Плывет тревожно песня над Разливом.
То смолкнет, то послышится опять.
Далекая, с угрюмым переливом,
Она рассвету хмурому под стать.

В лугах — пора косьбы.
Конец июля.
За окоем уплыл туман седой,
И у протоки, словно в карауле,
Кусты ольхи застыли над водой.

Шуршат у ската волны, заливая
До щиколоток ноги тонких ив.
Качается на волнах, как живая,
Зарница, опрокинувшись в Разлив.

На берегу — налево и направо —
В тяжелых росах синие луга.
Куда ни глянь — тебе по пояс травы, —
Коси, суши и складывай в стога.

Гудят вдали, за лесом, паровозы.
Под утро скорбный плач гудков растет.
А тут спокойно.
У большой березы
Стоит шалаш, дымит всю ночь костер.

Стога, поодаль разбредясь, застыли.
Косец садится у огня: продрог.
И треплет волосы его густые  
Пропахший свежим сеном ветерок.

Косец кладет бумагу на колени
И быстро пишет...
Тихая пора.
Ложатся от стогов косые тени,
А звезды — словно искры от костра.

Потрескивают робко головешки,
И пламя в чайник хочет заглянуть.
Спокойны и сощурены в усмешке
Глаза его, взгрустнувшие чуть-чуть.

Задумавшись и вдаль куда-то глядя,
На серый пробуждающийся край,
То волосы, как лысину, погладит,
То тронет подбородок невзначай.

И пишет вновь...

________________________________ 

На сумрачном востоке,
За лес цепляясь, облака ползли.
Бесшумно лодка, выйдя из протоки,
Пересекает озеро Разлив.
Глядит косец.
Он знает: это в гости
К нему спешат на лодке малыши.
Они во всем помогут дяде Косте.
Им после только сказку расскажи.

Он вдаль глядит, не может наглядеться
На пенистый вздыхающий простор,
И видит он, как собственное детство
Бежит навстречу с Жигулевских гор.

Он видит Волгу, медленную Волгу,
Где — в зной ли, в дождь — с ребятами любил
Вот так же сесть за весла и подолгу
Грести на ветер, не жалея сил. 

Иль на Венец подняться, стать над кручей,
Где под глухим обрывом вдоль реки
С «Дубинушкой», тревожной и могучей,
Откосом тянут баржу бурлаки.

Любил смотреть рассветною порою,
Как всходит солнце...
(И вздохнул косец.)
Рассвет не видят те, что под горою, —
Их лямки не пускают на Венец...

Все ближе лодка.
Повернула круто
Туда, где берег камышом одет.
Рукою машет девочка Анюта,
Косец ей улыбается в ответ.

Сильнее налегай на весла, Петя!
Такой он, Петька, рыжий, что она
Смеется: нет рыжей его на свете, —
Не голова, а красная луна.

А что сидит, не помогает Ваня?
Ведь дядя Костя любит паренька
С его мечтой — на аэроплане
Бесстрашно залететь под облака.

С его желаньем грамоте учиться,
Чтоб после — у Анюты на виду —
Он смог прочесть бы сказку о жар-птице,
Что склевывала яблоки в саду.

Относит лодку.
Притаились дети.
Вцепившись в перекладину, молчат.
Глядит косец: грести в ненастье, Петя,
Не то что вынимать из гнезд галчат.

Несутся волны, лодкою играя,
Перевернуть посудину грозя.
До берега, до глинистого края
Рукой подать, а подойти нельзя.

Шумит, вздыхает хмурое, седое.
И вдруг:
— Куда вы? Там водоворот... —
Мелькает быстро кепка над водою,
Спешит косец, саженками плывет.

А лодка воду черпает краями,
Вот-вот покажет черную корму.
Не бойся, Ваня! Дядя Костя с нами,
Ты только руку протяни ему.

Он весла взял, он сел на место Пети.
Теперь попробуй, ветер, догони!
— А это что? —
И оживились дети:
Косца хотят обрадовать они. 

Живет он бедно, жизнью одинокой
И за день ест порою только раз.
Вот и поймали рыбу за протокой,
Чтобы уху сварить ему сейчас. 

Но шутит он:
— Пускай потерпит щука.
Сегодня мы богаты — хлеб и чай.
На завтра — только кипяток.
«А ну-ка, —
Мы скажем утром щуке, — выручай».

Все ближе берег, ближе...
— Дядя Костя,
Прийти к тебе хотели мы вчера,
Но не могли... Мы были на погосте, —
Убили машиниста юнкера.

В его квартире найдена винтовка
И книги, да такие — будь здоров!
Составил их сам Ленин.
Очень ловко
Громит он этих самых юнкеров.

— Его искали тоже, — шепчет Петя, —
Везде, как есть, четыре дня подряд.
Его я видел... Только на портрете.
С бородкой, лысый...
Рыжий, говорят.

Мне юнкер показал на той неделе:
«Не узнаешь такого, воробей?»
А я хоть бы и знал на самом деле,
Но тайны не открыл бы, хоть убей.

Эх, как его поймать охота барам!
Но для него и эти нипочем.
Фамилию сменил.
Теперь недаром
Его зовут, я слышал, Ильичем.

Он хочет бар — из комнат да за двери,
Пускай, как мы, походят без жилья. —
Смеется Петька:
— Одному не верю: Неужто Ленин рыжий, как и я?!

А вот и берег...

_______________________________

Узенькая тропка, 
Пригорок опоясав, не спеша 
Взбирается на склон,чтобы торопко 
Равниною бежать до шалаша. 

Цветы черноголова, иван-чая
На цыпочки привстали над травой,
Веснушчатых босых гостей встречая,
Приветливо кивают головой.

Ребята здесь, у шалаша, как дома,
Привыкли называть его своим.
Здесь каждая травинка им знакома,
Любая ветка кланяется им.

Когда кусты тугие молчаливы
И никого во всей округе нет,
Косец идет в разросшиеся ивы —
В свой сумрачный «зеленый кабинет». 

Два чурбака — пониже и повыше.
Присядет, развернет свою тетрадь,
Испишет лист, потом другой испишет,
Подумает и вновь начнет писать.

Когда ж умолкнет шумная округа,
Встречает он в лугу, у ивняка,
С вестями приплывающего друга
От питерских рабочих, от ЦК.

На сеновале сядут.
Разговоры
Про сенокос, про бурный Петроград,
Про то, где скрылся Ленин, о котором
Сегодня очень много говорят.

Они сидят до самого рассвета.
Косец, взглянув на раннюю зарю,
Заметит:
— Как ни трудно было лето,
Но будем бой готовить к октябрю.

Иначе можем опоздать... —
Над лугом
То здесь, то там ребячьи голоса.
В траву врезаясь ровным полукругом,
Стрижет пригорок звонкая коса.

Стоит в холщовом платьице, разута,
Среди густых цветов на бугорке
Задумчивая девочка Анюта
С анютиными глазками в руке.

Ушли ребята в лес.
Там столько ягод,
Что собирай весь день — и не собрать,
Что дяде Косте не поесть их за год.
Когда бы ел 
(Откажется опять!).

Ушли ребята.
Почему ж, Анюта,
От дяди Кости не уходишь ты?
Тебе в глаза цветы глядят, как будто
С тобой сейчас прощаются цветы.

От озера до сваленной березы
Они ложатся, разметавшись в ряд,
Горит роса.
Нет, не роса, а слезы
Подкошенного вереска горят.

Так жаль цветы!
Но на любой слезинке
Смеется солнце...
Золотые дни!
Не ягоды бы складывать в корзинки,
А капли солнца — так светлы они.

Краснея, улыбнулась ты чему-то.
Цветам ли, солнцу, шепоту ольхи?
Себе самой не веришь ты, Анюта,
Впервые в жизни сочинив стихи. 

Устал косец, косоворотку сбросил.
И только непонятно, почему
На озере, в лесу ли, на покосе —
Быть всюду в кепке нравится ему.

Поет коса в траве. Жара какая!
Ни ветерка, ни облачка. Жара.
Одни перепела, перекликаясь,
Твердят неугомонно «пить пора».

А в полдень ветер пробежал над лугом,
В рядах сухое сено шевеля,
И, побывав в кустарнике упругом,
Умчался через озеро в поля. 

И вот уже клубящиеся тучи
Стегает ветер огненным кнутом.
Скорей, скорей сложить стога покруче —
Все ближе тучи, все слышнее гром.

С ребятами заигрывает ветер,
То сено рвет из рук, то валит с ног.
— Утаптывай сильней! —
На смену Пете
Анюта поднимается на стог.

Смеющийся, лукаво веки щуря,
Надвинув кепку ниже на глаза,
Косец смеется, радуется буре,
Почти поет:
— Люблю, когда гроза.

Рванул, как струны, ветер ветки ивы,
И дождь у стога дробно заплясал.
Зеленых буйных звуков переливы
На крыльях ветра мчались по лесам. 

А молнии, похожие на корни
Березы, опрокинутой в Разлив,
На миг повисли над громадой черной,
И грянул гром, все звуки заглушив.

— В шалаш... скорее! —
Хлещет дождь по крыше,
Вода стекает медленно, шурша.
И кажется Анюте, будто мыши
Царапают макушку шалаша.

А небо — словно выплеснул на небо
Студеный ветер озеро чернил.
Косец достал ломоть ржаного хлеба
И на три ровных части разломил.

Кусочек хлеба!
Что еще на свете
Вкуснее, слаще и дороже есть!
Продрогшие, зарылись в сено дети,
Едят по крошке
И боятся съесть.

— А это я оставлю, — шепчет Ваня.
И прячет хлеб в картуз. — Мне хватит... мне...
Больная мать лежит, никак не встанет
С тех пор, как батька сгинул на войне.

Озябнув, съежась, тучи мчались к лесу,
Дождь утихал и вновь пускался в пляс.
Глядел косец сквозь мутную завесу
И продолжал не сказку, а рассказ.

Откуда все он знает?
Неужели
Обедать будешь с хлебом каждый день?
Не верится, чтоб хлеб все люди ели, —
Ведь столько городов и деревень!

Представишь ли, что ты пойдешь учиться
Поверишь ли потом своим глазам:
Ты сам читаешь сказку о жар-птице,
Любую букву ты выводишь сам. 

Как хорошо!.. И улыбнулся Ваня:
Узнает мать, как будет рада мать, —
Он скоро сможет на аэроплане
Ее и дядю Костю покатать...

Открылось снова небо голубое,
Земля сверкала, свежестью дыша.
И вновь выходят шумною гурьбою
Веселые друзья из шалаша.

Все ниже солнце.
Кажется, минута —
И к озеру прильнет оно щекой
Так низко, что на цыпочках Анюта
Теперь смогла б достать его рукой.

Обычный вечер.
Лодка уходила.
Спешил косец на сеновал в шалаш,
Где, может, до рассвета слышно было,
Как ходит по бумаге карандаш.

Задумавшись и вдаль куда-то глядя
На оглашенный птичьим свистом край,
То волосы, как лысину, погладит,
То тронет подбородок невзначай.

И пишет вновь...

_____________________________

А утром:
— Дядя Костя! —
Ребята громко издали кричат.
Из-за листвы калиновые гроздья
Посматривают робко на ребят.

Идут к костру, зовут.
В ответ ни слова.
Все пусто — ни косы, ни топора,
Снят даже чайник с жердочки сосновой,
Росой покрылись угольки костра.

От шалаша бредут его тропою,
Что в лес манит, тениста и узка.
Вот лось прошел под утро к водопою,
Сломив рогами ветку лозняка.

Вот птица в красной блузке торопливо
Росинки пьет из круглого следа.
Куда он делся, ты скажи нам ива, Т
ропа, ты увела его — куда?

Еще вчера брал Ваню на колени,
Смеялся и шутил еще вчера... 

* * *

Кто знал, что это был товарищ ЛЕНИН,
Которого искали юнкера!
Кто знал, что у него бородка сбрита,
Не волосы под кепкой, а парик! ...
...Звенела ругань, цокали копыта,
Смотрел из каждой подворотни шпик.

Стучали где-то гулкие колеса,
Солдатской песни слышался мотив.
Кто знал, что в эту пору сенокоса
Был штабом революции Разлив!

А через день, за сотни верст отсюда,
Читал тайком газету пахарь-дед
Про жизнь свою, про жизнь простого люда,
Который, как и он, разут-раздет.

Читал старик крамольную газету,
И у крестьян сжимались кулаки:
«Пока хозяин жив, нам жизни нету,
Нам счастья нет, пока мы батраки».

И молча люди заходили в сени,
Не отрывали от газеты глаз.
— Писал-то кто такую правду?
— Ленин.
— Видать, батрак...
— Видать, не хуже нас.

Кто знал, что это ленинское слово,
Проникшее в далекое село,
Им рождено у шалаша лесного,
Где по ночам от рос густых светло!

____________________________

Июль в Разливе. Снова из-за леса
Выходит солнце. Тихо и тепло.
У шалаша — пилот и поэтесса.
— Анюта...
— Петя...
— Сорок лет прошло!

Места родные! Травы по колено.
Идешь, идешь... И кажется, вчера
Купались в озере, сушили сено,
Чай с земляникой пили у костра.