ЕЛКА В СОКОЛЬНИКАХ

(А. Кононов)

Худ. Н.ЖуковЗа ёлкой недалеко было ездить. Тут же, в Сокольниках, выбрали дерево получ­ше, покудрявее, срубили и привезли в лес­ную школу.

Ребята видели, как прибили ёлку к двум накрест сколоченным доскам, чтобы крепко стояла на полу. Потом монтёр Володя про­вёл проволоку для освещения ёлки и подве­сил к веткам электрические лампочки.

На следующий день чуть не с самого утра стали ждать Владимира Ильича Ленина. Ещё светло было на дворе, а ребята то и дело спрашивали школьного завхоза:

— А что, если Ленин не приедет?

— А если метель опять будет, Ленин приедет всё-таки или нет?

Завхозом был старый петроградскии ра­бочий. Он знал Ленина ещё до революции. Потому-то именно его и спрашивали.

И он отвечал уверенно:

— Раз Ильич сказал, что приедет, зна­чит, приедет.

Наступил вечер. Метель и в самом деле поднялась. Засвистел в соснах ветер, сухой снег закружился по земле белыми змейками. А потом с неба повалили белые хлопья.

Елка была уже убрана. Все игрушки делали сами ребята. Тут были и медведи, и зайцы, и слоны. А лучше всех был ру­мяный дед-мороз с белой бородой, сидел он на ёлке — на самой верхушке.

Время шло, а Ленина всё не было.

И тут ребята услыхали, как кто-то из больших сказал вполголоса:

— Ну, в такую метель, конечно, не при­едет.

Ребята опять побежали к старому зав­хозу.

Завхоз сказал строго:

— Не приставайте! Говорю: раз он ска­зал, что приедет, значит, приедет.

Стали опять ждать.

На дворе ветер свистит, сухой снег звонко бьёт в стёкла окошек. Так за этим шумом и не слышно было, как подъехала к школе машина.

Из машины вышел Владимир Ильич.

Он поднялся по лестнице, разделся, вы­тер платком мокрое от растаявшего снега лицо. И сейчас же пошёл в большую комнату, к ребятам.

Те сразу его узнали: сколько раз они видели портрет Ленина! Но почему-то рас­терялись сперва — стояли, не двигаясь с места. Глядели на Ленина и молчали. 

Владимир Ильич ждать долго не стал. Он хитро прищурился и спросил:

— А кто из вас в кошки-мышки умеет играть?

Первой ответила самая большая девочка, Вера:

— Я!

— И я! — закричал громко мальчик Лёша.

— Ну, тогда тебе и быть кошкой, — ска­зал Владимир Ильич.

Худ. Н.Жуков

Ребята стали в круг. А ёлка посередине. Мышкой назначили маленькую Катю. Лёша кинулся за Катей — её легко было поймать. Но она ухватилась за Ленина. И Владимир Ильич поднял её высоко на руки:

— Не достать кошке мышку!

Потом мышкой был Сеня. Лёша поймал его, схватил и стал мышкой, а Сеня — кош­кой.

Играли долго, и всем стало жарко.

Тут открылась дверь, и в комнату вошёл большой серый слон.

Ребята завизжали хором. Правда, мно­гие из них сразу же разглядели знакомый серый чехол от школьного рояля. Но кто под чехлом?

Чехол медленно раскачивался, впереди шевелился длинный хобот; передние ноги слона были обуты в валенки, а задние — в ботинки. Если не придираться, это было очень похоже на настоящего слона. Слон, похрюкивая, прошёл вокруг ёлки, помахал на прощание хоботом и опять вразвалку зашагал в дверь.

А за дверью из-под чехла вылезли мон­тёр Володя и школьный сторож; оба были мастера на разные выдумки. Вылезли они из-под чехла и вернулись в комнату.

А там хохотали ребята; от этого хохота подпрыгивал Дед Мороз на верхушке ёлки.

Много ещё весёлого было в тот вечер.

Кто-то из ребят крикнул:

— Теперь в жмурки! В жмурки!

Владимир Ильич вынул платок, завязал себе глаза.

Монтёр Володя скорей передвинул ёлку в самый угол, и в комнате стало просторно.

Ленин расставил руки и пошёл вперёд на цыпочках.

Ребята разбежались кто куда.

Потом стали подкрадываться к Владими­ру Ильичу и кричать:

— Жарко!

А когда Владимир Ильич был совсем близко, ребята кричали ему:

— Обожжёшься!

А то присядут на корточки под самой рукой Ленина — он и не заденет, пройдёт мимо.

Тогда они начинают кричать:

— Холодно, замёрзнешь! 

Ленин увидел, что все дети очень про­ворные, играют ловко и, видно, долго ему придётся ходить с завязанными глазами.

Худ. Н.ЖуковТогда он притворился, что пойдёт вперёд, а сам мигом повернулся на носках и схва­тил первого попавшегося, кто был у него за спиной. 

Ребята закричали, как полагалось:

— Узнай, узнай!

А пойманный смеялся и старался вы­рваться. Это был мальчик Сеня.

Владимир Ильич пощупал у него волосы, провёл пальцами по лбу, по щекам:

— Сеня!

Сене было и жалко, что он так попался, и приятно, что Ленин его запомнил.

Потом маленькая Катя читала стихи Пушкина, да сбилась. И заплакала.

Ленин стал её утешать.

Катя перестала плакать, вытерла платоч­ком слёзы и сказала:

— Ленин, а ты не уезжай от нас! Так и живи тут.

Ленин засмеялся:

— Да я и так неподалёку живу.

Потом все принялись бегать вокруг ёлки.

Маленькая Катя бежала рядом с Владими­ром Ильичём. Он бережно взял её за руку. Кате запомнилось: у Ленина рука была большая, тёплая.

В это время Надежда Константиновна Крупская и Мария Ильинична, сестра Вла­димира Ильича, внесли в комнату большую корзину с подарками. Эти подарки привёз ребятам Ленин.

Кому достался автомобиль, кому труба, кому барабан.

Катя получила куклу.

А Ленин как-то незаметно, под шумок, вышел из комнаты и уехал.

Вот какая была ёлка на самом краю Москвы, в Сокольниках, в 1919 году.

ПОЕЗДКА В КАШИНО

(А. Кононов)

Худ. А. ДавыдоваВ 1920 году жители деревни Кашино выстроили у себя электрическую стан­цию.

Тогда это было очень трудное дело: не было самых нужных материалов; гвоздь и тот стал в деревне редкостью.

И вот в такое время кашинские кре­стьяне сами, своими силами, по своему соб­ственному желанию, начали строить электрическую станцию.

Достали с большим трудом несколько мотков телефонного провода. Он был очень толстый, крученный из проволоки. Его разо­стлали по земле и стали раскручивать щип­цами, клещами и просто голыми руками. Раскрутили — получилось много проволоки.

Из лесу привезли брёвна, распилили на столбы, гладко остругали.

Теперь надо было добавить электриче­скую машину — динамо.

Если в те времена нелегко было купить гвоздь, то каких же трудов стоило достать динамо-машину!

Поехали кашинские крестьяне в Москву.

И куда бы они ни приходили, начинали раз­говор с того, что вот у Ленина есть план — провести электричество по всей стране; они, значит, по этому ленинскому плану и дей­ствуют.

И хоть не сразу, а добились кашинцы своего: получили динамо-машину.

Привезли её в Кашино, поместили в большом сарае.

Поставили по всей улице столбы, натяну­ли проволоку, в каждую избу дали по электрической лампочке.

А когда всё было готово, послали письмо Ленину: пригласили его на открытие электро­станции.

Письмо послали, а не верилось: где ж Ленину приехать, некогда ему...

Всё-таки стали готовиться. В самой большой избе поставили длинный стол, лав­ки, а всё лишнее — сундуки, кровати — вынесли вон. Наварили, напекли, сколько мог­ли, угощения.

Наступил день открытия электростан­ции — 14 ноября.

Крестьяне уж и не знали, ждать ли Ленина.

И вдруг на дороге показалась легковая машина.

Ребятишки первые побежали навстречу. Машина остановилась. В ней сидели Влади­мир Ильич и Надежда Константиновна. 

Владимир Ильич спросил ребят:

— Где тут у вас электростанция?

Ребята обрадовались:

— Прокати, тогда покажем.

Посадил Ленин ребят в машину, поехали. У большой избы встретили его крестьяне.

Начался в избе разговор. Ленин расска­зал о победе Красной Армии над белогвар­дейцами, поздравил крестьян с этой победой.

Стали крестьяне рассказывать ему о своих делах.

Ленин слушал с интересом. Когда рас­сказчик замолкал, Владимир Ильич его подбадривал:

— Ну, а дальше?

У Ленина была замечательная память: он сразу запомнил, как кого зовут, и потом называл стариков крестьян по имени-отчеству: Алексей Андреевич, Василиса Павлов­на. Очень это старикам нравилось.

Разговор получился такой интересный и для Ленина и для крестьян, что никто и не заметил — день-то уже кончается. Беспокоился только один человек — фотограф. Он приехал снять Владимира Ильича вместе с крестьянами и теперь всё думал с тре­вогой: скоро вечер, снимок, пожалуй, не выйдет — свету мало.

Наконец он решился:

— Владимир Ильич, крестьяне хотели бы сняться с вами.

— А... ну хорошо, — ответил Ленин, а сам продолжал вести разговор.

Прошло ещё минут десять. За окном стало темнеть.

Фотограф сказал с отчаянием:

— Через несколько минут будет уже поздно снимать!

Владимир Ильич поглядел на него. Сни­маться не хотелось, но Ленин уважал чужой труд: фотограф специально приехал из горо­да, потратил время.

И Ленин сказал:

— Ну, идите во двор, готовьтесь. Мы с Надеждой Константиновной сейчас вый­дем.

Фотограф побежал с аппаратом на улицу, стал устанавливать его. Горе ему было с ребятами: налетели со всех сторон, норовят усесться перед самым аппаратом.

Вышли из избы и Владимир Ильич с Надеждой Константиновной. Фотограф усадил их в середине, а кругом стал рассаживать крестьян. Но и тут вмешались ребята: вертелись под ногами, жались по­ближе к Владимиру Ильичу.

Фотограф рассердился: надо, чтоб все сидели тихо, а то снимок будет испорчен.

Владимир Ильич тоже начал уговаривать ребят — показал им на аппарат:

— Вы вон в ту чёрненькую дырочку глядите. 

Стали ребята глядеть в дырочку аппара­та. Фотограф накинул себе на голову длин­ный чёрный платок и замер так.

Ленин ему сказал:

— Вы мне ребят не заморозьте.

Кругом засмеялись:

— Ничего, они у нас здоровые, вы­держат!

Ребята опять зашевелились: разговор про них зашёл. Тут фотограф не вытерпел и закричал:

— Смирно!

Ленин улыбнулся и так, улыбающийся, и вышел на фотографии...

Потом на площади открылся митинг.

Посреди площади стоял высокий столб, на нём висел новый электрический фонарь; его ещё ни разу не зажигали. Столб был обвит зелёными еловыми ветками и красны­ми лентами. Под фонарём стоял столик.

А кругом собрались крестьяне не только из деревни Кашино, но и из других сёл и деревень. Многие пришли сюда издалека.

Ленин подошёл к столику и начал речь:

— Ваша деревня Кашино пускает электрическую станцию. Замечательное дело! Но это только начало. Наша задача в том, чтобы вся наша республика была залита электрическим светом...

Когда Ленин кончил речь, струнный оркестр сыграл «Интернационал». И в ту же минуту в сарае, где стояла динамо-машина, монтёр пустил ток.

На площади вспыхнул электрический фо­нарь, в избах разом загорелись огоньки.

Раньше кашинские крестьяне жгли у се­бя маленькие лампочки-коптилки; они горели еле-еле, тускло, зеленоватым светом.

А теперь кто-то сказал, глядя на яркий электрический свет:

— Вот и загорелась у нас лампочка Ильича...

Стал Ленин прощаться с крестьянами.

Попрощался, пошёл к машине. Было совсем темно, холодный ноябрьский ветер дул в лицо.

Когда отъехали уже далеко, Владимир Ильич оглянулся. Позади, среди тёмных полей, ярко светились окна кашинских изб.

БОЛЬШОЕ ДЕРЕВО

(А. Кононов)

Деревья в парке были большие, тени­стые. И росли они на высоком месте. От­сюда, с горы, было видно поле, за полем — деревня, за деревней — железная дорога. А слева от парка текла речка Пахра.

Иногда Ленин спускался по тропинке вниз, шёл к речке, встречался с крестьянами, беседовал с ними про их дела. А иногда останавливался на дорожке в парке и сле­дил, как тают за деревней белые дымки над далёкими паровозами.

Возле дорожки, на повороте, росла боль­шая ель. Ветви её нависали над дорожкой, и на песок падала тень, такая густая, что солнечных кружков в ней можно было на­считать три-четыре, не больше.

Сюда в жаркие летние дни собирались играть ребята. Усталые люди садились от­дохнуть под деревом.

Однажды (было это в июне 1920 года) пришёл Ленин к этому месту и увидел: остался от большой ели один пень, а ствол лежит на траве спиленный. Верхушка и сучья обрублены топором.

Владимир Ильич вернулся домой и стал расспрашивать:

— Кто срубил? И как это комендант не уследил?

А комендант в Горках заведовал всем хозяйством: домом и другими постройками, электрической станцией. И парк охранять тоже было его обязанностью.

Пошли к коменданту узнавать, как это случилось, что в парке стали рубить де­ревья.

И оказалось, что срубил ёлку сам ко­мендант.

Узнав про это, Владимир Ильич рассер­дился не на шутку:

— Это безобразие! Посадить его под арест!

Коменданту и в голову не приходило, что его так накажут.

И он пошёл к Ленину объяснить, зачем спилил дерево.

Но Владимир Ильич ответил ему строго:

— Деревья в парках растут не для того, чтобы их на дрова рубили! Это и маленьким ребятам понятно. А вы ведь взрослый че­ловек.

Комендант расстроился и начал не совсем связно говорить, что, конечно, он сделал ошибку, но нельзя ли для первого раза как-нибудь полегче наказать его.

— Полегче? — удивился Владимир Ильич. — Да ведь это не моё дерево. Это народное достояние. Значит, нельзя полегче.

И комендант ушёл ни с чем.

В тот день даже кто-то из родных стал заступаться перед Владимиром Ильичём за коменданта. А Ленин сказал: хуже всего, что срубил дерево не кто-нибудь другой, а именно комендант. Человека поставили охранять народное имущество, а он его пор­тит. От этого его вина ещё больше.

Так и отсидел комендант неделю под арестом.

(Н. Новоселов) 

Худ. Н. ЛяминЕсть в Ленинградской области старинный город Вы­борг. На южной его окраине, за стадионом "Авангард" и Батарейной горой, расположен посёлок имени Ленина.

В этом рабочем посёлке, на тихой Рубежной улице, стоит маленький домик, обшитый тёсом. Домик с виду ничем не примечателен: три окна по фасаду, деревянное крылечко, крохотный дворик. Две огромные берёзы, ро­весницы домика, распростёрли свои могучие ветки вы­соко над крышей...

Осенью 1917 года в этом домике жил со своими ро­дителями светловолосый десятилетний мальчик Вильям Латукка. Они занимали не весь дом, а только одну его половину — квартирку из единственной комнаты и кухни. В другой половине дома была такая же квартира дедушки и бабушки Вильяма.

Рубежная улица тогда именовалась Александровской, а нынешний посёлок имени Ленина носил финское
на­звание Таликкала. Здесь в то время жило много финнов. Отец мальчика, Юхо Кириллович, работал в редакции профсоюзной газеты "Тюэ" ("Труд").

Однажды вечером, набегавшись с ребятами на ули­це, Вильям проголодался и пришёл домой. Отец с ма­терью были на кухне и о чём-то вполголоса разгова­ривали.

"Интересно, о чём это они говорят? Почему у них такие загадочные лица?" — подумал мальчик и присел на краешек табуретки. Но отец сразу же замолчал.

Худ. Н. Лямин

А мать сказала:

— Иди, Вильям, в комнату. Скоро будет готов ужин.

Через несколько минут мать уже снова хлопотала у плиты, а отец вошёл в комнату. Он положил руки на плечи сына и заглянул ему в глаза.

— Завтра к нам приедет один человек, — серьёзно, как взрослому, сказал он. — Это наш гость. Он будет жить с тобой в нашей комнате, а мы с мамой пересе­лимся к бабушке. Если тебя кто-нибудь спросит, кто к нам приехал, ты отвечай: "Это наш дальний родствен­ник, он приехал работать в редакции вместе с моим от­цом". Понял?

— Понял, папа, — ответил Вильям и Спросил: — А как его зовут?

— Зови его просто Дядя. Он русский и финского языка не знает. А ты не умеешь говорить по-русски. Так что вряд ли тебе придётся с ним беседовать.

Перед тем как погасить свет на ночь, отец сорвал листок с календаря. На следующем листке было красное число:

воскресенье,
17 сентября
1917 года.

И хотя отцу в воскресенье не нужно было идти на работу, утром он поднялся раньше обычного и с первым трамваем уехал в город. А Вильям стал ждать гостя. Мама особенно тщательно, как перед праздником,
при­брала комнату.

Худ. Н. Лямин

Прошёл день, наступил вечер, а отец с гостем не появлялись.

— Ложись спать, Вильям, — сказала мама, — Уже по­здно. Как бы тебе не проспать завтра в школу.

Проснулся Вильям, как всегда, в половине вось­мого. И, ещё не открывая глаз, подумал: "Приехал или не приехал?" Открыл глаза, тихонько припод­нялся на локте. И сразу же увидел незнакомого че­ловека.

Человек был без пиджака, в чёрном жилете. Он сидел на венском стуле за папиным столом и писал, наклонив низко и чуть набок большую лысую голову.

Уже совсем рассвело, но окно на улицу, перед кото­рым стоял письменный стол, было задёрнуто белой
зана­веской.

— Дядя! — прошептал Вильям.

Человек обернулся. Мальчик увидел его смуглое от загара лицо, высокий лоб, коротко подстриженные усы. Глаза гостя лукаво щурились, будто комната была полна яркого весеннего солнца.

— Здравствуй, — с мягкой картавинкой произнёс он по-русски. — С добрым утром!

Вильям не знал, что означают эти слова. Но он по­нял: ему сказали что-то очень хорошее. Он выпрыгнул
из-под одеяла и босиком, в одной рубашке, подбежал к гостю. Тот протянул ему крепкую загорелую руку и осторожно пожал тёплую ладошку мальчика.

Худ. Н. Лямин

Продолжая улыбаться, приезжий кивнул сначала на часы, затем на школьную сумку Вильяма, висевшую на стене.

Вильям понял, засмеялся и, отогнув край занавески, показал пальцем на двухэтажное здание на
противопо­ложной стороне улицы.

— Коулу, — сказал он по-фински.

— Школа, — по-русски сказал гость и тоже засмеялся. Он понял, что здание школы видно из окна, бежать до неё близко и мальчик не опоздает.

Оказывается, вот как можно разговаривать друг с другом!

Скоро выяснилось, что гость знает несколько фин­ских слов. А Вильям знал несколько слов по-русски. Отец, несомненно, ошибался, когда утверждал, что мальчику с гостем вряд ли будет о чём разгова­ривать...

Как-то Вильям услышал, что взрослые называют при­езжего Константином Петровичем. Но это имя
показа­лось финскому мальчику слишком длинным и трудным для произношения. "Дядя" звучало гораздо лучше, и он продолжал называть своего нового знакомого Дядей.

С первых же дней знакомства они стали большими друзьями. Кровать Константина Петровича стояла
на­искосок от кровати Вильяма. Просыпаясь утром, мальчик всегда видел её аккуратно заправленной. Каждый вечер, засыпая, Вильям думал: "Завтра обязательно проснусь первым!"

Но этого никак не получалось. Гость вставал с рас­светом, и когда мальчик открывал глаза, Дядя уже вы­тирал полотенцем свежее от студёной воды лицо или сидел за письменным столом.

Худ. Н. Лямин

Они вместе завтракали в светлой, очень чистой ку­хоньке. Пили кофе, ели хлеб с маслом и сваренные всмятку яйца. Потом Вильям бежал в школу, а Констан­тин Петрович садился за работу.

Теперь Вильям после уроков не направлялся прямо домой, а сначала шёл в редакцию, где работал отец. Юхо Кириллович вручал сыну толстую пачку утренних петро­градских газет.

Мальчик знал, как ждёт эти газеты Дядя. Поэтому, возвращаясь домой, он очень спешил, старался выбрать самый короткий путь и шагать как можно быстрее. Бе­жать вприпрыжку ему не позволяла гордость: ведь он выполнял важное и ответственное поручение.

Важное и ответственное! Так сказал ему отец.

Константин Петрович много трудился. Целые часы он проводил за письменным столом. И Вильям научился в это время сидеть тихо. Он учил уроки и молча, тер­пеливо наблюдал, как работает Дядя.

Вот он разворачивает газету, быстро пробегает гла­зами её страницы. На какой-нибудь статье обязательно задержит внимание, улыбнётся или, наоборот, нахмурится, произнесёт короткое словечко "гм!" и поставит каранда­шом на полях восклицательный или вопросительный знак.

Когда вся пачка газет перекочует с левой стороны стола на правую, Константин Петрович достает из бю­вара несколько листков почтовой бумаги в крупную желтоватую клетку. На минутку задумается — и вот уже побежали по бумаге стремительные ровные строчки, экономно, с обеих сторон, покрывая листок за листком...

Худ. Н. Лямин

Некоторые слова он подчёркивал одной, а то и двумя чертами. Наверное, это были особенно важные слова.

Но вот Константин Петрович вставал, наконец, из-за письменного стола, и Вильям, давно дожидавшийся этой минуты, радостно бросался к нему. Дядя поднимал Вильяма к самому потолку, сажал к себе на плечо, потом на печку.

Смех у Дяди был раскатистый, заразительно весёлый, а руки сильные, добрые.

Иногда, в ясную солнечную погоду, они вместе хо­дили на прогулку. Путь их никогда не пролегал по
мно­голюдным кварталам.

Они шли тихими окраинными улочками, где даже не было тротуаров и под ногами похрустывал
неутрамбо­ванный гравий.

Шли мимо пожарной каланчи, мимо трамвайного кольца с маленькими, бегающими по узкоколейке вагончиками, мимо кирпичного завода и лесопилки фирмы "Юхо Халленберг" и выходили к южному крепостному валу, за­росшему травой и кустарником. С этого вала был хорошо виден Выборгский залив с темнеющими на горизонте островами, с белыми парусами рыбачьих лодок, с далё­кими дымками пароходов. Над их головой, высоко в небе, летели к югу птичьи стаи.

— Сюксю! — сказал однажды мальчик, глядя на птиц, улетающих в тёплые края.

— Осень... — задумчиво произнёс по-русски Констан­тин Петрович.

И они опять очень хорошо поняли друг друга.

А осень чувствовалась уже во всём. Опустела скво­речня на берёзе у дома. Листва берёзы стала
лимонно-жёлтой, а узорчатые листья рябины — пунцово-красными. По утрам на ветки рябины прилетали краснопёрые птич­ки-щуры и клевали крупные янтарные ягоды. Всё чаще дождило. А потом подул холодный северо-восточ­ный ветер-листобой и закружились, облетая с ветвей, устилая землю шуршащими ворохами, золотые и багря­ные листья.

Худ. Н. Лямин

В городе стало неспокойно.

Отец Вильяма целыми днями пропадал в редакции, в депо, в казармах. Домой он возвращался поздно.
Вече­рами долго разговаривал с Константином Петровичем, рассказывая обо всём, что видел и слышал.

Вильям стал замечать, что Дядя, который в первые дни был таким спокойным и весёлым, теперь чем-то серьёзно озабочен. Что-то волновало его и тревожило. В разговоре в отцом Вильяма он часто упоминал слово "Питер", с нетерпением ожидал оттуда писем.

Однажды к Константину Петровичу приехал из Петро­града бородатый человек в пенсне. Дядя разговари­вал с ним громко и возбуждённо, энергично жестику­лировал, убеждая собеседника, на чём-то горячо на­стаивал.

Человек в пенсне уехал, но Константин Петрович долго ещё шагал по комнате из угла в угол. Потом сел писать. Лампа на его столе горела всю ночь. Что­бы свет не мешал спать мальчику, она была покрыта газетой.

И вот наступила суббота —7 октября 1917 года.

Утром, собираясь в школу, Вильям увидел, что Кон­стантин Петрович сбривает усы. Кончив бриться, достал из чемодана седоватый парик и примерил его перед зер­калом. В парике, без усов он стал похож на финского пастора.

Мальчик очень удивился такому превращению, но расспрашивать было некогда: он спешил в школу. По субботам Вильям не ходил в редакцию за газетами, их приносил отец. В этот день мальчик прямо из школы помчался домой. Вбежал в комнату и остановился: ни Дяди, ни его вещей в комнате не было.

А через восемнадцать дней, 25 октября 1917 года, в Петрограде на весь мир прогремел выстрел "Авроры".

Свершилась Октябрьская социалистическая революция, подготовленная большевистской партией и великим Лениным.

И тогда Юхо Кириллович Латукка рассказал сыну, что Дядя, который совсем недавно жил с ним в одной комнате, был Владимир Ильич Ленин.

Худ. Н. Лямин

В те дни его жизни угрожала серьёзная опасность: за его голову была объявлена награда, за ним повсюду охотились агенты Временного правительства. Поэтому Ленин вынужден был скрываться под именем Константина Петровича Иванова.

Из Выборга он руководил подготовкой вооружённого восстания и с нетерпением ожидал, когда Центральный Комитет партии разрешит ему вернуться в Петроград. Получив, наконец, разрешение, Владимир Ильич
7 октября выехал из Выборга.

На станции Райвола (теперь она называется Рощино) он пересел на тендер паровоза № 293. И вечером приехал на свою последнюю нелегальную квартиру в Питере.