АРНО

(Э. Сетон-Томпсон)

I

Рис. Г. НикольскогоЧерез боковую дверь мы вошли в конюшню. Сла­бый запах чисто содержащихся денников терялся в нежном аромате сена. Поднявшись по лестнице, мы очутились на длинном чердаке. Южный конец его был отгорожен, и знакомое «ку-у-у, ку-у-у, рук-эт-э- ку», смешанное с «уирр, уирр» крыльев, дало нам знать, что мы находимся на голубятне.

В этой голубятне жили знаменитые птицы, и на этот самый день было назначено состязание между пятьюдесятью молодыми голубями. Владелец голу­бятни пригласил меня быть судьёй в этом состя­зании.

Оно, по своей сути, было испытанием молодых птиц. Раза два уже их относили вместе с родителями в поле и выпускали на свободу, чтобы они научились возвращаться в голубятню. Теперь им предстоял пер­вый самостоятельный полёт без старших. Выпустить их решено было в городке Элизабет — для молодых голубей такое расстояние было довольно большим.

— Дело в том, — объяснял тренер, — что мы так избавляемся от дурачков. Возвращаются только са­мые лучшие, а они-то нам и нужны.

Владельцы голубей и многие соседи-любители держали пари на разных птиц. Они установили меж­ду собой приз для победителя. Мне, как судье, пред­стояло определить, который из голубей окажется победителем. Выигравшим должен был считаться не тот, кто вернётся первым, но тот, кто первым войдёт в голубятню, потому что голубь, возвращающийся только в окрестности своего жилья, но не являющий­ся немедленно домой, плохой письмоносец.

Голубь, всегда и отовсюду возвращающийся до­мой, зовётся возвратным голубем. Эти голуби не от­личаются особой окраской и лишены причудливых украшений, годных для птичьих выставок. Их разво­дят не напоказ, а потому, что они быстрокрылы и умны. От них требуется привязанность к родным местам и способность без промаха отыскивать их. Теперь считается, что чувство направления помеща­ется в ушном лабиринте. Нет на свете существа, обладающего более тонким чувством направления, чем хороший возвратный голубь. Такого голубя всегда можно узнать по большим выпуклостям над ушами и по мощным крыльям.

Рис. Г. НикольскогоИ вот предстояло подвергнуть испытанию способ­ности голубиной молодёжи.

Несмотря на множество свидетелей, я счёл более надёжным запереть все дверцы голубятни, за исклю­чением одной, и стать наготове, чтобы тотчас захлоп­нуть её, как только первый голубь влетит в голу­бятню.

Никогда не забуду, что я пережил в этот день. Меня предупредили, что голубей выпустят в двена­дцать часов. В половине первого им следует быть здесь, но надо держать ухо востро — они прилетают, как вихрь. Едва успеешь их заметить, как они уже влетят в голубятню.

Мы выстроились у стенки внутри голубятни, и каждый припал глазом к щели или неплотно закры­той дверце, жадно всматриваясь в юго-западный горизонт, как вдруг кто-то крикнул:

— Смотрите, вот они!

Белое облако низко пронеслось над городскими крышами, обогнуло фабричную трубу, и не прошло двух секунд, как голуби уже были на месте. Появле­ние белого облачка, шелест крыльев — всё это было так внезапно, так быстро, что как я ни готовился, а был застигнут врасплох. Моё место было у единст­венной открытой дверцы. Синяя стрелка просвистела мимо меня, задев мне лицо крыльями, и я едва успел спустить дверцу, как поднялся вопль:

— Арно, Арно! Говорил я вам, что он победит! Ох ты прелесть моя! Всего три месяца — и уже приз! Радость ты моя!

И владелец Арно прыгал, больше радуясь успеху птицы, нежели деньгам.

Все присели на корточки вокруг голубя, созерцая с благоговением победителя, который сперва напил­ся, а потом повернулся к кормушке.

— Смотрите на эти глаза, на эти крылья! А вида­ли вы когда-нибудь такую грудь? О, да он молодец, хоть куда! — болтал его владелец, обращаясь к без­молвным хозяевам-неудачникам.

Это был первый подвиг Арно. Он оказался луч­шим из пятидесяти отличных голубей, и ему пред­стояла блестящая карьера.

Всего в голубятню возвратилось сорок голубей. Так бывает почти всегда. Некоторые ослабели и от­стали, другие сбились с пути по глупости. Этим про­стым способом отбора владельцы голубей добивают­ся усовершенствования породы. Из десяти пятеро пропали без вести, другие пятеро вернулись позднее в тот же день, и не поодиночке, а вместе. Последним из них явился большой, неповоротливый сизый голубь. Работник голубятни заметил его и ска­зал:Он получил серебряное кольцо, которым награж­дают лучших голубей. На кольце красовался его но­мер: 2590 С — номер, о котором и поныне любители говорят с благоговением.

Рис. Г. Никольского

— Вот он, тот безмозглый Сизый, на которого ставил Джек. Не думал я, что он вернётся. Слишком уж у него большой зоб.

Большой Сизый, прозванный также Угловым, по­тому что он родился в угловом гнезде, отличался с самых первых дней замечательной силой. Несмотря на то что все голуби были приблизительно одного возраста, он скоро перерос своих ровесников и был красивее всех. Но знатоки мало ценят красоту голубей. Он, видимо, гордился своим превосходством и смолоду любил обижать слабых. Его хозяин пред­сказывал ему великую будущность, но конюх Билли не доверял его длинной шее, большому зобу, непо­воротливости и излишнему весу.

— Разве птица может хорошо летать с таким пу­зырём на шее? Да и длинные ноги только весу при­бавляют, — пренебрежительно ворчал Билли, под­метая по утрам голубятню.

II

Рис. Г. Никольского

После первого полёта тренировка голубей прово­дилась систематически. Расстояние с каждым днём увеличивалось на двадцать пять — тридцать миль, и направление менялось до тех пор, пока голуби не ознакомились со всеми окрестностями Нью-Йорка на полтораста миль вокруг. Из пятидесяти птиц оста­лось всего двадцать, потому что суровый отбор за­трагивает не только слабых и неспособных, но ещё и тех, кто случайно заболел, или попал в беду, или слишком сытно поел перед гонками.

На голубятне было много красивых птиц, широ­когрудых, ясноглазых и длиннокрылых, созданных для того, чтобы служить человеку в минуту серьёз­ной нужды. Окраска их была преимущественно бе­лая, сизая или коричневая. У них не было определён­ной масти, но у каждого из оставшихся избранников были блестящие глаза и выпуклости над ушами выс­шей возвратной породы. И лучшим из всех, почти всегда первым в полёте, был маленький Арно. Сидя дома, он мало отличался от других, потому что те­перь уже все голуби щеголяли серебряными кольца­ми. Но в воздухе он тотчас давал себя знать. Как только открывали корзинку, Арно первый взле­тал, поднимался на необходимую высоту, угадывал путь к дому и безошибочно мчался, не останавли­ваясь ни для еды, ни для питья, ни для развлече­ния.

Несмотря на мрачные предсказания Билли, Боль­шой Сизый из углового гнезда оказался одним из двадцати избранников. Он частенько запаздывал в пути и никогда не возвращался первым. А иной раз, возвратившись на несколько часов позднее осталь­ных, не выказывал ни голода, ни жажды — явный признак, что он отдыхал и кормился в пути. Но вся­кий раз он возвращался, и на лапке его, как и у всех остальных, имелось серебряное кольцо с номером. Билли презирал Сизого, но хозяин его говари­вал:

— Дайте срок. Кто скоро созревает, тот скоро и увядает. Я всегда подмечал, что лучшая птица позд­нее всех даёт себя знать.

Ещё не прошло и года, как маленький Арно по­бил славный рекорд. Труднее всего летать над морем, где нет возможности узнать дорогу по каким-нибудь приметам. А ещё того хуже, если приходится лететь в тумане, когда даже солнца не видно. Но когда па­мять, слух и зрение бессильны, у голубя всё же остаётся врождённое чувство направления. Только страх может уничтожить это чувство. Вот почему необходимо, чтобы между мощными крыльями по­мещалось мужественное сердечко.

Арно с двумя из своих товарищей был сдан на океанский пароход, шедший в Европу. Их намерева­лись выпустить при выходе в открытое море, но вне­запный густой туман спутал все планы. Пароход увёз их с собой дальше. Голубей собирались отправить обратно с первым встречным судном.

После десяти часов пути судовая машина испортилась, туман сгустился, и пароход оказался беспомощной игруш­кой ветра и волн. Единственное, что можно было делать, — это гудком подавать сигнал тревоги. Но и это не помогло.

Тогда-то вспомнили о голубях. Вы­бор пал на Старбека, 2592 С. Написали записку на непромокаемой бумаге, свернули в трубочку и при­вязали снизу к перьям хвоста. Старбек взвился в воздух и исчез.

Полчаса спустя снарядили Большого Сизого из углового гнезда, 2600 С. Этот также под­нялся в воздух, но почти сейчас же вернулся и опус­тился на снасти. Он съёжился от страха. Никак нель­зя было заставить его покинуть судно. Он до такой степени был испуган, что дал беспрепятственно себя изловить и постыдно всунуть в клетку.Рис. Г. Никольского

Достали теперь третьего — маленького плотного голубка. Моряки не имели о нём представления, но отметили имя и номер на его кольце: Арно, 2590 С. Для них эта надпись ничего не означала. Однако державший его моряк заметил, что его сердце коло­тится не так сильно, как у предыдущего гонца. Его снабдили запиской, снятой с Большого Сизого. Вот эта записка:

10 часов утра, вторник.

Машина испортилась в 210 милях от Нью-Иорка.
Беспомощно дрейфуем в тумане. Пришлите буксирное судно как можно скорее.
Через каждые шестьдесят секунд даём один длинный гудок, за ним один короткий.

Капитан

Голубь, едва его отпус­тили, описал круг над суд­ном, затем другой, повы­ше, снова выше, пока не скрылся из виду. Он под­нимался всё выше и выше до тех пор, пока сам не пе­рестал видеть судно. Ли­шённый возможности поль­зоваться всеми своими чувствами, кроме одного чувства направления, он всецело предался ему. И страх не затуманивал его. Как стрелка компаса все­гда устремляется к северу, так устремился к своей це­ли Арно — без колебаний, без сомнений. Спустя ми­нуту после освобождения из клетки он уже нёсся прямо, как луч света, к взрастившей его голубят­не, единственному месту, где ему было хорошо.

В этот день на голу­бятне дежурил Билли. Вдруг послышался шелест быстрых крыльев; в голу­бятню скользнул синий луч и бросился к корытцу с водой. Голубь тянул уже один глоток за другим, когда Билли вдруг спо­хватился:

— Да это ты, Арно, красавец мой!

Затем привычным дви­жением голубиного трене­ра он достал часы и отме­тил время: 2 часа 40 ми­нут. В то же мгновение он заметил нитку на хвосте.

Билли притворил двер­цу и быстро опустил сетку на голову Арно. Через ми­нуту он держал в руке записку, а две минуты спустя торопился уже к конторе общества, пред­вкушая щедрую награду.

Здесь он узнал, что Ар­но проделал двести десять миль над морем, в тумане, за четыре часа сорок ми­нут, и не прошло часа, как на выручку злополучного парохода было отряжено спасательное судно.

Двести десять миль над морем, в тумане, за четыре часа сорок минут! Славный это был рекорд! Его занесли, как и подоба­ло, в списки Голубиного клуба. Арно держали на руках, а секретарь, воору­жившись резиновой пер­чаткой и несмываемыми чернилами, отметил на одном из белоснежных перьев крыла подвиг и день, когда этот подвиг был совершён.

Старбек, второй голубь, так и не вернулся. Без сомнения, он погиб в море.

Сизого из углового гнезда привезло буксирное судно.

III

Это был первый подвиг Арно, а вскоре последова­ли и другие, так что на голубятне разыгралось не­мало сцен, главным действующим лицом которых был Арно.

Однажды к конюшне подкатила карета; из неё вышел седоволосый господин, вскарабкался по пыль­ной лестнице на голубятню и всё утро просидел вмес­те с Билли, поглядывая сквозь золотые очки то на кучу бумаг, то поверх городских крыш, высматривая и дожидаясь — чего?

Вести из местечка, отстоящего всего на сорок миль, — вести, огромной для него важности, вести, которая должна была спасти или погубить его, вести, которую ему необходимо было получить скорее, нежели её мог доставить телеграф, так как телеграмма задержится по меньшей мере на час в каждом направлении. Что могло прийти быст­рее телеграммы на расстоянии сорока миль? В те времена было лишь одно средство — первоклассный почтовый голубь.

Деньги не в счёт, если победа останется за ним. Старик банкир просил послать лучшего голубя, сколько бы это ни стоило. И вестником был избран Арно, с его неизгладимыми рекордами на крыльях.

Рис. Г. Никольского

Прошёл час, другой и начинался третий, когда синий метеор ворвался, свистя крыльями, в голубят­ню. Билли захлопнул дверцу и поймал голубя. Жи­вёхонько он сорвал нитку и подал записку банкиру. Старик смертельно побледнел, с трудом развернул её, и лицо его оживилось.

— Благодарение богу! — пролепетал он.

Затем счастливый банкир поспешил на заседание правления, зная, что победа останется за ним. Ма­ленький Арно спас его от гибели. Банкир хотел при­обрести голубя, чувствуя, что ему подобает беречь и холить своего спасителя. Но Билли ответил ему:

— Что в этом толку? Вам не купить сердца воз­вратного голубя. Вы можете превратить его в плен­ника — вот и всё. Но ничто на свете не заставит его забыть голубятню, в которой он родился.

Итак, Арно остался в 211-м номере на Западной Девятнадцатой улице. Но банкир не забыл его.

В нашей стране есть немало негодяев, считающих летящего голубя законной добычей, убивающих его потому лишь, что их трудно уличить. Не один благо­родный гонец, летевший с вестью о жизни или смер­ти, был убит злодеем и превращён в начинку для пирога.

Брат Арно, Арнольф, уже отмеченный тремя славными рекордами, был убит, когда нёс спешный вызов врачу. Он упал к ногам стрелка, и великолеп­ные его крылья развернулись, обнаружив список по­бед. На ножке виднелось серебряное кольцо, и охот­ник почувствовал угрызения совести. Он отправил доктору письмо и возвратил убитую птицу Голубиному клубу с уведомлением, что «нашёл её». Владе­лец явился к нему в дом, охотник растерялся и вы­нужден был сознаться, что застрелил вестника сам, но якобы потому, что его больной сосед мечтал о пироге с голубятиной. Гнев владельца голубя мешался со слезами:

— Моя птичка, мой красавец Арнольф! Два­дцать раз он приносил важные известия, побил три рекорда, дважды спас человеческую жизнь, и вы убиваете его на пирог! Я мог бы преследовать вас по закону, но мне претит такая жалкая месть. Прошу вас только об одном: если ещё когда-нибудь у вас будет больной сосед, желающий пирога с голубяти­ной, приходите — мы даром снабдим вас пригодны­ми на то ублюдками. Но если в вас есть хоть капля чести, вы никогда, никогда больше не будете убивать и не позволите другим убивать наших благородных и бесценных вестников.

Это произошло в то время, когда банкир часто бывал в голубятне и сердце его горело благодар­ностью к голубям. Он был человек влиятельный, и одним из следствий подвига Арно явился принятый в Олбани закон, охраняющий голубей.

IV

У Билли никогда не лежало сердце к Сизому из углового гнезда, 2600 С. Несмотря на то что Сизый всё ещё числился в списках Серебряного ордена, Билли продолжал пренебрежительно относиться к нему. Случай с пароходом показал в нём труса. Кро­ме того, он, без сомнения, был ещё и буяном.

Однажды утром Билли застал на голубятне дра­ку. Два голубя, один большой и один маленький, носились, сцепившись, по полу, поднимая пыль. Ко­гда удалось их разнять, Билли увидел, что малень­кий — Арно, а большой — Сизый из углового гнезда. Арно стойко сражался, но побеждал Сизый, так как был вдвое тяжелее.

Вскоре выяснилась и причина поединка — пре­лестная маленькая голубка. Большой Сизый давно уже раздражал Арно своей грубостью, но оконча­тельным толчком к смертному бою послужила ма­ленькая голубка. Билли не имел права свернуть Си­зому шею, но сделал всё, что мог, для своего любимца Арно.

Билли запер Арно с маленькой голубкой в от­дельном помещении на две недели и для большей верности сделал то же с Большим Сизым, назначив ему в подруги первую подходящую даму.

Всё вышло, как он ожидал. Маленькая голубка признала своим владыкой Арно, а «подходящая да­ма» — Большого Сизого. Обзавелись гнёздами, и всё, казалось, вело к тому, чтобы жить-поживать и добра наживать. Но Большой Сизый был очень ве­лик и красив. Он умел выпячивать зоб, и на солнце вокруг его шеи появлялась такая радуга, что перед ним не устояла бы ни одна голубка.

А наш Арно, хотя крепко сложенный, был мал ростом и не особенно красив. Только глазки у него чудно сверкали. Вдобавок он часто покидал голубят­ню по важным делам, между тем как Большому Си­зому только и было дела, что красоваться на го­лубятне и развёртывать свои лишённые надписей крылья.

Рис. Г. Никольского

Писатели любят искать у животных, и преиму­щественно у голубей, примеры супружеской любви и верности. И они, в общем, правы, но — увы! — бывают исключения.

Жена Арно была с самого начала очарована Большим Сизым, и в конце концов однажды, когда муж её был послан по делам, ужасное событие со­вершилось.

Возвратившись из Бостона, Арно увидел, что Большой Сизый, не отказываясь, однако, от своей законной «подходящей дамы» в угловом гнезде, в то же время присвоил себе его жену и гнездо. По­следовал отчаянный бой. При нём присутствовали одни только жёны, взиравшие на него с полным равнодушием. Арно бился своими чудесными крыльями, но изворотливость их не увеличивалась от летописи рекордов.

Клюв его и ноги были малы, как у всякого хорошего почтового голубя, и отважное сердечко не могло возместить недостаток веса. Бой должен был кончиться не в его пользу. Жена безза­ботно сидела на гнезде, как будто была тут ни при чём, и Арно был бы убит, если бы не подоспел вовремя Билли. Он так обозлился, что готов был скрутить Сизому шею, да только буян успел улизнуть из голубятни.

В течение нескольких дней Билли с нежностью ухаживал за Арно. Через неделю тот совсем опра­вился, а через десять дней был уже в пути. Он, по-видимому, простил неверной жене, так как спокойно продолжал жить в своём гнезде. В этот месяц он установил два новых рекорда: он принёс письмо за десять миль в восемь минут и перелетел из Бостона в Нью-Йорк за четыре часа. Всякий раз его влекла обратно любовь к родине.

Печально было возвращение Арно, так как он снова застал свою жену в приятной беседе с Боль­шим Сизым. Как он ни был утомлён, поединок во­зобновился и кончился бы смертью Арно, если бы не вмешался Билли. Он разнял бойцов, потом запер Сизого отдельно, решив избавиться от него при пер­вой же возможности.

Между тем приближалось большое соревнование всех возрастов — полёт в девятьсот миль от Чикаго в Нью-Йорк.

Голуби были отправлены в Чикаго по железной дороге. Там их выпустили одного за другим. Чем лучше был голубь, тем позже его выпускали. Послед­ним был выпущен Арно.

Миновав Чикаго, несколько голубей инстинктив­но соединились в стаю. Возвратный голубь следует по прямой линии, когда повинуется общему чувству направления, но когда ему приходится проделывать знакомый уже путь, он обыкновенно придерживается известных признаков, сохранившихся у него в памя­ти. Большинство птиц тренировались по пути, веду­щему через Колумбус и Буффало. Арно знал дорогу через Колумбус, но знал дорогу и через Детройт. Поэтому, миновав озеро Мичиган, он полетел по пря­мой линии на Детройт. Таким образом, он сразу выиграл несколько миль.

Детройт, Буффало, Рочестер с их знакомыми башнями и трубами один за другим растаяли позади, и приближались уже Сиракузы. День клонился к вечеру. Арно пролетел шестьсот миль в двенадцать часов и был, без всякого сомнения, впереди всех. Но вдруг ему захотелось пить. Пролетая над городскими крышами, он увидел голубятню и, спустившись с высоты двумя-тремя большими кругами, примкнул к своим соплеменникам и жадно напился из корыта. Он не раз уже проделывал это и раньше.

Всякий любитель голубей всегда желает, чтобы вестники пользовались его гостеприимством. Владе­лец голубятни был тут и заметил незнакомого голу­бя. Он осторожно стал на такое место, откуда мог следить за ним. Один из его собственных голубей вздумал было поспорить с пришельцем, и Арно, за­щищаясь развёрнутым крылом, выставил напоказ ряд напечатанных рекордов. Владелец дёрнул верёрку дверцы, и через несколько мгновений Арно очутился у него в плену.

Похититель развернул испещрённые надписями крылья, прочёл один рекорд за другим и, взглянув на серебряное кольцо — ему бы следовало быть зо­лотым, — прочёл имя голубя и воскликнул:

— Арно! Арно! О, я слыхал о тебе, приятель, и очень рад, что получил тебя!

Он срезал записку и прочёл:

Арно оставил Чикаго сегодня в 4 часа утра. Он участвует в большом перелёте всех возрастов по маршруту Чикаго — Нью-Йорк.

Арно, 2590 С.

— Шестьсот миль за двенадцать часов! Ты побил все рекорды!

И голубиный вор нежно, почти благоговейно по­садил бьющуюся птицу в клетку.

— Ну, — добавил он, — тебя, я знаю, не убе­дишь остаться, но я могу получить от тебя наслед­ников и развести твою породу.

Итак, Арно был заперт в удобном помещении вместе с несколькими другими узниками. Хозяин го­лубятни, хотя и вор, был искренний любитель голу­бей. Он не отказывал своему пленнику ни в чём.

Так прошло три долгих месяца. Сперва Арно только и делал, что шагал по целым дням вдоль клетки, заглядывая вверх и вниз, где бы улизнуть, но на четвёртый месяц он, видимо, отказался от побега, и внимательный тюремщик приступил к выполнению второй части программы. Он ввёл к Арно застенчи­вую молодую голубку. Однако толку вышло мало: Арно не стал даже смотреть на неё. Немного погодя тюремщик удалил голубку, и Арно был на целый месяц оставлен в одиночном заключении.

Затем при­вели новую голубку, но и с этой дело не пошло на лад, и так продолжалось целый год. Арно либо яростно колотил красавиц, либо выказывал к ним презрительное равнодушие, а временами старое же­лание вернуться домой снова возникало в нём с удвоенной силой, и он бился о проволочную стенку или в волнении метался взад и вперёд. Когда нача­лась ежегодная линька голубя, тюремщик бережно стал подбирать на память каждое выпадавшее из крыльев драгоценное перо, и, по мере того как вы­растали новые, он аккуратно повторял на них исто­рию славных подвигов Арно.

Медленно протянулось два года. Тюремщик пе­реселил Арно в новую голубятню и дал ему новую самочку. Случайно в ней оказалось большое сходст­во с оставленной дома изменницей, и Арно обратил на неё внимание. Однажды тюремщику показалось, что его знаменитый пленник слегка ухаживает за красавицей, и — да, сомнения нет! — вот она готовит уже себе гнездо.

Заключив из этого, что они оконча­тельно столковались, тюремщик впервые открыл дверцу, и Арно очутился на свободе. Замешкался ли он? Растерялся ли? Ничуть не бывало. Как только перед ним открылось воздушное пространство, он рванулся на волю, развернул свои удивительные расписные крылья и бросился прочь от ненавистной тюрьмы — всё дальше и дальше.

V

Рис. Г. НикольскогоНи один человек никогда не любил так свой дом, как Арно любил свою голубятню.

Домой, домой, к милому дому! Все испытания и горести, которые он пережил в родной голубятне, были позабыты. Ни годы тюрьмы, ни поздняя лю­бовь, ни страх смерти не могли подавить любви к родине, и если бы Арно владел даром песни, он, несомненно, запел бы героическую песнь. Он летел ввысь восходящими кругами, повинуясь единствен­ному стремлению, способному подчинить эти славные крылья, — выше, выше, влекомый любовью к роди­не, верный единственному своему дому и изменнице-подруге. Закрыв, как говорят, глаза, закрыв, как утверждают, уши, закрыв, как все мы думаем, разум, он нёсся по лазури, всецело отдаваясь своему тай­ному руководителю — чувству направления.

Арно летел с быстротой стрелы на юго-восток. Сиракузский грабитель простился с Арно навсегда.

Внизу, в долине, дымил курьерский поезд. Он был далеко впереди, но Арно нагнал и опередил его, как дикая утка на лету обгоняет плывущего выхухо­ля. Высоко над долинами, низко над горами Ченаго, где сосны шепчутся с ветрами, он летел всё дальше и дальше.

Из гнезда на дубу безмолвно выплыл ястреб, под­смотревший голубя и наметивший его себе в жертву. Арно не свернул ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз, не потерял ни одного взмаха крыльев. Ястреб дожидался. Но Арно пронёсся мимо, как олень в пол­ном расцвете сил минует засаду медведя. Домой, домой!

Мах, мах, мах! — мелькали сверкающие крылья по знакомому теперь пути. Через час он увидит зна­комые холмы. Вот он уже пролетает над ними. Быст­ро бегущие навстречу родные места вливали в него новую силу. Домой, домой! — без слов пело его сердце. Как умирающий от жажды путник глядит на едва заметные вдали верхушки пальм, так его блестящие глаза с надеждой всматривались в отдалён­ный дым Манхаттана.

С гребня гор сорвался сокол-голубятник. Быст­рейший из хищников, гордый своей силой, гордый своими крыльями, он радовался достойной добыче. Немало голубей попало в его гнездо, и он плыл теперь по ветру, паря,сберегая силы, выжидая удоб­ного мгновения. О, как точно он выбрал это мгно­вение! Вниз, вниз ринулся он, мелькнув как стрела. Ни дикая утка, ни ястреб не могли бы увернуться от него, потому что это был сокол.

Лети обратно, голубь! О голубь, спасайся, обогни опасные холмы!

Свернул ли голубь с пути? Нет, так как это был Арно. Домой, домой, до­мой! Ни о чём другом он не думал. Спасаясь от со­кола, он только летел бы­стрее. Сокол ринулся — ринулся на это сверкаю­щее пятнышко — и воз­вратился ни с чем. Арно между тем прорезал воз­дух долины, как камень, пущенный из пращи: спер­ва белокрылая птица, за­тем пятно с трепещущим сиянием — и вскоре ни­чтожная точка.

Дальше, вдоль милой долины Гуд­зона, знакомой ему боль­шой дороги... Прошло уже два года с тех пор, как он увидел её. Теперь он не­сётся ниже. С севера под­нялся ветерок и рябит под ним реку. Домой, домой, домой!.. Уже встают перед ним городские башни, домой, домой! Нужно дер­жаться низко, так как поднялся ветер.