Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

 

ГАЛИНА МАМА

(С. Георгиевская)

Повесть 

 

Глава первая

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаЕсть на свете город Куйбышев. Это боль­шой, красивый город. Улицы в нём зелёные, как сады, берега зелёные, как улицы, и дворы зелёные, как берега.

Под высоким берегом течёт Волга. По Вол­ге летом ходят пароходы и причаливают то к тому, то к другому берегу.

Во время войны в городе Куйбышеве жи­ли девочка Галя, Галина мама и Галина ба­бушка — их всех троих эвакуировали из Ле­нинграда.

Галина бабушка была ничего себе, хорошая, но мама была ещё лучше. Она была молодая, весёлая и всё понимала. Она, так же как Галя, любила бегать после дождя босиком, и смот­реть картинки в старых журналах, и топить печку с открытой дверкой, хотя бабушка го­ворила, что от этого уходит на улицу всё тепло.

Целую неделю Галина мама работала. Она рисовала на прозрачной бумаге очень красивые кружкѝ, большие и маленькие, и проводила разные линеечки — жирные или тоненькие, как волосок. Это называлось «чертить».

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина

По воскресеньям Галя и мама ездили на пароходе на другой берег Волги. Волга была большая. Плыли по ней плоты и лодки, шёл пароход, разгоняя в обе стороны длинные волны. А на берегу лежал волнистый мягкий песок, лез из воды упругий остролистый камыш с бархатны­ми щёточками и летали в тени стрекозы — нес­ли по воздуху свои узкие тельца на плоских, сиявших под солнцем крыльях. Там было так хорошо, как будто совсем нигде нет никакой войны.

Вечером Галя и мама гуляли по набережной.

— Мама, машина! — кричала Галя. — По­проси!..

Галина мама медленно оборачивалась — не сидит ли у калитки бабушка. Если бабушки не было, она поднимала руку.

Грузовик останавливался.

— Подвезите нас немножко, пожалуйста, — говорила мама. — Моей девочке так хочется по­кататься!

Люди на грузовике смеялись. Потом какой-нибудь грузчик или красноармеец, сидящий в кузове, протягивал сверху руку.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина

Грузовик подпрыгивал на ухабах. Мама и Галя сидели в открытом кузове на мешке с кар­тошкой или на запасном колесе, обе в ситце­вых платьицах, сшитых бабушкой, и держали друг друга за руки.

Галя смеялась. Когда машину подбрасывало, она кричала: «Ой, мама! Ай, мама!»

Ей хотелось, чтобы видел весь двор, вся улица, весь город Куйбышев, как они с мамой катаются на машине. 

Машина тряслась на неровном булыж­нике мостовой. Их обдавало пылью.

— Спасибо, това­рищи, — говорила мама.

Машина вздраги­вала и останавлива­лась.

— Галя, скажи и ты спасибо.

— Спасибо! — кричала Галя, уже стоя на мостовой.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаВверху улыбались красноармейцы.

Один раз, когда Галя с мамой гуляли по улицам города Куйбышева, они уви­дели, как в трамвай, идущий к вокзалу, сади­лись пятеро молодых красноармейцев в полном снаряжении. Должно быть, они уезжали на фронт.

Красноармейцев провожали колхозницы. Кол­хозницы плакали и целовали своих сыновей и братьев.

Вся улица вокруг них как будто притихла.

Люди останавливались и молча покачивали головами.

Многие женщины тихонько плакали.

И вот трамвай дрогнул. Нежно звеня, пока­тил он по улицам города Куйбышева. За ним побежали колхозницы, что-то крича и махая платками.

Галя с мамой стояли на краю тротуара и смотрели им вслед.

— Галя, — вдруг сказала мама, — я не хоте­ла тебе раньше говорить, но, наверно, уже по­ра сказать: я тоже скоро уйду на фронт.

— Уйдёшь? — спросила Галя, и глаза у неё стали круглые и мокрые. — На фронт? Без меня?

 

Глава вторая

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаА через два месяца Галя и бабушка прово­жали маму.

На вокзале толпились люди.

Бабушка подошла к пожилому военному и сказала:

— Товарищ военный, дочка моя на фронт едет. Единственная. Молоденькая совсем... Будь­те уж столь любезны, если вы едете в этом поезде, не дайте её в обиду.

— Напрасно, мамаша, беспокоитесь, — отве­тил военный. — Какая тут может быть обида!

— Ну вот и хорошо, — сказала бабушка. — Благодарствуйте.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаСтемнело. На вокзале зажглись огни. В их жёлтом свете сиял, как лёд, сырой от дождя перрон.

Поезд тронулся. Бабушка побежала за ваго­ном.

Она кричала: «Дочка моя! Доченька моя до­рогая!» — и хватала на бегу проводницу за ру­кав, как будто от неё зависело уберечь здо­ровье и счастье мамы.

А мама стояла в тамбуре за проводницей и говорила:

— Мамочка, не надо. Мамочка, оставь. Ма­мочка, я ведь не одна, неудобно... Не надо, ма­мочка!

Поезд ушёл в темноту. Галя и бабушка ещё долго стояли на перроне и смотрели на крас­ный убегающий огонёк. И тут только Галя по­няла, что мама уехала, совсем уехала. Без неё. И громко заплакала. Бабушка взяла её за руку и повела домой. Тихо-тихо повела. Бабушка не любила ходить быстро.

 

Глава третья

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина

А мама в это время всё ехала и ехала.

В вагоне было почти совсем темно. Только где-то под самым потолком светился, мигая, фо­нарь. И оттуда вместе со светом шли облака ма­хорочного дыма. Все скамейки были уже заняты.

Мама сидела на своём чемоданчике в кори­доре вагона, увозившего её на фронт. Она вспоминала, как бабушка бежала за поездом в своём развевающемся платке, вспоминала круг­лое личико Гали, её растопыренные руки, паль­тишко, перехваченное под мышками тёплым вя­заным шарфом, и ножки в маленьких тупоно­сых калошах... И она шептала, как бабушка: «Дочка моя, доченька моя дорогая!..»

Поезд шёл мимо голых деревьев, шумел ко­лёсами и катил вперёд, всё вперёд — на войну.

 

Глава четвёртая

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаЕсть на свете суровый, холодный край, на­зываемый Дальним Севером. Там нет ни лесов, ни полей — есть одна только тундра, вся затя­нутая ледяной корой. Море, которое омывает этот студёный край, называется Баренцевым. Это холодное море, но в нём проходит тёплое течение Гольфстрим, и от этого море не замер­зает.

Там стоял во время войны наш Северный флот.

Галина мама получила приказ быть связист­кой при штабе флота.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаШтаб связи помещался в скале — в самой настоящей серой гранитной скале. Матросы вы­рубили в ней глубокую пещеру. У входа всегда стоял часовой, а в глубине, под тяжёлым сво­дом, девушки-связистки днём и ночью принима­ли и передавали шифровки.

«Вот если бы моя Галя увидела, куда я по­пала! — иногда думала Галина мама. — Какая тут пещера и какие скалы!.. Когда будет можно, я ей про это напишу».

Но шла война, и пи­сать о том, в какой пе­щере помещается штаб, было нельзя, да Галиной маме и некогда было писать длинные письма. То нужно было стоять на вахте, то дежурить на камбузе — так у флотских называется кух­ня, — то ехать по зада­нию начальника в город Мурманск или на полуостров, где держала обо­рону морская пехота и где шли в то время самые горячие бои.

 

Глава пятая

И вот однажды Галина мама поехала вер­хом на лошади отвозить важный пакет в бое­вую охрану Рыбачьего полуострова.

Вокруг неё было огромное белое поле, пус­тое и ровное.

Только далеко, там, где небо упирается в землю, стояли неровными зубцами горы.

Это был хребет Тунтури.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаНигде не росло ни деревца, ни кустарника. Снег и камень лежали на белой равнине. И шёл по равнине колючий ветер и бил в глаза ло­шадёнке и Галиной маме. И было так пусто кругом! Даже птицы не было видно в синем небе.

Лошадь проваливалась в сугробах и уходи­ла в талую воду по самое брюхо. 

С правой стороны в тундру врезался залив. Берег был однообразный: щебень и галька.

—  Ну, ты, пошла, пошла! — понукала Гали­на мама свою лошадку.

И вот они выбрались к самому заливу — ло­шадь со взмокшим брюхом и мама в разбухших от воды сапогах.

Залив был гладкий, как лист глянцевитой бу­маги. Высокое, синее, поднималось над ним не­бо. От синевы щемило в глазах и в сердце — так чист, так спокоен был небесный купол.

И вдруг воздух дрогнул. Откуда-то, со сто­роны Тунтурей, прилетела мина. С грохотом брызнули в небо камни и снег.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина

Лошадь прижала уши, и мама почувствова­ла, как она дрожит.

— Ну, старушка родная, гони! — закричала мама и изо всех сил пришпорила лошадь.

Лошадь дёрнулась, кинулась вскачь, хрипя и спотыкаясь. А вокруг них земля дрожала от новых взрывов.

Это фашист, который засел на сопках, об­стреливал сверху подходы к нашим землянкам, чтобы никто не мог ни подойти, ни подъехать к ним.

Не успела мама отъехать от первой воронки и десяти метров, как что-то словно стукнуло её по плечу. Лошадь всхрапнула, взвилась на ды­бы, а потом сразу упала на снег, подогнув пе­редние ноги.

Мама сама не знала, долго ли она пролежала на снегу. Время было весеннее, солнце в тех краях весной и летом не заходит, и она не мо­гла угадать, который теперь час. А часы у неё сломались.

Она очнулась не то от боли в плече, не то от холода, не то просто так. Очнулась и увиде­ла, что лежит на взрытом снегу, рядом со сво­ей убитой лошадкой. 

Маме очень хотелось пить. Она пожевала снегу, потом потихоньку вынула ногу из стре­мени, поднялась и пошла вперёд. Рукав её курт­ки совсем взмок от крови. Её тошнило.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаНо мама не возвратилась в штаб и даже ни разу не обернулась, не подумала, что можно возвратиться. Она шла вперёд, всё вперёд, одна в пустынном и белом поле. А вокруг неё тундра так и гудела от взрывов. Мёрзлые комья взлетали до самого неба и, дробясь на куски, валились вниз.

Мама шла очень долго. Она с трудом пере­ставляла ноги и думала только одно: «Ну ещё десять шагов! Ну ещё пять! Ну ещё три!»

Она сама не поверила себе, когда увидела наконец, что беловато-серые зубцы гор совсем близко подступили к ней.

Вот уже виден и жёлтый дым наших земля­нок. Ещё сто раз шагнуть — и она пришла.

— Пришла!.. — сказала мама и упала в снег: ей стало совсем худо.

Минут через сорок бойцы заметили издали на снегу её чёрную шапку-ушанку.

Маму подняли и понесли на носилках в са­нитарную часть.

В санчасти на маме разрезали куртку и под курткой нашли пакет, который она принесла из штаба.

 

Глава шестая

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаВ Куйбышеве бабушка и Галя получили письмо — не от мамы, а от начальника госпи­таля.

Сначала они очень испугались и долго не могли понять, что там написано. Но потом всё- таки поняли, что Галина мама ранена, упала с лошади и чуть не замёрзла в снегу.

— Так я и знала! Так я и знала! — плача, говорила бабушка. — Чуяло моё сердце!

— Моя мама ра­нена, — рассказывала Галя во дворе. — Мы так и знали!

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаСоседские девоч­ки, которые отправ­ляли подарки бойцам на фронт, сшили для мамы кисет и выши­ли: «Смело в бой, отважный танкист!» Они не знали, что Галина мама была связисткой.

Кисет с махоркой девочки отдали Гали­ной бабушке. Бабушка высыпала махорку и по­ложила в кисет носовые платки, гребешок и зер­кальце.

А потом Галя поехала с бабушкой в Моск­ву, где лежала в госпитале мама.

Они остановились у родных, в Большом Ка­ретном переулке, и каждый день ездили на троллейбусе номер десять навещать маму.

Бабушка кормила маму с ложечки, потому что мамины больные, отмороженные руки ещё не двигались. А Галя стояла рядом и уговари­вала её, как маленькую: «Ну, съешь ещё не­множечко! Ну, за меня! Ну, за бабушку!..»

 

Глава седьмая

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаИ вот мама почти совсем поправилась. Её выписали из госпиталя и дали ей отпуск на ме­сяц. Она опять научилась быстро ходить и громко смеяться, только руки у неё ещё не гнулись, и бабушка причёсывала её и одевала, как раньше одевала и причёсывала Галю. А Га­ля возила её через день в госпиталь на элект­ризацию, брала для неё в троллейбусе билет, открывала ей двери, застёгивала на ней шинель. И мама называла её: «Мои руки».

Как-то раз мама получила открытку, на ко­торой красивыми лиловыми буквами было вы­стукано по-печатному:

«Уважаемый товарищ, вам надлежит явиться в наградной отдел такого-то числа, в три часа дня». 

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаОткрытка была послана несколько дней назад, но пришла с опозданием. Такое-то число было уже сегодня, а до трёх часов оставалось всего полтора часа.

Мама, Галя и бабушка поскорей оделись и поехали в наградной отдел.

Они приехали без десяти три. Галя с тру­дом оттянула тяжёлую дверь, и они с ма­мой вошли в подъезд. А бабушка не захотела войти.

— Я лучше здесь похожу, — сказала она. — Уж очень я волнуюсь.

У вешалки с мамы сняли шинель, а Галя сама сняла свой тулупчик. И тут всем стало видно, что под шинелью у мамы — красивая, па­радная форма офицера Военно-Морского Флота, а под тулупчиком у Гали — матросская блуза, перешитая бабушкой из маминой краснофлот­ской фланелевки.

— Глядите-ка! Два моряка! — сказала гарде­робщица.

Они поднялись по широкой лестнице. Впере­ди шла мама, осторожно неся свои руки в пе­ревязках, а сзади — Галя.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. ЦейтлинаЗа дверью сказали: «Прошу!» — и они вошли.

У стола сидел человек. Перед ним лежала белая коробочка. Всё сияло на человеке: золо­тые погоны, два ряда пуговиц, золотые нашив­ки на рукавах и много орденов.

Галя и мама остановились у дверей.

Галя посмотрела на маму. Мама была так красиво причёсана! Над воротом синего кителя виднелся край крахмального воротничка. Из бо­кового кармана торчал платочек. А в кармане юбки — Галя это знала — лежал подарок куйбы­шевских ребят: кисет с надписью «Смело в бой, отважный танкист!». Как жалко, что кисета не было видно! 

Мама стояла навытяжку. Рядом в матрос­ской куртке стояла навытяжку Галя.

Человек покашлял и взял коробочку. Он сказал:

— За ваши заслуги в борьбе с захватчика­ми...—и протянул коробочку.

Но мамины руки лежали в чёрных перевяз­ках. Они были в рубцах и лилово-красных пят­нах, похожих на ожоги. Они защищали Родину, эти руки. На них остался багровый след её хо­лодов и вражеского огня. И человек, стоявший против мамы, на минуту задумался. Потом он шагнул вперёд, подошёл прямо к Гале и отдал коробочку ей.

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина— Возьми, девочка, — сказал он. — Ты мо­жешь гордиться своей мамой.

— А я и горжусь! — ответила Галя.

Но тут мама вдруг отчеканила по-военному:

— Служу Советскому Союзу!

И они обе — мама и Галя — пошли к двери.

Впереди шла Галя с коробочкой, сзади — мама с руками в перевязках.

Внизу, в подъезде, Галя открыла коробочку. Там был орден Отечественной войны — единст­венный орден, который передаётся по наследст­ву детям.

У входа их поджидала бабушка. Она увиде­ла мамин орден и громко заплакала. Все про­хожие стали на них оглядываться, и мама ска­зала бабушке:

— Мамочка, не надо! Перестань, мамочка! Я ведь не одна. Таких много... Ну, не плачь, право же неудобно!..

Но тут какая-то пожилая женщина, прохо­дившая мимо, заступилась за бабушку.

— Отчего же! — сказала женщина. — Конеч­но, матери очень лестно. И не захочешь, да за­плачешь!

Рис. Н. ЦейтлинаРис. Н. Цейтлина

Но Галиной бабушке так и не удалось по­плакать вволю на улице. 

Галя тянула её за рукав. Она торопилась домой, в Большой Каретный.

Ей хотелось скорее-скорее рассказать во дворе всем ребятам, как и за что они получили орден.

А так как я тоже живу в Большом Карет­ном, в том самом доме, в том самом дворе, то и я услышала всю эту историю и записала её слово в слово от начала до конца — по порядку.

 

 

к содержанию