АВТОМОБИЛЬ

(Н.Н. Носов)

 

Худ. А. КаневскийКогда мы с Мишкой были совсем маленькими, нам очень хотелось покататься на автомобиле, только это никак не уда­валось. Сколько мы ни просили шофёров, никто не хотел нас катать. Однажды мы гуляли во дворе. Вдруг смотрим — на улице, возле наших ворот, остановился автомобиль. Шофёр из машины вылез и куда-то ушёл. Мы подбежали. Я говорю:

— Это «Волга».

А Мишка:

— Нет, это «Москвич».

— Много ты понимаешь! — говорю я.

— Конечно, «Москвич», — говорит Мишка. — Посмотри, какой у него капор.

— Какой, — говорю, — капор? Это у девчонок бывает ка­пор, а у машины — капот! Ты посмотри, какой кузов.

Мишка посмотрел и говорит:

— Ну, такое пузо, как у «Москвича».

— Это у тебя, — говорю, — пузо, а у машины никакого пу­за нет.

— Ты же сам сказал «пузо».

— «Кузов» я сказал, а не «пузо»! Эх, ты! Не понимаешь, а лезешь!

Мишка подошёл к автомобилю сзади и говорит:

— А у «Волги» разве есть буфер? Это у «Москвича» — буфер.

Я говорю:

— Ты бы лучше молчал. Выдумал ещё буфер какой-то. Бу­фер — это у вагона на железной дороге, а у автомобиля бам­пер. Бампер есть и у «Москвича» и у «Волги».

Мишка потрогал бампер руками и говорит:

— На этот бампер можно сесть и поехать.

— Не надо, — говорю я ему.

Худ. А. КаневскийА он:

— Да ты не бойся. Проедем немного и спрыгнем.

Тут пришёл шофёр и сел в машину. Мишка подбежал сза­ди, уселся на бампер и шепчет:

— Садись скорей! Садись скорей!

Я говорю:

— Не надо!

А Мишка:

— Иди скорей! Эх ты, трусишка!

Я подбежал, прицепился рядом. Машина тронулась и как помчится!

Мишка испугался и говорит:

— Я спрыгну! Я спрыгну!

— Не надо, — говорю, — расшибёшься!

А он твердит:

— Я спрыгну! Я спрыгну!

И уже начал опускать одну ногу. Я оглянулся назад, а за нами другая машина мчится. Я кричу:

— Не смей! Смотри, сейчас тебя машина задавит!

Люди на тротуаре останавливаются, на нас смотрят. На пе­рекрёстке милиционер засвистел в свисток. Мишка перепугал­ся, спрыгнул на мостовую, а руки не отпускает, за бампер держится, ноги по земле волочатся. Я испугался, схватил его за шиворот и тащу вверх. Автомобиль остановился, а я всё та­щу. Мишка наконец снова залез на бампер. Вокруг народ со­брался. Я кричу:

— Держись, дурак, крепче!

Тут все засмеялись. Я увидел, что мы остановились, и слез.

— Слезай, — говорю Мишке.

А он с перепугу ничего не понимает. Насилу я оторвал его от этого бампера. Подбежал милиционер, номер записывает. Шофёр из кабины вылез — все на него набросились:

— Не видишь, что у тебя сзади делается?

А про нас забыли. Я шепчу Мишке:

— Пойдём!

Отошли мы в сторонку и бегом в переулок. Прибежали до­мой, запыхались. У Мишки обе коленки до крови ободраны и штаны порваны. Это он когда по мостовой на животе ехал. До­сталось ему от мамы!

Потом Мишка говорит:

— Штаны — это ничего, зашить можно, а коленки са­ми заживут. Мне вот только шофёра жалко: ему, наверно, из-за нас достанется. Видал, милиционер номер машины записывал?

Худ. А. Каневский

Я говорю:

— Надо было остаться и сказать, что шофёр не ви­новат.

А мы милиционеру письмо напишем, — говорит Мишка.

Стали мы письмо писать. Писали, писали, листов двадцать бумаги испортили, наконец написали:

«Дорогой товарищ милиционер! Вы неправильно записа­ли номер. То есть Вы записали номер правильно, только неправильно, что шофёр виноват. Шофёр не виноват: вино­ваты мы с Мишкой. Мы прицепились, а он не знал. Шофёр хороший и ездит правильно».

БЕНГАЛЬСКИЕ ОГНИ

(Н.Н. Носов)

 

Худ. А. КаневскийСколько хлопот у нас с Мишкой было перед Новым годом! Мы уже давно готовились к празднику: клеили бумажные це­пи на ёлку, вырезали флажки, делали разные ёлочные укра­шения. Всё было бы хорошо, но тут Мишка достал где-то кни­гу «Занимательная химия» и вычитал в ней, как самому сде­лать бенгальские огни.

С этого и началась кутерьма! По целым дням он толок в ступе серу и сахар, делал алюминиевые опилки и поджигал смесь на пробу. По всему дому шёл дым и воняло удушливы­ми газами. Соседи сердились, и никаких бенгальских огней не получалось.

Но Мишка не унывал. Он позвал к себе на ёлку даже мно­гих ребят из нашего класса и хвастал, что у него будут бен­гальские огни.

— Они знаете какие! — говорил он. — Они сверкают, как серебро, и рассыпаются во все стороны огненными брызгами.

Я говорю Мишке:

— Что же ты наделал? Позвал ребят, а никаких бенгаль­ских огней не будет.

— Почему не будет? Будет! Ещё времени много. Всё успею сделать.

Накануне Нового года он приходит ко мне и говорит:

— Слушай, пора нам за ёлками ехать, а то останемся мы на праздник без ёлок.

— Сегодня уже поздно, — ответил я. — Завтра поедем.

— Так ведь завтра уже украшать ёлку надо.

— Ничего, — говорю я. — Украшать надо вечером, а мы поедем днём, сейчас же после школы.

Мы с Мишкой уже давно решили поехать за ёлками в Горелкино, где мы жили у тёти Наташи на даче. Тёти Наташин муж работал лесничим и ещё летом сказал, чтобы мы при­езжали к нему в лес за ёлками. Я даже заранее упросил ма­му, чтоб она разрешила мне в лес поехать.

На другой день я прихожу к Мишке после обеда, а он си­дит и толчёт бенгальские огни в ступе.

— Что ж ты, — говорю, — не мог раньше сделать? Ехать пора, а ты возишься!

— Да я делал и раньше, только, наверно, мало серы клал. Они шипят, дымят, а гореть не горят.

— Ну и брось, всё равно ничего не выйдет.

— Нет, теперь, наверно, выйдет. Надо только побольше се­ры класть. Дай-ка мне алюминиевую кастрюлю, вон на подо­коннике.

— Где же кастрюля? Тут только сковородка, — говорю я.

— Сковородка?.. Эх, ты! Да это и есть бывшая кастрюля. Давай её сюда.

Я передал ему сковородку, и он принялся скоблить её по краям напильником.

— Это у тебя, значит, кастрюля в сковородку преврати­лась? — спрашиваю я.

— Ну да, — говорит Мишка. — Я её пилил напильником, пилил, вот она и сделалась сковородкой. Ну ничего, сковород­ка тоже нужна в хозяйстве.

— Что же тебе мама сказала?

— Ничего не сказала. Она ещё не видела.

— А когда увидит?

— Ну что ж... Увидит так увидит. Я, когда вырасту, новую кастрюлю ей куплю.

— Это долго ждать, пока ты вырастешь!

— Ничего.

Худ. А. КаневскийМишка наскоблил опилок, высыпал порошок из ступки, на­лил клею, размешал всё это, так что у него получилось тесто вроде замазки. Из этой замазки он наделал длинных колба­сок, навертел их на железные проволочки и разложил на фа­нерке сушиться.

— Ну вот, — говорит, — высохнут — и будут готовы, только надо от Дружка спрятать.

— Зачем от него прятать?

— Слопает.

— Как — слопает? Разве собаки бенгальские огни едят?

— Не знаю. Другие, может быть, и не едят, а Дружок ест. Один раз я оставил их сохнуть, вхожу — а он их грызёт. На­верно, думал, что это конфеты.

— Ну, спрячь их в печь. Там тепло, и Дружок не достанет.

— В печку тоже нельзя. Один раз я их спрятал в печь, а мама пришла и затопила — они и сгорели. Я их лучше на шкаф положу, — говорит Мишка.

Мишка взобрался на стул и положил фанерку на шкаф.

— Ты ведь знаешь, какой Дружок, — говорит Мишка. — Он всегда мои вещи хватает! Помнишь, он затащил мой левый ботинок, так что мы его нигде найти не могли. Пришлось мне тогда три дня ходить в валенках, пока другие ботинки не ку­пили. На дворе теплынь, а я хожу в валенках, как будто обмо­роженный! А потом уже, когда купили другие ботинки, мы этот ботинок, который один остался, выбросили, потому что кому он нужен — один ботинок! А когда его выбросили, отыс­кался тот ботинок, который потерялся. Оказалось — его Дру­жок затащил на кухню под печь. Ну, мы и этот ботинок выбро­сили, потому что если б первый не выбросили, то и второй бы не выбросили, а раз первый выбросили, то и второй выброси­ли. Так оба и выбросили.

Я говорю:

— Довольно тебе болтать! Одевайся скорее, ехать надо.

Мишка оделся, мы взяли топор и помчались на вокзал.

А тут поезд как раз ушёл, так что пришлось нам дожидаться другого. Ну ничего, дождались, поехали. Ехали, ехали, нако­нец приехали. Слезли в Горелкине и пошли прямо к лесниче­му. Он дал нам квитанцию на две ёлки, показал делянку, где разрешалось рубить, и мы пошли в лес. Ёлок кругом много, только Мишке они все не нравились.

— Я такой человек, — хвалился он, — уж если поехал в лес, то срублю самую лучшую ёлку, а то и ездить не стоит.

Забрались мы в самую чащу.

— Надо рубить поскорей, — говорю я. — Скоро и темнеть начнёт.

— Что ж рубить, когда нечего рубить!

— Да вот, — говорю, — хорошая ёлка.

Мишка осмотрел ёлку со всех сторон и говорит:

— Она, конечно, хорошая, только не совсем. По правде сказать, совсем нехорошая: куцая.

— Как это — куцая?

— Верхушка у неё короткая. Мне такой ёлки и даром не надо!

Нашли мы другую ёлку.

— А эта хромая, — говорит Мишка.

— Как — хромая?

— Так, хромая. Видишь, у неё нога внизу закривляется.

— Какая нога?

— Ну, ствол.

— Ствол! Так бы и говорил!

Нашли мы ещё одну ёлку.

— Лысая, — говорит Мишка.

— Сам ты лысый! Как это ёлка может быть лысая?

— Конечно, лысая! Видишь, какая она реденькая, вся про­свечивает. Один ствол виден. Просто не ёлка, а палка!

И так всё время: то лысая, то хромая, то ещё какая-нибудь!

— Ну, — говорю, — тебя слушать — до ночи ёлки не сру­бишь!

Нашёл себе подходящую ёлочку, срубил и отдал топор Мишке:

— Руби поскорей, нам домой ехать пора.

А он словно весь лес взялся обыскать. Уж я и просил его и бранил — ничего не помогало. Наконец он нашёл ёлку по своему вкусу, срубил, и мы пошли обратно на станцию. Шли, шли, а лес всё не кончается.

— Может, мы не в ту сторону идём? — говорит Мишка.

Худ. А. КаневскийПошли мы в другую сторону. Шли, шли — всё лес да лес!

Тут и темнеть начало. Мы давай сворачивать то в одну сто­рону, то в другую. Заплутались совсем.

— Вот видишь, — говорю, — что ты наделал!

— Что же я наделал? Я ведь не виноват, что так скоро на­ступил вечер.

— А сколько ты ёлку выбирал? А дома сколько возился? Вот придётся из-за тебя в лесу ночевать!

— Что ты! — испугался Мишка. — Ведь ребята сегодня придут. Надо искать дорогу.

Скоро стемнело совсем. На небе засверкала луна. Чёрные стволы деревьев стояли, как великаны, вокруг. За каждым де­ревом нам чудились волки. Мы остановились и боялись идти вперёд.

— Давай кричать! — говорит Мишка.

Тут мы как закричим вместе:

— Ау!

«Ау!» — ответило эхо.

— Ау! Ау-у! — закричали мы снова что было силы.

«Ау! Ау-у!» — повторило эхо.

— Может быть, нам лучше не кричать? — говорит Мишка.

— Почему?

— Ещё волки услышат и прибегут.

— Тут, наверно, никаких волков нет.

— А вдруг есть! Лучше пойдём скорее.

Я говорю:

— Давай прямо идти, а то мы никак на дорогу не выбе­ремся.

Пошли мы снова. Мишка всё оглядывался и спрашивал:

— А что делать, когда нападают волки, если ружья нет?

— Бросать в них горящие головешки, — говорю я.

— А где их брать, эти головешки?

— Развести костёр — вот тебе и головешки.

— А у тебя есть спички?

— Нету.

— А они на дерево могут влезть?

— Кто?

— Да волки.

— Волки? Нет, не могут.

— Что ты! Разве просидишь на дереве до утра!— Тогда, если на нас нападут волки, мы залезем на дере­во и будем сидеть до утра.

— Почему не просидишь?

— Замёрзнешь и свалишься.

— Почему замёрзнешь? Нам ведь не холодно.

— Нам не холодно, потому что мы двигаемся, а попробуй посиди на дереве без движения — сразу замёрзнешь.

— А зачем сидеть без движения? — говорит Мишка. — Можно сидеть и ногами дрыгать.

— Это устанешь — целую ночь на дереве ногами дрыгать!

Мы продирались сквозь густые кустарники, спотыкались о пни, тонули по колено в снегу. Идти становилось трудней и трудней.

Мы очень устали.

— Давай бросим ёлки! — говорю я.

— Жалко, — говорит Мишка. — Ко мне ребята сегодня придут. Как же я без ёлки буду?

— Тут нам бы самим, — говорю, — выбраться! Чего ещё о ёлках думать!

— Постой, — говорит Мишка. — Надо одному вперёд идти и протаптывать дорогу, тогда другому будет легче. Будем ме­няться по очереди. 

Мы остановились, передохнули. Потом Мишка впереди по­шёл, а я за ним следом. Шли, шли... Я остановился, чтоб пе­реложить ёлку на другое плечо. Хотел идти дальше, смотрю — нет Мишки! Исчез, словно провалился под землю вместе со сво­ей ёлкой.

Худ. А. Каневский

Я кричу:

— Мишка!

А он не отвечает.

— Мишка! Эй! Куда же ты делся?

Нет ответа.

Я пошёл осторожно вперёд, смотрю — а там обрыв! Я чуть не свалился с обрыва. Вижу — внизу шевелится что-то тёмное.

— Эй! Это ты, Мишка?

— Я! Я, кажется, с горы скатился!

— Почему же ты не отвечаешь? Я тут кричу, кричу...

—  Ответишь тут, когда я ногу ушиб!

Я спустился к нему, а там дорога. Мишка сидит посреди дороги и коленку руками трёт.

— Что с тобой?

— Коленку ушиб. Нога, понимаешь, подвернулась.

— Больно?

— Больно! Я посижу.

— Ну, давай посидим, — говорю я.

Уселись мы с ним на снегу. Сидели, сидели, пока нас не пробрал холод.

Я говорю:

— Тут и замёрзнуть можно! Может быть, пойдём по доро­ге? Она нас куда-нибудь выведет: или на станцию, или к лес­ничему, или в деревню какую-нибудь. Не замерзать же в лесу!

Мишка хотел встать, но тут же заохал и опять сел.

— Не могу, — говорит.

— Что же теперь делать? Давай я понесу тебя на закор­ках, — говорю я.

— Да разве ты донесёшь?

— Давай попробую.

Мишка поднялся и начал взбираться ко мне на спину. Кряхтел, кряхтел, насилу залез. Тяжёлый! Я согнулся в три погибели.

— Ну, неси! — говорит Мишка.

Только прошёл я несколько шагов, поскользнулся — и бух в снег.

— Ай! — заорал Мишка. — У меня нога болит, а ты меня в снег кидаешь!

— Я же не нарочно!

— Не брался бы, если не можешь!

— Горе мне с тобой! — говорю я. — То ты с бенгальскими огнями возился, то ёлку до самой темноты выбирал, а теперь вот зашибся... Пропадёшь тут с тобой!

— Можешь не пропадать!..

— Как же не пропадать?

— Иди один. Это всё я виноват. Я уговорил тебя за ёлка­ми ехать.

— Что же, я тебя бросить должен?

— Ну и что ж? Я и один дойду. Посижу, нога пройдёт — я и пойду.

— Что же ты придумаешь?— Да ну тебя! Никуда я без тебя не пойду. Вместе при­ехали, вместе и вернуться должны. Надо придумать что- нибудь.

— Может быть, санки сделать? У нас топор есть.

— Как же ты из топора санки сделаешь?

— Да не из топора, голова! Срубить дерево, а из дерева — санки.

— Всё равно гвоздей нет.

— Надо подумать, — говорю я.

И стал думать. А Мишка всё на снегу сидит. Я подтащил к нему ёлку и говорю:

— Ты лучше на ёлку сядь, а то простудишься.

Он уселся на ёлку. Тут мне пришла в голову мысль.

— Мишка, — говорю я, — а что, если тебя повезти на ёлке?

— Как — на ёлке?

— А вот так: ты сиди, а я буду за ствол тащить. Ну-ка, держись!

Я схватил ёлку за ствол и потащил. Вот как ловко приду­мал! Снег на дороге твёрдый, укатанный, ёлка по нему легко идёт, а Мишка на ней — как на санках!

— Замечательно! — говорю я. — На-ка, держи топор.

Отдал ему топор. Мишка уселся поудобнее, и я повёз его по дороге. Скоро мы выбрались на опушку леса и сразу увидели огоньки.

— Мишка! — говорю. — Станция!

Издали уже слышался шум поезда.

— Скорей! — говорит Мишка. — Опоздаем на поезд!

Я припустился изо всех сил. Мишка кричит:

— Ещё поднажми! Опоздаем!

Поезд уже подъезжал к станции. Тут и мы подоспели. Под­бегаем к вагону. Я подсадил Мишку. Поезд тронулся, я вско­чил на подножку и ёлку за собой втащил. Пассажиры в вагоне стали бранить нас за то, что ёлка колючая.

Кто-то спросил:

— Где вы взяли такую ободранную ёлку?

Мы стали рассказывать, что с нами в лесу случилось. То­гда все стали жалеть нас. Одна тётенька усадила Мишку на скамейку, сняла с него валенок и осмотрела ногу.

— Ничего страшного нет, — сказала она. — Просто ушиб.

— А я думал, что ногу сломал, так она у меня болела, — говорит Мишка.

Кто-то сказал:

— Ничего, до свадьбы заживёт!

Все засмеялись. Одна тётенька дала нам по пирогу, а дру­гая — конфет. Мы обрадовались, потому что очень проголо­дались.

— Что же мы теперь будем делать? — говорю я. — У нас на двоих одна ёлка.

— Отдай её на сегодня мне, — говорит Мишка, — и дело с концом.

— Как это — с концом? Я её тащил через весь лес да ещё тебя на ней вёз, а теперь сам без ёлки останусь?

— Так ты мне её только на сегодня дай, а завтра я тебе возвращу обратно.

— Хорошенькое, — говорю, — дело! У всех ребят праздник, а у меня даже ёлки не будет!

— Ну ты пойми, — говорит Мишка, — ко мне ребята се­годня придут! Что я буду без ёлки делать? 

— Ну, покажешь им свои бенгальские огни. Что, ребята ёлки не видели?

— Так бенгальские огни, наверно, не будут гореть. Я их уже двадцать раз делал — ничего не получается. Один дым, да и только!

— А может быть, получится?

— Нет, я и вспоминать про это не буду. Может, ребята уже забыли.

— Ну нет, не забыли! Не надо было заранее хвастаться.

— Если б у меня ёлка была, — говорит Мишка, — я бы про бенгальские огни что-нибудь сочинил и
как-нибудь выкру­тился, а теперь просто не знаю, что делать.

— Нет, — говорю, —  не могу я тебе ёлку отдать. У меня ещё ни в одном году так не было, чтоб ёлки не было.

— Ну будь другом, выручи! Ты меня уже не раз выручал!

— Что же, я тебя всегда выручать должен?

— Ну, в последний раз! Я тебе что хочешь за это дам. Возь­ми мои лыжи, коньки, волшебный фонарь, альбом с мар­ками. Ты ведь сам знаешь, что у меня есть. Выбирай что угодно.

— Хорошо, — сказал я. — Если так, отдай мне своего Дружка.

Мишка задумался. Он отвернулся и долго молчал. Потом посмотрел на меня — глаза у него были печальные — и ска­зал:

— Нет, Дружка я не могу отдать.

— Ну вот! Говорил «что угодно», а теперь...

— Я забыл про Дружка... Я, когда говорил, думал про ве­щи. А Дружок ведь не вещь, он живой.

— Ну и что ж? Простая собака! Если б он хоть породи­стый был.

— Он же не виноват, что он не породистый! Всё равно он любит меня. Когда меня нет дома, он думает обо мне, а когда я прихожу, радуется и машет хвостом... Нет, пусть будет что будет! Пусть ребята смеются надо мной, а с Дружком я не расстанусь, даже если бы ты мне дал целую гору золота!

— Ну ладно, — говорю я, — бери тогда ёлку даром.

— Зачем даром? Раз я обещал любую вещь, так и бери лю­бую вещь. Хочешь, я тебе дам волшебный фонарь со всеми кар­тинками? Ты ведь очень хотел, чтоб у тебя был волшебный фо­нарь.

— Нет, не надо мне волшебного фонаря. Бери так.

— Ты ведь столько трудился из-за ёлки — зачем отдавать даром?

— Ну и пусть! Мне ничего не надо.

— Ну, и мне даром не надо, — говорит Мишка.

— Так это ведь не совсем даром, — говорю я. — Просто так, ради дружбы. Дружба ведь дороже волшебного фонаря! Пусть это будет наша общая ёлка.

Пока мы разговаривали, поезд подошёл к станции. Мы и не заметили, как доехали. У Мишки нога совсем перестала бо­леть. Он только немного прихрамывал, когда мы сошли с по­езда.

Я сначала забежал домой, чтоб мама не беспокоилась, а по­том помчался к Мишке — украшать нашу общую ёлку.

Ёлка уже стояла посреди комнаты, и Мишка заклеивал ободранные места зелёной бумагой. Мы ещё не кончили укра­шать ёлку, как стали собираться ребята.

— Что же ты, позвал на ёлку, а сам даже не украсил её! — обиделись они.

Мы стали рассказывать про наши приключения, а Мишка даже приврал, будто на нас напали в лесу волки и мы от них спрятались на дерево. Ребята не поверили и стали смеяться над нами. Мишка сначала уверял их, а потом махнул рукой и сам стал смеяться. Мишкины мама и папа пошли встречать Новый год к соседям, а для нас мама приготовила большой круглый пирог с вареньем и других разных вкусных ве­щей, чтоб мы тоже могли хорошо встретить Новый год.

Мы остались одни в комнате. Ребята никого не стеснялись и чуть ли не на головах ходили. Никогда я не слыхал такого шума! А Мишка шумел больше всех. Ну, я-то понимал, почему он так разошёлся. Он старался, чтоб кто-нибудь из ребят не вспомнил про бенгальские огни, и выдумывал всё новые и но­вые фокусы.

Потом мы зажгли на ёлке разноцветные электрические лампочки, и тут вдруг часы начали бить двенадцать часов.

— Ура! — закричал Мишка. — С Новым годом!

— Ура! — подхватили ребята. — С Новым годом! Ур-а-а!

Мишка уже считал, что всё кончилось благополучно, и за­кричал:

— А теперь садитесь за стол, ребята, будет чай с пирогом!

— А бенгальские огни где же? — закричал кто-то.

— Бенгальские огни? — растерялся Мишка. — Они ещё не готовы.

— Что же ты, позвал на ёлку, говорил, что бенгальские огни будут... Это обман!

— Честное слово, ребята, никакого обмана нет! Бенгаль­ские огни есть, только они ещё сырые...

— Ну-ка, покажи. Может быть, они уже высохли. А мо­жет, никаких бенгальских огней нету?

Мишка нехотя полез на шкаф и чуть не свалился оттуда вместе с колбасками. Они уже высохли и превратились в твёрдые палочки.

— Ну вот! — закричали ребята. — Совсем сухие! Что ты обманываешь!

— Это только так кажется, — оправдывался Мишка. — Им ещё долго сохнуть надо. Они не будут гореть.

Худ. А. Каневский

— А вот мы сейчас посмотрим! — закричали ребята.

Они расхватали все палочки, загнули проволочки крючоч­ками и развесили их на ёлке.

— Постойте, ребята, — кричал Мишка, — надо проверить сначала!

Но его никто не слушал.

Ребята взяли спички и подожгли все бенгальские огни сразу.

Тут раздалось шипение, будто вся комната наполнилась змеями. Ребята шарахнулись в стороны. Вдруг бенгальские огни вспыхнули, засверкали и рассыпались кругом огнен­ными брызгами. Это был фейерверк! Нет, какой там фейер­верк — северное сияние! Извержение вулкана! Вся ёлка сия­ла и сыпала вокруг серебром. Мы стояли как зачарованные и смотрели во все глаза.

Наконец огни догорели, и вся комната наполнилась каким- то едким, удушливым дымом. Ребята стали чихать, кашлять, тереть руками глаза. Мы все гурьбой бросились в коридор, но дым из комнаты повалил за нами. Тогда ребята стали хватать свои пальто и шапки и начали расходиться.

 

НАШ КАТОК

(Н.Н. Носов)

 

Худ. А. КаневскийОсенью, когда стукнул первый мороз и земля сразу промёрз­ла чуть ли не на целый палец, никто не поверил, что уже на­чалась зима. Все думали, что скоро опять развезёт, но мы с Мишкой и Костей решили, что сейчас самое время начинать делать каток.

Во дворе у нас был садик не садик, а так, не поймёшь что, просто две клумбы, а вокруг газончик с травой, и всё это заборчиком огорожено. Мы решили сделать каток в этом садике, потому что зимой клумбы всё равно никому не видны.

Костя сказал:

— Только надо, ребята, сначала получить разрешение у управдома. Иначе и начинать нельзя. Дворничиха всё равно ничего делать не даст.

— А вдруг управдом не позволит? — сказал Мишка. — Ле­том просили волейбольную площадку устроить — не разрешил, зверь такой!

— Я думаю, разрешит, — сказал Костя. — Дмитрий Са­вельевич хороший человек. Только с ним надо дипломатично поговорить.

— Это как — дипломатично? — не понял Мишка.

— Ну, значит, вежливо. Взрослые любят, чтоб с ними веж­ливо разговаривали, а такие слова, как «зверь», никому не могут понравиться.

— Что ты! — замахал Мишка руками. — Да разве я такие слова когда говорю? Это я ведь за глаза только.

— «За глаза»! — усмехнулся Костя. — Ты в глаза ещё и не такое скажешь! Я тебя хорошо изучил. Вот придём в домо­управление, так ты уж лучше молчи, я сам поговорю с управ­домом как надо.

Мишка говорит:

— Ладно.

Мы тут же отправились в домоуправление. На наше сча­стье, управдом оказался на месте. Он сидел за столом, зава­ленным ворохом разных бумажек. Посреди этого вороха ле­жала тетрадка. Левой рукой управдом водил по цифрам, ко­торые были в тетрадке, а правой что-то записывал.

— Здравствуйте, Дмитрий Савельевич, — сказал Костя вежливо.

— Здравствуй, дружок, здравствуй! — Управдом даже не обратил на нас внимания и продолжал водить пальцем по циф­рам.

— Мы к вам, Дмитрий Савельевич.

— Вижу, дружок, вижу. Зачем пришли?

— Хотим немножко поговорить с вами, — продолжал Костя.

— Ну, говори, говори.

— Хотим спросить у вас.

— Спрашивай, спрашивай.

— Мы хотим спросить у вас, Дмитрий Савельевич, одну вещь: скажите, пожалуйста, вы должны вести у нас какую-нибудь спортивную работу?

— Какую это спортивную работу? — спросил Дмитрий Са­вельевич и, прижав пальцем цифру в тетрадке, посмотрел на нас поверх очков.

— Ну, как управдом вы должны вести у нас спортивную работу.

Дмитрий Савельевич поставил карандашом отметку возле прижатой цифры, провёл по голове рукой, будто хотел приче­сать волосы, и сказал:

— То есть, по-моему, это вы... Вы сами должны вести спортивную работу.

— Мы это понимаем, — ответил Костя. — Мы сами дол­жны вести спортивную работу. А вот вы нам помогать бу­дете?

Управдом наклонил набок голову, развёл над столом ру­ками :

— А что вы хотите сделать?

— Мы хотим устроить каток на зиму.

— А, хорошо, хорошо! Делайте, что ж... А где вы его хо­тите сделать?

Костя рассказал, что мы хотим разровнять в садике зем­лю, полить водой и провести электричество, чтобы можно было кататься при свете.

Управдом одобрил наш план. Он заметно повеселел, так как сначала испугался и подумал, что мы хотим заставить его самого вести спортивную работу, но, увидев, что от него ничего такого не требуется, сказал:

— Действуйте, ребятки, а если что понадобится, приходи­те ко мне.

— Вот что значит дипломатический разговор! — сказал Мишка, когда мы вышли от управдома. — Ты молодец, Костя. Я теперь тоже так буду.

После этого мы сорганизовали ребят и сказали, что, кто не будет работать, того не пустим кататься. Поэтому все рьяно взялись за дело. Кто-то из ребят придумал разломать с одной стороны заборчик и отнести его шагов на десять в сторону, чтобы каток получился шире.

Всё у нас шло очень ловко и хорошо, но только до тех пор, пока нашу работу не заметила Лёлькина мама.

— Это что у вас за строительство? — спросила она. — За­чем разоряете садик?

Мы с Костей стали объяснять ей, что здесь будет каток.

— Ну каток, — говорит она. — А зачем же клумбы унич­тожать? Делайте себе каток вокруг клумб.

Мы с Костей хотели объяснить ей всё вежливо, но тут в де­ло вмешался Мишка.

— Как же вокруг клумб кататься? — с презрением на лице сказал он. — Разве вы не видите, что они четырёхуголь­ные? Или вы ничего не понимаете своей головой?

— Я-то своей головой всё понимаю, — ответила Лёлькина мама. — А вот ты, видно, не понимаешь. Вот пойду скажу управдому, что вы здесь затеяли.

— Ха-ха! — сказал Мишка. — Идите. И скажите. И по­смотрим, что вам управдом скажет.

От управдома Лёлькина мама вернулась злая-презлая. Вид­но, он объяснил ей, что разрешил нам делать каток. Она боль­ше ничего не сказала нам, но вместо этого стала говорить всем жильцам, что теперь маленьким детям даже погулять будет негде, и Григорию Кузьмичу из пятой квартиры ная­бедничала, что мы перенесли заборчик и теперь он не сможет выехать из гаража на своей автомашине. Григорий Кузьмич моментально из дома выскочил и стал требовать, чтоб мы пе­ренесли заборчик обратно. Мы с Костей вежливо начали
объ­яснять ему, что машина проедет, но тут снова вмешался Мишка.

— Смотрите, — закричал он, — сколько здесь для проез­да места осталось! Разве вы не понимаете, что машина очень свободно проедет? Должна же у вас голова хоть немного сооб­ражать!

Худ. А. КаневскийУслышав такую грубость, Григорий Кузьмич страшно рас­сердился, привёл управдома и стал доказывать, что заборчик надо поставить на место, а управдом стал доказывать, что заборчик может и здесь стоять. Кончилось тем, что они поссорились и Григорий Кузьмич побежал писать на управдома жалобу, а управдом сказал нам:

— Имейте в виду, больше я ни с кем из-за вас ругаться не стану. Если ещё хоть кто-нибудь на вас пожалуется, запрещу делать каток!

— Это всё ты виноват! — сказал Костя Мишке. — И что ты всё лезешь со своими грубостями? Не можешь говорить дипломатично — молчи!

— Я ведь дипломатично, — ответил Мишка.

В общем, из-за Мишки мы со всеми жильцами поссорились. Все были недовольны нами и только и делали, что ворчали на нас.

Через несколько дней наступила оттепель, и работать нам стало легче. Мы разровняли площадку, сделали по краям земляной бортик, даже заборчик покрасили и принялись за устройство электрического фонаря. Деньги собрали со всех ре­бят, купили электрический шнур, лампочку и патрон. Столб для фонаря у нас уже давно был. Он остался после ремонта дома и лежал посреди двора. Мы его врыли в землю, а про­водку нам помог сделать дядя Серёжа из девятой квартиры. Такой хороший человек оказался. Мы даже хотели про него написать в газету, но сначала некогда было, а потом как-то забыли.

И вот, когда всё было сделано и наш фонарь готов был за­сиять над катком ярким светом, в дело вмешалась дворничи­ха тётя Даша.

— Вот что, ребятушки, — сказала она, — столб вам при­дётся отдать, потому что на будущее лето он для ремонта по­надобится.

Костя принялся доказывать ей, что столбу мы ничего пло­хого не сделаем, и в конце концов он, наверное, уговорил бы её, но тут Мишка не выдержал.

— Постой, — говорит, — сейчас я ей всё дипломатически объясню. — Он оттолкнул Костю и давай кричать: — Это что, по-вашему, столб? А для чего, по-вашему, сделали столб? По-вашему, столб сделали, чтоб он, дожидаясь ремонта, целую зиму под снегом гнил? У вас что на плечах, голова или ещё что-нибудь?

Кончилось тем, что тётя Даша рассердилась и побежала в домоуправление.

— Вот видишь, что ты наделал, — сказал Костя. — Управ­дом ведь предупредил, что больше терпеть не станет.

Все ребята на Мишку набросились.

— Из-за тебя, — говорят, — каток запретят! Даром тру­дились только!

Мишка готов был рвать на себе волосы от досады.

— И как это у меня вырвалось? — убивался он.

Вдруг смотрим — тётя Даша обратно бежит, а за ней уп­равдом. Мишка увидел, уцепился руками за столб и как за­воет:

— Не отдам столб, не отдам! Я накоплю денег и заплачу вам за него. Целую зиму не буду мороженого есть.

Управдом услышал и только рукой махнул.

— Ладно, — говорит, — берите себе этот столб.

И ушёл. А тётя Даша увидела, что у неё ничего не вышло, и говорит:

— Хорошо же! Мы ещё поговорим с вами!

И вот потянулись самые тяжёлые дни. Две недели подряд стояла оттепель, даже лёгонького морозца не было. Снег ино­гда падал, но тут же таял и только разводил слякоть. Мы с Мишкой начали думать, что в этом году уже совсем не будет зимы, и приходили в отчаяние.

Наконец ударил долгожданный мороз. И тут у нас нача­лись новые приключения. Никто не хотел нам давать воды для катка. Сначала мы пошли к тёте Даше и стали просить, чтоб она дала нам свой дворницкий шланг, чтобы полить каток из шланга, но она не дала.

Говорит:

— Я вообще против вашего катка. Весной растает, а уби­рать мне! Все жильцы против катка. Вот мы напишем управ­дому заявление, чтоб разорил.

Мы говорим:

— Не даёте, мы и без вас польём. Каток замёрзнет, сами придёте к нам кататься.

— И не приду! А замёрзнет, так я его золой посыплю, всё равно никто не будет кататься. 

Мы стали таскать воду вёдрами из кухни шестой кварти­ры, но нас скоро оттуда прогнали: сказали, что мы нанесли им грязи. А какая там грязь, когда во дворе никакой грязи не было! Стали мы таскать воду из первой квартиры, но нас и оттуда выгнали. Мы пошли в четвёртую, нас стали и оттуда гнать.

Тут Мишка вспомнил, что у дяди Андрея из двадцатой квартиры есть маленький шланг. Мы все видели, как дядя Андрей обмывал летом из этого шланга свой мотоцикл. Мы пошли и попросили у него этот шланг. И какой оказался че­ловек добрый! Дал шланг и даже сказал, что пусть будет у нас до конца зимы. Бывают же такие люди на свете! Мы про него тоже решили написать в газету, но потом тоже почему-то забыли. Всё было как-то не до того.

Завладев шлангом, мы пошли на кухню четвёртой кварти­ры. Там два водопроводных крана.

Мишка сказал:

— Здесь мы никому не помешаем: к одному крану при­вернём шланг, а из другого пусть жильцы берут воду.

Мы присоединили шланг к крану и принялись поливать каток. Сначала дело шло хорошо. Струя воды с силой била из шланга и доставала во все уголки площадки. Мишка держал шланг обеими руками и улыбался во всю ширину лица. Струя шипела, трещала, так что у всех становилось радостно на ду­ше. Неожиданно произошла задержка: струя вдруг стала сла­бее, потом словно увяла и совсем перестала течь.

— Что такое? — удивился Мишка. — Наверно, шланг от­скочил от крана.

Прибежали на кухню. Шланг на месте, а вода не течёт. Смотрим — кран закрыт.

— Что за ехидство? — говорит Мишка. — Кому это пона­добилось привернуть кран?

Отвернули мы кран, стали поливать снова. Вдруг опять — стоп! — не течёт вода. Прибегаем на кухню, снова никого нет, а кран привёрнут.

И так несколько раз.

Наконец мы догадались поставить у крана стражу, и только после этого дело пошло на лад. Поздней ночью мы кончили поливать каток, но так и не узнали, кто придумал это озорство с краном.

За ночь вода замёрзла крепко-накрепко. На следующий день состоялось торжественное открытие катка. Все ребята со­брались вокруг. Лёд блестел что твоё зеркало. Мишка первый выехал на середину льда.

— Каток объявляю открытым! — закричал он и тут же шлёпнулся.

Все, как по команде, бросились на лёд, и пошло катание. Катались и на коньках и без коньков. Все смеялись и пада­ли. Коньки звенели и с шипением резали лёд. Катались даже те, которые не строили катка, но мы им не запрещали. Хо­телось, чтоб в такой день все были радостные и счаст­ливые.

Даже многие взрослые вышли во двор и смотрели на наше веселье. А управдом Дмитрий Савельевич тоже пришёл и ска­зал :

— Вот куплю себе коньки и буду приходить по вечерам кататься. Вспомню молодость!

Потом он на самом деле купил коньки и часто ночью, ко­гда ребята уже давно спали, приходил и катался на нашем катке. Настолько хороший человек оказался, что хотелось на­писать о нём в газету!

Наш каток был хороший, большой и крепкий. Про него ни­чего нельзя было сказать плохого. Но скоро катающихся ока­залось так много, что всем не хватало места. И вот Мишка, чтоб разгрузить каток, придумал меру: у кого двойка — не пускать на каток, пока не исправит. С тех пор каждый, кто приходил кататься, должен был показать свой дневник. Неко­торым двоечникам пришлось подтянуться.

Кончилось дело тем, что Мишка сам схватил двоечку по русскому языку. Уж очень он увлёкся катанием. После шко­лы он даже не пошёл на каток. Ему стыдно было показывать свой дневник ребятам.

В этот день на катке шла игра в хоккей. Многие взрослые пришли посмотреть на нашу игру. Все глядели на нас, и ни­кто не ругался. Даже тётя Даша смотрела и ласково улыба­лась. Она была довольна, что её маленький Шурик играет вместе со старшими ребятами и никто не прогоняет его. Когда хоккейный мячик выскакивал с катка за бортик, она подни­мала его и бросала обратно на лёд.

могла понять, в чём дело, но скоро заметила Федину кляксу и даже остановилась от удивления:

— Это чем ты лицо испачкал, чернилами?

— Ага,— кивнул головой Федя.

— А какими чернилами? Этими?

Зинаида Ивановна показала на чернильницу, которая стояла на парте.

— Этими,— пробормотал Федя, и рот его разъехался чуть ли не до ушей.

Зинаида Ивановна надела на нос очки, внимательно осмотрела чернильные пятна на лице Феди и сокрушённо по­качала головой.

— Напрасно ты это сделал, напрасно,— сказала она.

— А что? — забеспокоился Федя.

— Да, видишь ли, эти чернила химические, приготовля­ются из анилиновой краски, а анилин ядовитый, он разъ­едает кожу. От этого кожа сперва начинает чесаться, потом на этом месте вскакивают волдыри, а потом уже по всему лицу идут лишаи.

Федя перепугался. Лицо у него вытянулось, рот сам со­бою открылся.

— Я больше не буду, — пролепетал он.

— Да, я думаю, что больше не будешь! — усмехнулась Зинаида Ивановна и стала продолжать урок.

Федя Рыбкин принялся поскорее стирать чернильные пятна носовым платком.

— Есть? — спрашивал он и поворачивал испуганное ли­цо к Грише Копейкину.

— Есть, — шёпотом отвечал Гриша.

Федя снова принялся тереть лицо. Тёр и платком и про­мокашкой, но чернильные пятна глубоко въелись в кожу и не стирались.

Гриша протянул Феде ластик и сказал:

— На вот. Это хорошая чернильная резинка. Попро­буй.

Федя принялся тереть лицо чернильной резинкой, но и это не помогло. Тогда он решил сбегать умыться. Он под­нял руку, но Зинаида Ивановна, будто нарочно, не замеча­ла его. Он и вставал, и садился, приподнимался на цыпоч­ки, стараясь вытянуть руку как можно выше. Наконец Зина­ида Ивановна спросила, что ему нужно.

— Разрешите мне пойти умыться, — попросил жалобным голосом Федя.

— А что, уже чешется лицо?

— Н-нет, — замялся Федя. — Кажется, не чешется.

— Ну, тогда посиди. На переменке успеешь умыться.

Федя сел на место и снова принялся тереть лицо промо­кашкой.

— Чешется? — озабоченно спрашивал Гриша.

— Н-нет, кажется, не чешется... Нет, кажется, чешется. Не разберу, чешется или не чешется. Кажется, чешется! Ну- ка, посмотри, нет ещё волдырей?

— Волдырей ещё нет, а вокруг уже всё покраснело, — шёпотом сказал Гриша.

— Покраснело? — испугался Федя. — Отчего же покрас­нело? Может быть, уже волдыри начинаются?

Федя снова стал поднимать руку и просить Зинаиду Ива­новну отпустить его умыться.

— Чешется, — говорил он.

— Ничего, — отвечала Зинаида Ивановна. — Пусть че­шется. Зато в другой раз не станешь мазать лицо черни­лами.

Федя сидел как на иголках и всё время хватался за лицо руками. Ему стало казаться, что лицо на самом деле стало чесаться, а на месте чернильных пятен уже начинают взду­ваться шишки.

— Ты лучше не три, — посоветовал ему Гриша.

Наконец прозвонил звонок. Федя первым выскочил из класса и во всю прыть побежал к умывальнику. Там он всю перемену тёр лицо мылом, а весь класс над ним потешался. Наконец он начисто оттёр чернильные пятна и целую неде­лю после этого ходил серьёзным. Всё ждал, что на лице вол­дыри вскочат. Но они так и не вскочили, а за эту неделю Федя даже разучился на уроках смеяться. Теперь смеётся только на переменках, да и то не всегда.

 

ОГУРЦЫ

(Н.Н. Носов)

 

Художник неизвестенОдин раз Павлик взял с собой Котьку на реку ловить рыбу. Но в этот день им не повезло: рыба совсем не клевала. Зато, когда шли обратно, они забрались в колхозный огород и набрали полные карманы огурцов.

Колхозный сторож за­метил их и засвистел в свисток. Они от него бежать. По дороге домой Павлик подумал, как бы ему дома не доста­лось за то, что он лазит по чужим огородам. И он отдал свои огурцы Котьке.

Котька пришёл домой радостный:

— Мама, я тебе огурцов принёс!

Мама посмотрела, а у него полные карманы огурцов, и за пазухой огурцы лежат, и в руках ещё два больших огурца.

— Где ты их взял? — говорит мама.

— На огороде.

— На каком огороде?

— Там, у реки, на колхозном.

— Кто же тебе позволил?

— Никто, я сам нарвал.

— Значит, украл?

— Нет, не украл, а так просто... Павлик брал, а мне нельзя, что ли? Ну, и я взял.

Котька начал вынимать огурцы из карманов.

— Постой, постой! Не выгружай! — говорит мама.

— Почему?

— Сейчас же неси их обратно!

— Куда ж я их понесу? Они на грядке росли, а я сорвал. Всё равно они теперь уже расти не будут.

— Ничего, отнесёшь и положишь на той же грядке, где сорвал.

— Ну, я их выброшу.

— Нет, не выбросишь! Ты их не садил, не растил, не имеешь права и выбрасывать.

Котька стал плакать:

— Там сторож. Он нам свистел, а мы убежали.

— Вот видишь, что делаете! А если б он поймал вас?

— Он не догнал бы. Он уже старенький дедушка.

— Ну как тебе не стыдно! — говорит мама — Ведь дедуш­ка за эти огурцы отвечает. Узнают, что огурцы пропали, скажут, что дедушка виноват. Хорошо будет?

Мама стала совать огурцы обратно Котьке в карман. Котька плакал и кричал:

— Не пойду я! У дедушки ружьё. Он выстрелит и убьёт меня.

— И пусть убьёт! Пусть лучше у меня совсем не будет сына, чем будет сын вор.

— Ну, пойдем со мной, мамочка! На дворе темно. Я боюсь.

— А брать не боялся?

Мама дала Котьке в руки два огурца, которые не поме­стились в карманах, и вывела его за дверь.

— Или неси огурцы, или совсем уходи из дому, ты мне не сын!

Котька повернулся и медленно-медленно пошёл по ули­це. Уже было совсем темно.

«Брошу их тут, в канаву, а скажу, что отнёс,— решил Котька и стал оглядываться вокруг,— Нет, отнесу: ещё кто-нибудь увидит, и дедушке из-за меня попадёт».

Он шёл по улице и плакал. Ему было страшно.

«Павлику хорошо! — думал Котька,— Он мне свои огур­цы отдал, а сам дома спит. Ему небось не страшно».

Вышел Котька из деревни и пошёл полем. Вокруг не было ни души. От страха он не помнил, как добрался до огорода. Остановился возле шалаша, стоит и плачет всё громче и громче. Сторож услышал и подошёл к нему.

— Ты чего плачешь? — спрашивает.

— Дедушка, я принёс огурцы обратно.

— Какие огурцы?

— А которые мы с Павликом нарвали. Мама сказала, чтоб я отнёс обратно.

— Вот оно какое дело! — удивился сторож,— Это, зна­чит, я вам свистел, а вы всё-таки огурцы-то стащили. Не­хорошо!

— Павлик брал, и я взял. Он мне и свои огурцы отдал.

— А ты на Павлика не смотри, сам понимать должен. Ну, больше не делай так. Давай огурцы и иди домой.

Котька вытащил огурцы и положил их на грядку.

— Ну, все, что ли? — спросил старик.

Саша прыгал по комнате, прижимал пистолет к груди, целовал его и го­ворил:

— Миленький мой, хорошенький пистолетик! Как я тебя люблю!

Потом он нацарапал на ручке пистолета своё имя и на­чал стрелять. Сразу запахло пистонами, а через полчаса в комнате стало синё от дыма.

— Довольно тебе стрелять, — сказала наконец Ира. — Я каждый раз вздрагиваю от этих выстрелов.

— Трусиха! — ответил Сашка, — Все девчонки — трусихи!

— Вот отнимем у тебя пистолет, тогда узнаешь, какие мы трусихи,— сказала Марина.

— Сейчас я пойду во двор и буду пугать ребят писто­летом,— заявил Сашка.

Он вышел во двор, но ребят во дворе не было. Тогда он побежал за ворота, и вот тут-то случилась эта история. Как раз в это время по улице шла старушка. Сашка подпустил её поближе — и как бабахнет из пистолета! Старушка вздрог­нула и остановилась. Потом говорит:

— Уф, как я испугалась! Это ты тут из пистолета па­лишь?

— Нет, — сказал Сашка и спрятал пистолет за спину.

— Что же, я не вижу, что у тебя пистолет в руках? Ещё врать вздумал, бессовестный! Вот я пойду заявлю в мили­цию...

Она погрозила пальцем, перешла на другую сторону ули­цы и скрылась в переулке.

— Вот так штука! — испугался Саша,— Кажется, на са­мом деле пошла в милицию жаловаться.

Он, запыхавшись, прибежал домой.

— Чего ты запыхался, будто за тобой волк гонится? — спросила Ира.

— Это я так просто.

— Нет, ты уж лучше скажи. Сразу видно, что чего-нибудь натворил.

— Да ничего я не натворил — просто так... Напугал баб­ку какую-то.

— Какую бабку?

— Ну «какую, какую»! Обыкновенную. Просто шла по улице бабушка, а я взял да и выстрелил из пистолета.

— Зачем же ты выстрелил?

— Сам не знаю. Идёт бабушка. «Дай,— думаю,— выстре­лю». Ну и выстрелил.

— А она что?

— Ничего. Пошла в милицию жаловаться.

— Вот видишь, обещал вести себя хорошо, а сам что наделал!

— Я же не виноват, что бабка попалась такая пугливая.

—  Вот придёт милиционер, он тебе покажет бабку! — пригрозила Ира. — Будешь знать, как людей пугать!

— А как он меня найдёт? Он ведь не знает, где я живу. Даже имени моего не знает.

— Найдёт, будь спокоен! Милиционеры всё знают.

Целый час Саша просидел дома и всё выглядывал в окно — не идёт ли милиционер. Но милиционера не было видно. Тогда он понемногу успокоился, развеселился и сказал:

— Наверно, бабушка меня просто попугать хотела, чтоб я не баловался.

Он решил снова пострелять из своего любимого писто­лета и сунул руку в карман. В кармане лежала коробка с пистонами, но пистолета не было. Он полез в другой кар­ман, но и там было пусто. Тогда он принялся искать по всей комнате. Смотрел и под столами, и под диваном. Писто­лет исчез, будто провалился сквозь землю. Саше стало обид­но до слёз.

— Не успел даже поиграть! — хныкал он,— Такой писто­летик был!

— Может быть, ты его во дворе потерял? — спросила Ира.

— Наверно, я его там, за воротами, выронил,— сообра­зил Саша.

Он открыл дверь и бросился через двор на улицу. За воротами пистолета не было.

«Ну, теперь его уже нашёл кто-нибудь и взял себе!» — с досадой подумал Саша и тут вдруг увидел, что из переулка напротив вышел милиционер и быстро зашагал через улицу, прямо к Сашиному дому.

«За мной идёт! Видно, бабка-таки нажаловалась!» — ис­пугался Саша и стремглав побежал домой.

— Ну, нашёл? — спросили его Маринка и Ирочка.

— Тише! — прошипел Сашка.— Милиционер идёт!

— Куда?

— Сюда, к нам.

— Где ты его видел?

— На улице.

Марина и Ира стали над ним смеяться.

— Эх ты, трусишка! Увидел милиционера и испугался. Может быть, милиционер совсем в другое место идёт.

— Да я вовсе и не боюсь его! — стал храбриться Саш­ка.— Что мне милиционер? Подумаешь!

Тут за дверью послышались шаги, и вдруг зазвонил зво­нок. Маринка и Ира побежали открывать дверь. Сашка вы­сунулся в коридор и зашипел:

— Не открывайте ему!

Но Марина уже отворила дверь. На пороге стоял мили­ционер. Блестящие пуговицы так и сверкали на нём. Сашка опустился на четвереньки и полез под диван.

— Скажите, девочки, где здесь шестая квартира? — по­слышался голос милиционера.

— Это не здесь,— ответила Ира,— Здесь первая, а ше­стая — это нужно выйти во двор, а там дверь направо.

— Во дворе, дверь направо? — повторил милиционер.

— Ну да.

Саша понял, что милиционер вовсе не за ним пришёл,, и он уже хотел вылезти из-под дивана, но тут милиционер спросил:

— Кстати, не у вас тут живёт мальчик Саша?

— У нас,— ответила Ира.

— А вот он-то мне как раз нужен,— сказал милиционер и вошёл в комнату.

Марина и Ира тоже вошли в комнату и увидели, что Сашка куда-то исчез. Марина даже заглянула под диван. Сашка увидел её и молча погрозил ей из-под дивана кула­ком, чтобы она не выдавала его.

— Ну, где же ваш Саша? — спросил милиционер.

Девочки очень испугались за Сашу и не знали, что отве­чать. Наконец Марина сказала:

— А его, понимаете, дома нет. Он, понимаете, гулять ушёл.

— А что вы про него знаете? — спросила милиционера Ира.

— Что же я знаю! — ответил милиционер,— Знаю, что зовут его Саша. Ещё знаю, что у него был новенький писто­лет, а теперь у него этого пистолета нету.

«Всё знает!» — подумал Сашка.

От страха у него даже зачесалось в носу, и он как чихнёт под диваном: «Апчхи!»

— Кто это там? — удивился милиционер.

— А это у нас... Это у нас собака,— соврала Маринка.

— Чего же она под диван забралась?

— А она у нас всегда под диваном спит,— продолжала сочинять Марина.

— Как же её зовут?

— Э... Бобик, — выдумала Маринка и покраснела, как свекла.

— Бобик! Бобик! Фью! — засвистел милиционер,— По­чему же она не хочет вылезать? Фью! Фью! Ишь ты,

— За что?

— За старушку.

— За какую старушку?

— За которую я выстрелил, а она испугалась.

— Не пойму, про какую он тут старушку толкует? — ска­зал милиционер.

— Он на улице из пистолета стрелял, а мимо шла ба­бушка и испугалась,— объяснила Ира.

— Ах, вот что! Значит, это его пистолет? — спросил ми­лиционер и достал из кармана новенький, блестящий пи­столет.

— Его, его! — обрадовалась Ира.— Это мы с Мариной ему подарили, а он потерял. Где вы его нашли?

— Да вот тут, во дворе, у вашей двери... Ну, призна­вайся, зачем напугал бабушку? — спросил милиционер и на­гнулся к Саше.

— Я нечаянно...— ответил Саша из-под дивана.

— Неправда! По глазам вижу, что неправда. Вот скажи правду — отдам пистолет обратно.

— А что мне будет, если я скажу правду?

— Ничего не будет. Отдам пистолет — и всё.

— А в милицию не заберёте?

— Нет.

— Я не хотел напугать бабушку. Я только хотел попро­бовать, испугается она или нет.

— А вот это, братец, нехорошо! За это тебя следовало бы забрать в милицию, да ничего не поделаешь, раз я 

обе­щал не забирать — значит, должен исполнить. Только смот­ри, если ещё раз набедокуришь — обязательно заберу. Ну, вылезай из-под дивана и получай пистолет.

— Нет, я лучше потом вылезу, когда вы уйдёте,

— Вот чудной какой! — усмехнулся милиционер,— Ну, я ухожу.

Он положил пистолет на диван и ушёл. Маринка побе­жала показать милиционеру шестую квартиру. Саша вылез из-под дивана, увидел свой пистолет и закричал:

— Вот он, мой голубчик! Снова вернулся ко мне! — Он схватил пистолет и сказал: — Не понимаю только, как это милиционер моё имя узнал!

— Ты ведь сам написал своё имя на пистолете,— сказала Ира.

Тут вернулась Марина и набросилась на Сашу:

— Ах ты, чучело! Из-за тебя мне пришлось милиционеру врать! От стыда я чуть не сгорела! Вот натвори ещё чего-нибудь, ни за что не стану тебя выгораживать!

— А я и не буду ничего больше творить, — сказал Са­ша.— Сам теперь знаю, что не нужно людей пугать.

 

ПРО РЕПКУ

(Н.Н. Носов)

 

Художник неизвестенВот и весна пришла. На небе засияло яркое солнышко. Стало тепло на дворе, даже не нужно было пальто надевать — совсем как летом. Из-под земли вылезла зелёная травка.

Мо­лодые липки на улице ещё вчера стояли совсем-совсем го­лые, а сегодня они в один день покрылись маленькими листочками, такими мягкими, нежными. Очень радостно было смотреть на них! В этот день Павлик пришёл из детского сада домой и сказал маме:

— Мама, скоро мы поедем с детским садом на дачу! Нам Ольга Николаевна сказала. Через неделю.

— Вот и хорошо, — сказала мама. — Будешь там отдыхать, на даче.

— А я и не устал вовсе,— ответил Павлик,— Зачем же мне отдыхать? Лучше я буду что-нибудь делать.

— Ну, будешь собирать в лесу ягоды и грибы. Будешь ловить в поле бабочек. Хочешь, я куплю тебе сачок для бабочек?

Павлик задумался:

— Лучше купи мне лопату, чтобы землю копать. Я буду огород сажать.

— Хорошо,— сказала мама и купила ему лопатку.

На другой день Павлик принёс лопатку в детский сад и всем показывал:

— Смотрите, какая у меня лопата есть! Я буду огород сажать.

Дети окружили его и стали смеяться:

— Разве ребята сажают огород? У тебя всё равно ничего не вырастет.

— Почему не вырастет? Вырастет! — сказал Павлик.

— Нет, не вырастет! Нет, не вырастет!

Ну и крик тут поднялся! Ребят было много, и все так громко кричали. Разве мог Павлик перекричать всех? От обиды он чуть не заплакал.

— Ты не плачь,— сказала ему самая маленькая девочка, Ниночка.— Хочешь, будем вместе сажать огород? Я тебе по­могать буду, и у нас вырастет большой-пребольшой огород.

— Конечно, вырастет,— сказал Павлик.

Он успокоился и больше не спорил с ребятами.

Вечером пришла за ним бабушка, и он сказал:

— Бабушка, бабушка, а вырастет у меня огород?

— Вырастет.

— А что я сажать буду, бабушка? У меня ведь нет ни­каких семян.

— Я куплю.

— Так ты поскорей купи, бабушка, а то мы скоро уедем.

— Завтра куплю.

На следующее утро Павлик проснулся, а бабушка ему говорит:

— Вот твои семена.

И дала ему небольшой бумажный пакетик. Павлик по­смотрел, а в пакете — зёрнышки, маленькие-маленькие! Каж­дое величиной с маковку.

— Что же это за семена? — спросил он.

— Это семена репки.

— Отчего же они такие маленькие?

— Такие уж семена у репки,— сказала бабушка.

— И из каждого зёрнышка вырастет репка? — спросил Павлик.

— Вырастет.

— Да как же она вырастет, бабушка?

— Так уж и вырастет.

Бабушка объяснила Павлику, как вскопать землю и сделать грядку и как посадить семена. Павлик слушал внима­тельно и всё понял. Он взял с собой семена в детский сад и стал показывать ребятам:

— Ребята, ребята, посмотрите, какая у меня репка!

— Какая же это репка? — удивились ребята.— Репка большая, а это какой-то мак.

— Нет, не мак,— сказал Павлик. — Это репкины семена, а из них репка вырастет.

— Как же она вырастет?

— Не знаю.

— Сам не знаешь, а говоришь,— сказали ребята и не ста­ли его слушать.

Неделя быстро прошла, и детский сад уехал на дачу. В первый же день, как только приехали, Павлик пошёл к Ольге Николаевне и спросил:

— Ольга Николаевна, можно я буду огород сажать? У меня семена есть.

— Можно,— сказала Ольга Николаевна.

Она показала Павлику место за домом, где можно было устроить грядку. Павлик взял лопатку и принялся вскапывать землю. Прибежали ребята и стали смотреть. Земля была твёрдая, и копать было трудно, но Павлик очень старался и не хотел бросать начатого дела. Ниночка увидела, что он очень устал, и сказала:

— Дай теперь мне покопать, Павлик, ты устал.

— Ну, покопай немножечко,— согласился Павлик, — а по­том снова я.

Ниночка взяла лопату и стала копать.

Ребята смотрели, смотрели, им тоже захотелось покопать.

— Дай и нам покопать,— стали просить они Павлика..

— Копайте,— говорит Павлик.

Ребята по очереди стали копать. Они даже заспорили между собой, кому раньше копать, но Павлик сказал:

— Если будете спорить, то совсем заберу лопату.

Тогда ребята утихли и стали работать без шума. До обеда грядка была готова, а после обеда Павлик разрыхлил землю граблями и принялся сажать семена.

— Дай и нам посадить,— стали просить ребята.

— Мне самому интересно,— ответил Павлик.

— Дай! Мы ведь тоже землю копали,— сказал Толя.

— Я ведь не заставлял вас.

— Ну, дай хоть одно зёрнышко!

Павлик дал ему посадить одно семечко. Тогда и другие ребята стали просить. Пришлось каждому дать по зёрнышку. Но это ничего. Зёрнышек было много, так что некоторые даже по две штучки посадили.

На следующий день ребята проснулись рано и сразу по­бежали в огород. Всем хотелось поскорей посмотреть, не взошли ли семена, но, конечно, семена не могли так быстро взойти.

— Если огород поливать, то семена быстро взойдут,— сказала Надя.

Ребята побежали к Ольге Николаевне, попросили у неё садовую лейку и стали поливать грядку водой. Теперь каж­дое утро они поливали грядку из лейки и смотрели, не пока­зываются ли из земли ростки. Но прошло несколько дней, а ростков не было видно.

— Что же это такое? — говорили ребята.— Мы, наверно, зернышки вверх ногами посадили — вот они и растут вниз, а не вверх.

И ребята перестали поливать огород. Павлик думал:

«Может быть, мы и на самом деле зёрнышки вниз головой посадили? Разве разберёшь, где у них голова, где ноги! Они маленькие!»

Еще два дня он поливал огород, а потом тоже бросил.

— Вот тебе и выросла репка! — говорили ребята.— Да­ром только трудились.

Павлик перестал думать об огороде. Он играл вместе с ребятами, собирал в лесу ягоды, ловил в поле бабочек и при­думал устроить во дворе кормушку для птиц. Ребята прино­сили остатки от обеда и ужина и кормили птичек, которые прилетали из леса.

Один раз Павлик бежал мимо грядки и увидел, что на ней появилась зелёная травка.

— Ну вот,— сказал он, — уже наш огород зарастает травой!

Тут он заметил, что травка растёт правильными рядами, будто её кто-то нарочно посадил.

— Да это ведь наша репа растёт! — закричал Павлик.

Прибежали ребята.

— А может быть, это и не репа? — сказали они.

— Вот увидите, что будет репка,— ответил Павлик.— Раз бабушка сказала — репка, значит, и будет репка.

Ребята снова стали поливать огород. Травка вырастала всё больше и больше и превратилась в кустики с большими листьями. Но время незаметно прошло, и наступила пора уезжать в город.

— Эх,— горевал Павлик,— не успела вырасти репка!

Он пошёл к Ольге Николаевне и спросил:

— А когда мы уедем, кто здесь будет на даче жить?

— Приедут другие дети, из другого детского сада.

— А! Ну, тогда хорошо. Пусть они себе мою репку возьмут, когда вырастет.

Ребята уехали. Стало тихо на даче. Только птички пор­хали возле пустой кормушки и громко чирикали, будто спра­шивали друг друга, куда делись дети.

На следующий день приехали ребята из другого детско­го сада. Они бегали по всему двору, заглядывали во все уголки.

— Глядите, огород! — закричал кто-то.

Отовсюду сбежались дети. Кто-то вырвал несколько ку­стиков из земли. Тут прибежала самая старшая девочка, Зина.

— Зачем же вы топчете огород? — закричала она.— Как вам не стыдно! Кто-то садил, а вы разоряете! Ну-ка, сажайте кустики обратно!

Ребята послушно посадили кустики в землю. Зина при­думала сделать вокруг грядки ограду. Ребята побежали со­бирать палочки и делали из них вокруг огорода забор. С тех пор никто больше не топтал грядки.

Наступило жаркое время. Солнышко по целым дням при­пекало всё сильней и сильней. Две недели подряд не было дождика, даже не появилось ни одной тучки. Земля на гряд­ке вся высохла и потрескалась. Кустики стали вянуть. Ли­стики на них опустились книзу и начали даже желтеть. Од­нажды Зина шла мимо грядки.

— Бедные кустики,— сказала она,— совсем завяли! Если не будет дождика, они вовсе засохнут.

Она взяла кружку, принесла воды и стала поливать гряд­ку. Ребята увидели и прибежали, кто с кастрюлей, кто с чайником, а кто и просто со стаканом. Грядку полили так, что вся земля стала мокрая. Потом ребята нашли в сарае старую садовую лейку и с тех пор каждый день поливали грядку из лейки.

Через несколько дней кустики ожили. Листочки подня­лись кверху и снова стали зелёные. К концу лета они раз­рослись так пышно, что вся грядка покрылась зеленью, а внизу под листьями виднелись верхушки больших жёлтых репок.

— Чья же это репка? — спрашивали ребята. — Кто её посадил?

— Должно быть, те дети, которые здесь жили до нас, из другого детского сада,— сказала Зина.

Перед отъездом с дачи ребята решили убрать огород. Все стали дёргать из земли репку и складывать её на траву в кучу. Куча получилась порядочная.

— Большой урожай уродился! — радовались ребята.

Они уселись вокруг и долго любовались репкой. Каж­дый думал, что теперь делать с ней...

Вот и осень пришла.

— Надевай-ка пальто и калошки, на дворе холодно,— сказала Павлику бабушка, когда он утром собирался идти в детский сад.

Павлик оделся и вышел во двор. Все лужи вокруг за­мёрзли. Тонкий ледок так и хрустит под ногами. А листьев-то сколько с деревьев нападало! Прямо как по ковру идёшь.

В этот день Ольга Николаевна занималась с ребятами. Дети играли в школу. Они рисовали картинки, а Ольга Ни­колаевна ставила всем отметки. Вдруг кто-то постучал в дверь. Ольга Николаевна отворила, и в комнату вошёл поч­тальон. В руках у него был ящик, обшитый материей, на ко­торой большими фиолетовыми буквами был написан адрес детсада.

— Вам посылка,— сказал почтальон и поставил ящик на стол.

— А что в этой посылке? — стали спрашивать дети.

— Не знаю, ребята. Что-то очень тяжёлое — насилу я дотащил,— сказал почтальон.

Он попрощался и ушёл. Ольга Николаевна распорола ма­терию, которой был обшит ящик, и открыла крышку.

— Ничего не понимаю,— пробормотала она.— Какая-то репа!

Все ребята толпились вокруг и приподнимались на цы­почки: каждому хотелось заглянуть в ящик. Павлик даже на стул взобрался.

— Правда репка! — закричал он,— Вот смешно! Кто же это мог нам репку прислать?

Тут и другие дети стали на стулья взбираться.

— Погодите, ребята, тут письмо есть,— сказала Ольга Николаевна.

 

ПРЯТКИ

(Н.Н. Носов)

 

Витя и Шурик — соседи. Они всегда ходят друг к другу в гости. Вот раз Витя пришёл в гости к Шурику. Шурик ему говорит:

— Давай играть в прятки!

— Давай,— согласился Витя,— Чур, я первый буду пря­таться!

— Ну ладно, а я буду водить,— сказал Шурик и пошёл в коридор.

Витя побежал в комнату, залез под кровать и кричит:

— Готово!

Шурик пришёл, заглянул под кровать и сразу нашёл его. Витя вылез из-под кровати и говорит:

— Это неправильно! Я плохо спрятался! Если б я хоро­шо спрятался, ты не нашёл бы меня. Я перепрячусь.

— Ну, пожалуйста, перепрятывайся,— согласился Шу­рик и снова пошёл в коридор.

Витя побежал во двор и стал искать, где бы спрятаться. Смотрит — возле сарая собачья будка стоит, а в ней Бобик сидит. Он поскорей выгнал из будки Бобика, сам залез на его место и снова кричит:

— Готово!

Шурик вышел во двор и стал искать Витю. Искал, искал, никак не может найти. А Вите надоело в будке сидеть, он и начал выглядывать из неё. Тут Шурик увидел его и за­кричал:

— А, вот ты куда забрался! Вылезай!

Витя вылез из будки и говорит:

— Это неправильно! Это не ты меня нашёл. Я сам вы­глянул.

— Зачем же ты выглянул?

— Мне надоело в будке скрюченным сидеть. Если б я не был скрюченный, ты не нашёл бы меня. Я перепрячусь.

— Нет, теперь уж моя очередь прятаться, — говорит Шурик.

— Ну, тогда я совсем не буду играть! — обиделся Витя.

— Ладно, перепрятывайся, раз ты такой,— согласился Шурик.

Витя побежал в комнату, закрыл дверь, а сам забрался за вешалку и спрятался под пальто. Шурик снова пошёл его искать. Он открыл дверь, а Бобик шмыгнул в неё, подбежал прямо к вешалке и стал ласкаться к Вите. Витя рассердился и начал отталкивать Бобика ногой.