским мечом-кладенцом.

Худ. В. Милашевский

Вышел Семён из-за стола, ударился оземь — серым зайцем побежал. Сделал круг по двору и выскочил на красное крыльцо.

Марья-царевна узелок развязала, достала заячьей шерсти клочок:

— Поглядите-ка, батюшка с матушкой, и вы все, гости почётные, откуда у меня заячья шерсть.

Приложила клочок шерсти к тому месту, где выстригла, и все видят: так и было. Перекинулся Семён через голову — обернулся добрым молодцем и опять ударился оземь — стал оленем.

Вынула царевна клочок оленьей шерсти, и все видят: та самая есть.

Потом Семён обернулся ясным соколом. Приложила царевна соколиное перо: оно как тут и было. Солдат Семён да Марья-царевна рассказали царю с царицей да гостям всю правду, а боярин стоит ни жив ни мёртв.

Царь велел боярина в темницу посадить, а солдата Семёна с Марьей-царевной повенчали, и стал солдат Семён главным воеводой (воевода — начальник войска в древней Руси) в том царстве..