НАЕЗД ЛИТОВЦЕВ

 

А и на панови да на уланови,

Там жило-было два Ливика,

Королевскиих да два племянника.

Они думали да думу крепкую,

Они хочут ехать во святую Русь,

А и во матушку да каменну Москву,

К молодому князю Роману Митриевичу,

А и к нему да на почестный пир.

А и приходят-то они к своему дядюшке,

Чембал-королю земли литовския:

«Ах ты, дядюшка да наш Чембал-король,

А и Чембал-король земли литовския,

Уж ты дай-ка нам теперь прощеньице,

Ах ты дай-ка нам да благословеньице, —

Хочем ехать мы да во святую Русь,

А и во матушку да каменну Москву,

А и ко тому ко князю Роману Митриевичу,

А и к нему-то ехать на почестный пир».

Говорит им дядюшка Чембал-король,

А и Чембал-король земли литовския:

«А и да родные мои племяннички!

А и не дам я вам теперь прощеньица,

А и не дам я вам да благословеньица

Это ехать вам да на святую Русь:

Еще кто же езжал да на святую Русь,

А и счастлив с Руси да не выезживал».

Не послушали они своего дядюшки,

А и уздали, ведь седлали да добрых коней,

Обкольчужились скоро, облатились,

А и садилися они да на добрых коней,

Приезжали-то они во святую Русь.

Наезжали-то в Руси они перво село,

А перво село да Ярославское,

А и перво село да прекрасивое;

А и во том селе да было три церкви,

А и было три церкви три соборныих.

Они жили-были да пограбили,

Это-то село да огню предали.

А и наезжали в Руси да второ село,

А и второ село Катеринградское,

Превеликое село да прекрасивое;

А во том селе да было шесть церквей,

Было шесть церквей да шесть соборныих.

Они жили-были да пограбили,

Это-то село да все огнем пожгли.

Наезжали во Руси да третье село,

А третье село да Косоульское,

А это-то село да превеликое,

Превеликое село да прекрасивое;

А и во том селе было девять церквей,

А и девять церквей было соборныих.

Они жили-были да пограбили,

А это-то село да все огнем пожгли,

Полонили младу полоняночку,

А молоду Настасью да ведь Митревну,

Со тыим младенцем двоюмесячным;

Увезли далече во чисто поле

За быстру реку да за Смородину.

Во чистом поле столбы расставили,

На столбы шатры они раздернули,

Это тут-то молодцы да опочив держат,

А и не много ли, не мало только шесть-то дней

Как из далеча-далёча, из чиста поля   

Налетала мала птица певчий жавороночек,

А садился он ко князю во зеленый сад,

А в саду поет он выговариват:

«Ай ты, молодой князь Роман Митриевич!

Ешь ты, пьешь да прохлаждаешься,

Над собой ты ведь невзгодушки не ведаешь.

Во твою-то во святую Русь

А и приехало-то два поганыих два Ливика,

Королевские да два племянника;

Наезжали-то в Руси они перво село,

Они жили-были да пограбили,

Они то село да ведь огнем пожгли;

Наезжали-то в Руси они второ село,

Они жили-были да пограбили,

Они то село да ведь огнем пожгли;

Наезжали-то в Руси они третье село,

Они жили-были да пограбили,

Это-то село да ведь огнем пожгли,

А полонили младу полоняночку,

А и твою-то родиму сестру

Со тыим младенцем двоюмесячным.

Увезли-то ведь далече во чисто пате,

За быстру реку да за Смородину».

А и закручинился туг князь да запечалился

Еще той тоской-печалью он великою.

А хватил-то он ножище да кинжалище,

Кинул он ножище во дубовый стол;

Пролетело тут ножище сквозь дубовый стол,

Сквозь дубовый стол, стало в кирпичный мост:

«Не дойдет-то им, щенкам, да насмехатися».

А и собирает-то он силы ровно три полку,

Ровно три полку да ведь тритысячных.

Поезжает тут ведь князь да Роман Митревич

А и со своей со дружиной со хороброю

А и во далече-далече, во чисто поле.

Первая дружина да едят-то пьют нападкою,

Вторая-то шоломом раскатныим,

Третья дружина ели столом скатертью.

Приезжает князь да ко быстрой реке,

Ко быстрой реке да ко Смородине;

А и вырезывал-то он да три жеребья,

А три жеребья вырезывал три липовых;

А и спущал-то он да первы жеребьи

На быстру реку да на Смородину;

А которые-то ели, пили да нападкою,

Тыи жеребьи — да каменем ко дну, —

А и той-то дружине да убитой быть.

А и слушает он-то вторы жеребьи

На быструю реку он да на Смородину;

А которые-то ели шоломом раскатныим,

Тыи жеребьи — да они вниз быстрин, —

Это тая-то дружина будет во полон взята.

А спускал-то ведь третьи жеребьи;

А которые-то ели столом скатертью,

Тыи-то ведь жеребьи — встречу быстрин, —

Эта тая-то дружина да весьма храбра.

А две эти дружины оставляет тут,

Третью-ту дружину за собой берет.

Выезжали они скоро во чисто поле;

Говорит тут младый князь Роман да Митриевич:

«Ай же вы, дружинушка хоробрая!

А вы слушайте-тка большего атамана,

А и делайте вы дело повеленное:

А и закричит как черный ворон на сыром дубу,

На сыром дубу да во первый након,

А и вы ешьте тогда, вы кушайте;

А закричит черной-то ворон на сыром дубу,

На сыром дубу да во второй након,

Вы уздайте, седлайте да добрых коней;

А закричит черной-то ворон на сыром дубу,

На сыром дубу да во третей након,

А вы едьте ко шатрам белополотняным,

А и возьмите вы, берите да вы Ливиков,

Королевских возьмите вы племянников».

А сам он обернулся да серым волком,

Это начал он ведь по полю побегивать,

Это начал он по чистому порыскивать;

Прибегал-то он ведь близко ко белу шатру,

Заходил скоро во стойлы лошадиные,

У добрых коней коней головочки пооторвал,

По чисту полю головочки пораскидал.

Обернулся князь-то добрым молодцем,

Заходил-то в кладовые оружейные,

А у оружьицов замочики повывертел,

По чисту полю замочики пораскидал.

Обернулся белым малыим горносталем,

У тугих луков тетивочки повыщелкал.

Это начал по шатру да он побегивать —

Этот весь шатер да стал подрагивать;

Двоюмесячный младенчик проязычился:

«Маменька, маменька, не мой ли то дяденька,

Твой братец по белу шатру побегиват,

Ино бел-то шатер да весь подрагиват».

Услыхали эти речи да ведь Ливики,

Начали горносталя поганивать,

Соболиной его шубонькой закидывать,

А приокинули ведь шубой соболиною, —

А повыскочил с-под шубы соболиноей,

А вскочил-то он тогда да на окошечко,

С окошечка скочил да за окошечко.

Обернулся он тогда да черным вороном,

А и садился-то он да на сырой дуб.

Закричал-то ворон во первый након,

А во первый-то након да на сыром дубу.

Говорят-то поганые те Ливики:

«А и не кричи-тка ты, черный ворон, да на сыром дубу!

А поберем-то ведь мы нонь туги луки,

А и подстрелим тебя, врана, да на сыром дубу,

А мы кровь твою-ту прольем по сыру дубу,

А мы перье-то распустим по чисту полю!»

А и закричал тут вран да на сыром дубу,

А и на сыром дубу да во второй након.

Говорят-то ведь тут Ливики таково слово:

«А и не кричи-тка ты, черный ворон, да на сыром дубу!

А и поберем-то мы теперь свои оружьица,

А и подстрелим мы тебя, да черна ворона,

А мы кровь твою-ту прольем по сыру дубу,

А мы перье-то распустим по чисту полю!»