У храмов, на алтарях, богам приносили жертвы и бога­тые дары.

К олимпийским богам нередко обращались за советом и помощью. Большой популярностью во всей Элладе и за ее пределами пользовался Дельфийский оракул — святи­лище в Дельфах у подножия горы Парнас. Волю бога Апол­лона здесь изрекала сидящая на золотом треножнике проро­чица, которую называли пифия. Прорицания напоминали загадки: они были туманными и двусмысленными, поэтому их можно было истолковывать по-разному. Скоро вы узнаете, какое прорицание дал Дельфийсий оракул лидийскому царю Крезу, когда тот захотел развязать войну с персами, и как оно было истолковано.

Читая эту книгу, вы наверняка удивитесь, узнав, что персидское войско Ксеркса насчитывало пять миллионов воинов. Это, конечно, преувеличение, и очень большое. Со­временные историки называют цифру в пятьдесят раз мень­шую. В отличие от Геродота, они утверждают, что мудрец Солон не мог встретиться с Крезом, потому что стал царем только в 560 г. до н. э., а Солон путешествовал с 594-го по 584 год. Не могла состояться и встреча Солона с египет­ским царем Амасисом, который царствовал с 569-го по 526 год. В «Истории» Геродота имеются и другие неточ­ности, искажения, а то и просто ошибки. К ним нужно относиться с пониманием. Ведь историк древности, в отли­чие от современного, ставил перед собой несколько другие задачи. Его больше интересовала художественная сторона повествования, а не точность и достоверность фактов.

Исто­рические сочинения, как и поэмы Гомера, в Древней Гре­ции чаще читали вслух при большом скоплении народа, и поэтому историк стремился к тому, чтобы заинтересовать своих слушателей. Известно, что Геродот тоже выступал в Афинах с чтением отдельных глав своей «Истории» и да­же получил за это щедрое вознаграждение. Кроме того, многое из услышанного Геродот записывал по памяти. Ведь тогда писали преимущественно на табличках из меди, кам­ня, дерева и кожи. Понятно, что если бы в своих путешест­виях Геродот записывал все услышанное, то не смог бы унести и сотой части своих «записных книжек». И то, что историк через переводчиков расспрашивал разных лю­дей — от царей до случайных встречных, — тоже не могло не сказаться на его «Истории».

Чтобы вы, ребята, представляли себе, как писал Геро­дот, предлагаем вам прочесть фрагмент из его «Истории» в точном переводе с греческого. Вот как историк описывает Ливию: «...Восточная часть Ливии, населенная кочевника­ми, низменная и песчаная вплоть до реки Тритона. Напро­тив, часть к западу от этой реки, занимаемая пахарями, весьма гористая, лесистая, со множеством диких зверей. Там обитают огромные змеи, львы, слоны, медведи, ядо­витые гадюки, рогатые ослы, люди-песьеглавцы и совсем безголовые, звери с глазами на груди (так по крайней мере рассказывают ливийцы), затем — дикие мужчины и жен­щины и еще много других уже не сказочных живот­ных.

В земле же кочевников вовсе нет таких зверей, но зато водятся вот какие: пигарги, зоркады, бубалиды и ослы, но не рогатые, а иные, не пьющие воды (и они действительно не пьют); затем ории (из рогов их делают изогнутые гри­фы для лир), это животные величиной с быка; далее лиси­цы, гиены, дикобразы, дикие бараны, диктии, шакалы, пан­теры, бории, сухопутные крокодилы (длиной до 3 локтей), весьма похожие на ящериц, страусы и маленькие однорогие змеи. Кроме того, в западной Ливии водятся и такие живот­ные, которые встречаются и в других землях (кроме оленя и дикого барана). Оленя же и дикого кабана вовсе нет в Ли­вии. Мыши там трех пород: одни называются двуногие, другие — «зегерии» (ливийское слово, по-эллински значит «холм»), третьи — ежи. В зарослях сильфия живут ласки, очень похожие на тартесских. Вот какое множество зверей водится в земле ливийцев-кочевников, насколько я могу судить по обстоятельным расспросам».

Глава 1. КРЕЗ, ЦАРЬ ЛИДИЙСКИЙ

Самым богатым в мире человеком в древности считали царя Ли­дии Креза. И в самом деле, он был сказочно богат. Столица лидийско­го царства — город Сарды, стоявший на берегу реки Герм в Малой Азии, — славилась богатством и роскошью украшавших ее величе­ственных дворцов. Слава о Крезе дошла и до нас. Когда мы хотим назвать кого-то очень богатым, мы говорим: он богат как Крез.

Тридцати пяти лет от роду Крез унаследовал от своего отца ли­дийское царство. Быстро удалось молодому царю расширить его пре­делы, подчинив себе многие народы, многие богатые и могуществен­ные эллинские города вдоль побережья Малой Азии. Возгордился Крез и стал считать себя самым счастливым в мире человеком. Невдо­мек было царю, что быть богатым — одно, а быть счастливым — со­всем другое.

Крез совершил немало безрассудных поступков, за которые при­шлось дорого заплатить. Наученный горьким опытом, царь стал бла­горазумнее. Сама жизнь учила его. А жизнь — хороший учитель.

Судите сами, насколько опрометчив был лидийский царь. У него было огромное войско. Ведя войны и покоряя многие народы, это войско достигло побережья Малой Азии и вышло к восточным бере­гам лазурного Эгейского моря. Но и этого Крезу было мало. Вздума­лось царю подчинить и близлежащие эллинские острова Самос, Хиос и Лесбос. А для этого нужно было построить большой флот, чтобы посадить сухопутное войско на корабли. В то время когда царь обду­мывал столь дерзкий план, в Сарды прибыл эллинский мудрец по имени Биант. Сгорая от любопытства, Крез начал расспрашивать при­шельца, что нового слышно в Элладе.

— Что тебе сказать, владыка! — говорит ему Биант. — Острови­тяне готовят поход против тебя. Они уже собрали огромную конни­цу из десяти тысяч всадников.

— Прекрасно! — воскликнул обрадованно Крез. — Пусть эти мо­реходы выступят на конях против меня. Здесь, на суше, они увидят, чего стоит лидийская конница!

— Я смотрю, о царь, — сказал Биант, — ты не прочь увидеть на суше морских конников. Знай же: островитянам тоже не терпится увидать в своих водах твое сухопутное войско.

Слова Бианта сильно озадачили Креза. Обдумав все еще раз, царь решил отказаться от своего прежнего замысла.

Другой эллинский мудрец странствовал по миру, чтобы свет по­видать, разные страны и народы увидеть, их обычаи узнать и стать еще мудрее. Это был афинянин Солон. Побывав в Египте у царя Амасиса, мудрец прибыл в Лидию, в богатые и могущественные Сарды. 

Слава о Солоне шла большая, и Крезу льстило, что он принимает у себя во дворце столь знатного мужа. Все шло хорошо. На третий или четвертый день Крез велел слугам как бы невзначай провести гостя по царским сокровищницам и показать ему свои огромные бо­гатства. Но Солон недаром был мудрецом, эллином, да к тому же еще жителем Афин. Перехитрить его было трудно. Он с интересом осматривал сокровища, всем любовался, но не проронил ни слова. Крез не на шутку обеспокоился.

— Друг-афинянин! — говорит он мудрецу. — Мы много наслы­шаны о твоей мудрости и странствованиях. Теперь и я хочу спросить тебя: встречался ли тебе уже где-нибудь самый счастливый чело­век, более счастливый, чем все остальные?

— Я вспомнил о том, — отвечал Крез, — кому каждый царь дол­жен отдать половину своих сокровищ только за честь побеседовать с ним. О том, кто не прельщается ни богатством, ни могуществом. Кто утверждает, что человек может только тогда считать себя счастли­вым, когда жизнь его венчает благополучный конец.

Кира потрясли эти слова. Царь персов тоже не знал, какой конец ему уготован. Он взглянул на пылающий костер, и ему стало страшно. Кир приказал тотчас потушить огонь и увести Креза с костра. Одна­ко огонь все разгорался, и люди никак не могли его потушить. Тогда Крез обратился с мольбой к Аполлону. И свершилось чудо. На ясном небе внезапно сгустились тучи, подул сильный ветер, разразилась страшная гроза, которая и потушила костер.

«Боги благоволят к этому человеку», — подумал Кир. Он велел снять с Креза кандалы и подвести к нему.

— Почему ты пошел войной на мои земли? — спросил Кир.

— Глуп тот, кто предпочитает войну миру, — ответил Крез. — Ведь в мирное время сыновья хоронят отцов, и это вполне естествен­но, а на войне отцы хоронят своих убитых сыновей. Как мне кажет­ся, побудил меня к войне один из богов. О, это жестокий бог! Царь! Окажи мне величайшую милость, позволь мне послать эллинскому богу, которого я чтил превыше всех и которого я одарил как никто другой, вот эти кандалы. Я хочу спросить его: разве у небожителей принято быть столь неблагодарными? Не стыдно ли обманывать людей, подстрекая их к войне и заверяя, что их ожидает победа?!

С разрешения Кира Крез послал гонцов в Дельфы с этими дерз­кими вопросами.

Богам, конечно, известно больше, чем людям. Но они не в ответе за то, что люди истолковывают их слова в своих интересах... Вот по­слушайте, что ответила пифия гонцам Креза: «Своей судьбы не мо­жет избежать никто из людей. Даже боги подвластны Року (Рок — в представлениях древних греков — потусторонняя сила, предрешающая события жизни людей и богов). Крезу было суждено искупить преступления своих предков. Ему не следует быть столь неблагодарным. Пусть не забывает, что именно Аполлон спас его от гибели на костре. А в оракуле бог действительно предска­зывал, что если Крез переправится через реку Галис, то погубит огром­ное царство, но Аполлон имел в виду не царство персов, а царство са­мого Креза. Следовало понять, что бог не мог поддержать его ковар­ные замыслы против Кира». Услышав ответ оракула, Крез признал, что Аполлон прав и что во всем виноват он сам, несчастный глупец.

Крез прожил еще много лет, но уже не царем, а советником Кира.

Вот как жизнь научила Креза быть умным и рассудительным. Те­перь он уже мог давать мудрые советы другим.

Глава 2. КРЕЗ ИЩЕТ СОЮЗНИКОВ

Как нам уже известно, пифия посоветовала Крезу взять себе в со­юзники самых сильных среди эллинов. И лидийский царь, разузнав через своих людей о положении различных эллинских государств, решил, что выбирать ему придется между афинянами и спартанца­ми. Вот послушайте, что сообщили Крезу.

В те времена афинское государство находилось в тяжелом поло­жении. Народ был разделен на два враждующих между собой лаге­ря. Одни жили на побережье, и их предводителем был Мегакл. Дру­гие же обитали на плодородной равнине близ Афин, и во главе их стоял Ликург. Когда двое не могут поладить между собой, то от это­го выигрывает кто-то третий. Этим третьим был знаменитый пол­ководец Писистрат, возглавивший самых бедных и обездоленных граждан, в основном крестьян и пастухов, обитавших на склонах гор.

Хотя Писистрат возглавлял бедняков, сам он был из знатного и богатого рода. Он доблестно и мужественно сражался с врагами и был необычайно честолюбив. Не обладая достаточным весом и силой, что­бы взять власть в Афинах в свои руки честным путем, Писистрат придумал вот какую уловку. В один прекрасный день, нанеся себе неглубокие раны, он стремительно въехал на повозке на рыночную площадь города. Писистрат уверял всех, что рано утром, когда он направлялся на свои поля, враги напали на него, такого достойного и знатного гражданина, и жестоко избили из ненависти. Писистрат просил у афинян телохранителей на это тревожное время.

Афинский народ оказался великодушным и легковерным. Он пре­доставил Писистрату стражу. Вот с этой-то стражей и отрядом вер­ных ему людей «бедняга» Писистрат захватил Акрополь и стал ти­раном, то есть диктатором, как сказали бы мы сегодня. Ни Мегаклу, ни Ликургу это не могло понравиться. Объединив свои силы, они через некоторое время изгнали Писистрата из города. Но и в изгна­нии он не отказался от своих намерений и настойчиво добивался по­ставленной цели. Писистрат даже сумел помириться со своим заклятым врагом Мегаклом и жениться на его дочери. С помощью тестя ему удалось захватить власть в Афинах во второй раз и удержать ее.

Не обошлось без хитрости и на этот раз. В одной из соседних дере­вень жила красавица по имени Фия. Высокая, стройная, она была гор­да и величава. И вот Писистрат надел на девушку доспехи, шлем с длинным хвостом и показал, какие позы принимать, чтобы казаться еще более величественной. Усадив Фию на колесницу рядом с собой, он отправился в Афины. А вперед выслал глашатаев. Прибыв в го­род, они разбежались по улицам, громко крича, что только что соб­ственными глазами видели богиню Афину. Она якобы приближает­ся к городу на колеснице вместе с Писистратом. «Сама Афина воз­вращает Писистрата из изгнания! — кричали глашатаи. — Таково желание богини! Будьте же к нему благосклонны, граждане Афин!»

«Впрочем, — читаем у Геродота, — все это выдумка чистой воды, в которую давно уже никто не верит. Ведь эллины славились умом и отличались от варваров своим благоразумием, а также свободой от глупых суеверий». Как бы там ни было, Крез, получив такие вести, решил, что афиняне — союзники ненадежные.

А теперь послушайте, что поведали лидийскому царю о спартан­цах.

Спартанцы всегда побеждали в самых жестоких битвах и сраже­ниях. Слава об их силе и могуществе шла большая. Но они никак не могли победить в войне тегейцев и терпели от них одно поражение за другим. Пришлось спартанцам обратиться к Дельфийскому ора­кулу, чтобы узнать, в чем секрет их постоянных неудач. Пифия из­рекла :

Есть на Аркадской равнине город Тегея,
Могучая сила гонит там ветры в одном направленье.
Там, где слышен удар, где звучит отраженье удара,
Там, где беда порождает беду, —
Там чужая земля хранит Агамемнона сына.
Отыскав его прах, овладеете тотчас Тегеей.

Итак, спартанцам следовало разыскать могилу Ореста, сына аргосского царя Агамемнона, и перенести его кости в Спарту. Но сделать это было совсем непросто. Спартанцам даже пришлось заключить переми­рие и послать лазутчиков в Тегею на поиски могилы Ореста. Впрочем, надежды на успех у них не было.

Однажды один из лазутчиков по имени Лих, бродя по улочкам Тегеи, зашел в кузницу. Он долго любовался, как кузнец ковал железо на наковальне. Заметив, что гость заинтересовался его работой, кузнец сказал:

— Тебя удивляет, как податливо в моих руках раскаленное железо? Но ты бы еще не так удивился, если бы увидел то, что видел я однажды своими собственными глазами. Задумал я выкопать у себя во дворе колодец. Копаю, копаю, и вдруг вижу: гроб локтей семь длиной! Я удивился: неужели раньше люди были такие высокие? Поэтому-то я не выдержал и открыл гроб. И что же: скелет был такой же длинный, как и гроб! Осмотрев скелет, я закрыл гроб и снова засы­пал его землей.

Худ. М. Неверов

Глава 3. КИР, ЦАРЬ ПЕРСИДСКИЙ

Итак, персы покорили лидийцев. Во времена царствования Кира и в последующие десятилетия огромная персидская держа­ва играла значительную роль в истории древнего мира. Поэтому нам будет интересно узнать поподробнее о ее возникновении.

В те очень давние времена, на протяжении целых пятисот лет, в Малой Азии господствовали ассирийцы. Столицей их государства был огромный, необычайно богатый город Вавилон, находившийся в Месопотамии на реке Евфрат. Ассирийцы угнетали другие на­роды и племена. Первыми против ассирийцев выступили мидяне. Они проявили необычайное мужество в неравной борьбе и завоевали свободу. Примеру мидян последовали другие народы и тоже освободились от ненавистного рабства. Но ассирийцы все еще оставались могущественными и богатыми.

У мидян после освобождения от чужеземного ига наступило безвластие и беззаконие. Жили они разобщенно небольшими се­лениями. А разве может достичь чего-либо разобщенный народ? Но к счастью, нашелся в Мидии мудрый человек по имени Деиок, убедивший своих сограждан объединиться и построить большой укрепленный город. Мидяне воздвигли город Акбатаны, защитив его семью крепостными стенами. Бастионы первой стены были белые, второй — черные, третьей — красные, четвертой — синие, пятой — оранжевые, шестой — серебряные, а седьмой — золо­тые. За седьмой стеной мидяне построили дворец и избрали Деиока своим царем.

Пятьдесят лет царствовал над мидянами Деиок. Ни с кем из соседей он не воевал. Был человеком миролюбивым и видел свою цель в объединении и укреплении индийского государства.

Когда Деиок умер, его корыстолюбивые преемники, стремясь к наживе и обогащению, стали разжигать войны одну за другой. Соседями мидян были персы, и именно их они подчинили себе первыми. И хотя вначале мидяне господствовали над персами, че­рез некоторое время власть перешла в руки персов. Вот послу­шайте, как это случилось.

Худ. М.Неверов

Глава 4. АМАСИС И ПОЛИКРАТ

У Кира было два сына — Камбис и Смердис. Камбис, унаследо­вавший престол, был такой же воинственный, как и его отец. Больше всего на свете ему хотелось завоевать огромное и сказочно богатое царство Египет. Через эту страну протекает могучая река Нил, дарящая ей богатые урожаи и изобилие.

В те годы египетским царем, или фараоном, как называли царей в Египте, был мудрый человек, выходец из простого народа, по случай­ному стечению обстоятельств оказавшийся на троне. Звали его Амасис. Лишь немногие любили и уважали Амасиса. Большинство не очень-то считалось с ним. По той простой причине, что был он незнатного рода.

Амасиса это не заботило. Обладая царской властью, он никогда не использовал ее против своих недоброжелателей. Он предпочитал завоевывать их симпатии по-хорошему. Вот послушайте, что однажды придумал Амасис.

Все знали, что у царя есть золотой таз для омовения, в котором сам царь и все его гости омывали ноги. Таз этот Амасис велел расплавить и отлить из него статую бога.

Статую царь приказал установить на самой оживленной площади города. Отовсюду спешили горожане посмотреть на новую статую. Все восхищались ее красотой и почестью, которую царь воздал богу. В один прекрасный день Амасис собрал народ на площади и обратил­ся к нему с такими словами:

— Мне стало известно, что вы с благоговением почитаете вот эту золотую статую бога, которую я велел воздвигнуть. Но никто из вас даже не поинтересовался, из какого именно золота она сделана. Так вот, я открою вам секрет: эта статуя сделана из моего таза для омовения ног! Впрочем, не имеет значения, чем эта статуя была раньше. Важно то, что сейчас это статуя бога и ее следует почитать. От вас я жду того же самого. Я ваш царь, и вы должны любить и уважать меня. А кем я был раньше, — не имеет значения.

Так Амасису удалось расположить египтян к себе.

Амасис не выносил этикета и царских почестей. До обеда он обычно усердно занимался государственными делами. Потом пировал в окру­жении своих лучших друзей. Царю нравилось жить весело и беззабот­но. И он очень любил во время застолья беззлобно подшучивать над своими сотрапезниками.

Приближенные Амасиса советовали ему быть благоразумнее и вести себя как подобает царю, а не развлекаться с приятелями, как равный с равными. Но Амасис считал иначе. И однажды на сетования приближенных сказал так:

— Стрелок натягивает тетиву лука и выпускает стрелу только тогда, когда в этом есть необходимость. Ведь если бы тетива была натя­нута постоянно, она бы непременно лопнула. Так и человек: он должен и работать, и отдыхать. Если человек будет непрерывно заниматься только серьезными делами, не отдыхая и не развлекаясь, то он станет злобным и раздражительным, а то, чего доброго, может лишиться рас­судка. Ведь известно: делу — время, потехе — час.

В Египте в те времена было много святилищ, больших и знаме­нитых, маленьких и неприметных. Туда обращались люди с самыми различными просьбами. Случалось, что богов даже просили помочь ра­зыскать потерянные вещи. Египтяне заметили, что Амасис одни свя­тилища очень высоко почитает и заботится о них, а другими прене­брегает и даже не жалует денег на их содержание. Никто не мог понять, в чем тут дело. Но однажды Амасис сам все объяснил, рассказав прия­телям такую историю:

— Когда я еще не сидел на царском троне, а был простолюдином, иногда, во время застолья, чтобы подшутить над друзьями, я прятал их вещи. Подозревая, что это дело моих рук, друзья водили меня по разным святилищам. В одних меня уличали в краже, в других оправдыва­ли. А я знал правду лучше всяких оракулов и поэтому смог прове­рить, какие из них правдивы, а какие лгут. Теперь же тех оракулов, ко­торые когда-то меня обвиняли, я глубоко почитаю и забочусь об их содержании, потому что знаю: они говорят правду. А тем, которые меня лицемерно оправдывали, я не оказываю никакой поддержки.

Амасис был добрым царем. Он издал немало хороших законов. Во времена его царствования Египет процветал. Как человек мудрый, Амасис прекрасно понимал, что ему следует опасаться персов. Он укрепился в своих опасениях, когда прибыли послы от Камбиса и просили, чтобы он отдал свою дочь в жены молодому персидскому царю.

Амасис оказался в очень затруднительном положении. Ведь как бы он ни поступил, беды не миновать. Если он не отдаст дочь за Камбиса, то война неизбежна. Если отдаст, то Камбис будет плохо с ней обращать­ся, чтобы вызвать его гнев и развязать войну. Как тут быть? В любом случае недурно было бы выиграть время. Царь велел нарядить в рос­кошные одежды другую девушку и с богатыми дарами отослал ее как свою дочь в Персию к Камбису.

На какое-то время это отвращало беду. Но рано или поздно обман раскроется. Поэтому царь стал спешно заключать военные союзы, чтобы не оказаться в одиночестве, когда на него пойдут войной полчища персов. Амасис предпринял и еще кое-что, что с первого взгляда может показаться весьма странным. На самом же деле это говорит о прозорливости Амасиса. Когда умер один похожий на него египтянин, царь велел незаметно похоронить его в усыпальнице, которую он при­готовил для себя. И оставил завещание сыну тайно похоронить его как простолюдина в какой-нибудь братской могиле.

И в самом деле, когда некоторое время спустя Камбис победителем вошел в Египет, он велел выбросить из усыпальницы тело умершего к тому времени царя и бичевать его. Не знал Камбис, что тот, кого он велел осквернить, не был Амасисом. С помощью такой уловки Амасису удалось избежать надругательства после смерти.

Одним из союзников и друзей Амасиса был тиран острова Самос эллин Поликрат. Слово «тиран» в те далекие времена не означало «деспот, мучитель», а применялось к людям, захватившим власть, не имея на то законного права. В шестом веке до нашей эры во многих городах Эллады правили тираны.

Так уж случилось, что Поликрату всегда и во всем неизменно со­путствовала удача. В любом деле он преуспевал. Его военные походы всегда увенчивала победа. От победы к победе росло могущество Само­са, который в те времена был одним из самых сильных и богатых эллинских государств.

Блестящие успехи Поликрата встревожили Амасиса. И он решил направить самосскому тирану такое послание:

«Конечно, приятно узнавать, что твой друг и союзник счастлив и что дела у него идут хорошо. Но все же твои постоянные удачи не очень радуют меня. Я ведь знаю: боги завистливы. Поэтому я желаю тебе, как желаю всем своим друзьям, которых люблю и уважаю, чтобы од­но удавалось, а другое нет. Я и себе пожелал бы, чтобы мне на моем веку сопутствовали как успехи, так и неудачи. Я еще не встречал тако­го человека, которому бы все всегда удавалось и с которым бы потом не приключилась беда.

Выслушай мой совет и ради своего же счастья поступи так, как я скажу: самое ценное для тебя постарайся потерять или уничтожить. Эта потеря нарушит твое однообразное счастье, которое, я уверен, к добру не приведет».

Очень удивился Поликрат, прочитав это послание. Как может человек пойти против своей судьбы? Но чем больше он размышлял, тем больше убеждался в мудрости слов Амасиса. Взгляд его упал на большой изумрудный перстень в золотой оправе, который он носил на среднем пальце. Это было изделие искусного ювелира, и тиран очень им дорожил. Он верил, что именно этот перстень приносит ему удачу. После долгих сомнений Поликрат решил последовать совету Амасиса.

Снарядив большой пятидесятивесельный корабль, он вышел в море со всей своей свитой. Когда корабль достиг середины моря, Поликрат снял любимый перстень, поцеловал и бросил в море. Опе­чаленный, с низко опущенной головой возвратился царь во дворец.

Вскоре в царские палаты явился рыбак. Он принес в дар Поликрату необыкновенную рыбу огромных размеров.

— Я подумал, царь мой, что такая прекрасная рыба — достой­ный тебе подарок. Прошу тебя: не откажись принять мой скромный дар.

Поликрат обрадовался столь редкому подарку. Он был в хорошем расположении духа и пригласил рыбака на обед. Представьте себе, как удивились придворные, узнав, что слуги, потроша рыбу, нашли в ее брюхе Поликратов перстень, который он выбросил в море!

Сомнений быть не могло: это боги посылают Поликрату удачу за удачей. Все придворные славили своего царя, самого счастли­вого в мире человека.

Так Поликратов перстень вошел в историю.

Случившееся еще больше убедило Амасиса в том, что человеку от судьбы не уйти. Он послал на Самос вестника объявить, что раз­рывает свой союз и дружбу с Поликратом. А поступил так Амасис потому, что не хотел сокрушаться о Поликрате как о друге, когда его постигнет страшная беда. Впрочем, Амасис умер раньше Поликра­та, и ему не довелось увидеть трагической кончины своего бывшего приятеля.

Летевшая по свету слава о необыкновенной удачливости Поликра­та сделала его дерзким и алчным. Многие могущественные прави­тели возненавидели самосского тирана. Среди них был перс Орет, сатрап, иными словами, правитель Сард, столицы лидийского цар­ства. Орет полагал, что если ему удастся убить Поликрата, то он легко сможет присоединить к персидскому государству процветающий и богатый Самос. Вступить в открытую войну с Поликратом Орет, однако, побаивался. И, придумав коварный план, он послал на Самос с бога­тыми дарами верного ему человека. Явился тот к Поликрату и сказал:

Худ. М. Неверов

Глава 5. БЕЗУМНЫЙ КАМБИС

А теперь снова вернемся к персам. Если вы помните, царем Персии после смерти Кира стал его старший сын Камбис. С детства он страдал тяжким недугом, постепенно приближавшим его к безумию. Тем не менее Камбис добился победы во многих военных походах и установил власть персов не только в Азии, но и в Африке.

Когда Камбис узнал, что Амасис обманул его, прислав вместо своей дочери, которую он пожелал в жены, другую девушку, то сильно разгневался. Вот он — повод для нападения на Египет!

Амасис к тому времени, как мы уже знаем, умер, а его сын Псамменит, который царствовал всего шестой месяц и был неопытным в воен­ном деле, не смог дать отпор Камбису. Персы легко захватили весь Египет. Персидский царь не убил Псамменита. Он предпочел оставить его в живых, чтобы вдоволь поиздеваться над ним. Несмотря на то что Псамменит все-таки был царем, его бросили ко всем остальным плен­никам и заставили выполнять самую тяжелую работу.

Однажды, когда пленники, среди которых были знатные египтяне, работали на одной из площадей города, Камбис велел их дочерей, а вместе с ними и царевну, дочь Псамменита, провести через площадь. Разрывалось сердце у отцов от боли, когда они увидели страдания доче­рей. Многие рыдали. Псамменит же слезы не проронил. Он опустил голову, сделав вид, будто не узнал свою дочь. На другой день через площадь мимо Псамменита провели вместе с другими юношами из знатных семей его сына. Руки юношей были связаны, рты заткнуты, на шее у каждого была петля. Их вели на казнь. Псамменит опять по­тупил взор, не признавая своего сына. И опять не проронил ни слезы.

Когда немного погодя Псамменит увидел на площади одного своего старого друга, который раньше преуспевал, но разорился и теперь, как нищий, просил у прохожих милостыню, он бросился к нему, обнял и горько заплакал. Узнав о странном поведении Псаммени­та, Камбис весьма удивился и велел узнать, почему египетский царь оставался безразличен к горю своих детей и почему его так потрясла беда не родного ему человека.

— Передайте Камбису вот что,— отвечал Псамменит посланникам царя,— несчастья и беды моего дома слишком велики. Не хватит слез, чтобы их оплакать. А горе моего друга, который всегда купался в роскоши, а на старости лет стал нищим и обездоленным, достойно слез.

Эти слова показались Камбису справедливыми. Он стал лучше обращаться с побежденным царем и даже помиловал его сына и дочь.

Камбису и Египта было мало. Теперь он стремился проникнуть в глубины Африки и захватить Эфиопию. Шла молва, что эту богатую страну населяют высокие, красивые люди, живущие до ста — ста пяти­десяти лет.

Прежде чем выступить в поход, Камбис решил послать в страну эфиопов лазутчиков. С этой целью он вызвал из Египта людей из пле­мени ихтиофагов (ихтиофаги — те, что питаются рыбой), которым был знаком язык эфиопов. Камбис снаб­дил ихтиофагов богатыми дарами эфиопскому царю. Среди них были пурпурные одежды, золотые ожерелья и браслеты, сосуды с благо­вониями. Персидский царь велел передать царю эфиопов, что у него самые добрые намерения и что он желает быть его другом и союз­ником.

Однако эфиопский царь пренебрег дарами Камбиса. Браслеты он принял за оковы, сказав, что в его стране много золота, поэтому такие вещи для пленников и рабов они делают потолще и покрепче. И ведь это было правдой: эфиопы действительно имели очень много золота, а о существовании меди и железа они даже не подозревали.

Услышав заверения ихтиофагов в том, что Камбис желает быть его другом и союзником, эфиопский царь ответил:

— Не потому послал вас ко мне персидский царь с дарами, что желает моей дружбы. А вы пришли в мое царство как лазутчики, чтобы все выведать. Будь Камбис человеком справедливым, довольст­вовался бы он своей землей и не стремился бы завоевывать чужие, не порабощал бы он людей, не причинивших ему зла. Передайте своему царю: пусть благодарит богов, что эфиопам никогда не приходило в голову идти войной на чужие земли. Ведь тогда и он испытал бы на себе наше могущество. Передайте ему и этот большой лук, а вместе с ним совет: если персы смогут столь легко натянуть лук, как его натя­гиваю я, то пусть идут войной на нас!

Много чудес увидали лазутчики в стране эфиопов. Больше всего их поразило то, что эфиопы хоронят умерших в гробницах из прозрачного камня. Сначала тело покойника бальзамируют, затем его покрывают гипсом, а потом яркими красками на нем рисуют человека таким, каким он был при жизни. Мумию помещают в большой сосуд из прозрачного камня и целый год хранят в доме. Через год сосуды с мумиями выво­зят за город и оставляют там. Так и живут живые рядом с мерт­выми. 

Когда лазутчики, вернувшись из страны эфиопов, обо всем рас­сказали Камбису, царь страшно разгневался. В неистовстве он бросил­ся натягивать тетиву присланного эфиопским царем лука, но у него ничего не получилось. Единственный из персов, кто смог натянуть тетиву на два пальца, был младший брат Камбиса Смердис. Но за это он поплатился жизнью...

Итак, Камбис решил немедля выступить в поход против эфиопов.

Совершенно не подготовленное к войне персидское войско двинулось в чужие, неведомые края.

В пути быстро истощились скудные запасы продовольствия. Персы стали убивать и есть вьючных животных. Когда все животные были истреблены, воинам пришлось питаться травой и кореньями. Наконец персидское войско вступило в песчаную пустыню. Обезумевшие от голода воины были настолько ужасны, что Камбис опасался, как бы не стали они поедать друг друга. Поэтому царь решил вернуться обрат­но. Войско распалось, и Камбис, больной и истомленный лишениями, возвратился в Египет.

Во всех бедах и несчастьях Камбис винил теперь своего брата. Никак царь не мог смириться с тем, что Смердис сумел натянуть те­тиву эфиопского лука. Его мучила зависть к брату. К тому же однажды ночью Камбис увидел страшный сон: прибывший из Персии гонец объявил, будто Смердис сидит на царском троне, а голова его касается неба. Это уже было чересчур. На рассвете следующего дня царь изгнал брата из Египта, послав вслед за ним Прексаспа, верного ему человека, с заданием тайно убить Смердиса и похоронить его тело в чужой земле. Настиг он его? Убил? Не убил? Никому это точно не известно. Одни уверяют: «Да, убил», другие говорят: «Нет, не убил». Но как бы там ни было, Смердис как сквозь землю провалился.

Безумства Камбиса не знали предела. Он становился все более опасным не только для близких, но и для государства. Все вокруг стали роптать, но открыто выразить свое недовольство побаивались. Камбис опустился даже до того, что осквернил религию египтян. Вот как это получилось.

Среди богов, которым поклонялись египтяне, был бог по имени Апис. Египтяне верили, что Апис каждые сто лет появляется среди людей в образе красивого черного теленка с белым четырехугольником на лбу. Спину этого священного теленка украшало изображение орла, волосы на хвосте были раздвоены, а под языком был изображен жук.

Рассказывают, что в дни возвращения Камбиса из похода родился именно такой теленок, и все египтяне возликовали. Одевшись в празд­ничные одежды, они пели и веселились. Ведь Апис всегда приносил в Египет счастье.

Безумный Камбис заподозрил, что египтяне ликуют и веселятся потому, что его поход на Эфиопию закончился неудачей. А тут еще жрецы сообщили царю, что к египтянам в образе теленка явился бог Апис. Камбис отстегал жрецов плетью и велел поймать Аписа и привести к нему.

Сказано — сделано. Как только царь увидел Аписа, то, не помня себя от ярости, выхватил кинжал и хотел вонзить его теленку в живот. Но Апис отпрянул, и царь рассек ему только бедро. Раненого теленка перенесли в храм, где он через несколько дней умер. Это происшествие повергло египтян в глубокий траур, и все ожидали чего-то очень страшного. Бог Апис должен был отомстить!

Из Персии доходили дурные вести... Наконец прибыл гонец и объявил, что в Сузах, персидской столице, вспыхнул мятеж против Камбиса и что новоявленный царь повелевает войску отныне пови­новаться только ему. Гонец утверждал, что этим новым царем, захва­тившим престол, был не кто иной, как родной брат Камбиса Смердис.

Услышав такую весть, Камбис грозно взглянул на Прексаспа, кото­рому было велено убить Смердиса, и закричал:

— Так вот как ты выполнил мое поручение!

Прексасп, дрожа от страха, прошептал, что гонец лжет. Не может быть такого, чтобы в Персии на троне сидел Смердис, ведь он по при­казанию Камбиса убил его собственными руками...

Решили подробно расспросить гонца, что же случилось в Сузах и кто велел ему принести такие вести. И вот что выяснилось.

Когда Камбис пошел войной на Египет, то управляющим в своем дворце в Сузах оставил одного мага. Тот, прослышав о тяжком недуге царя и о его неудачах, решил поднять мятеж. Это маг послал гонца объявить войску, что на престол взошел Смердис. Ведь в Персии еще не знали об убийстве Смердиса и могли поверить, что он в самом деле вернулся и стал царем. Но ни Камбис, ни Прексасп никак не могли по­нять, откуда все-таки взялся Смердис.

И вдруг они вспомнили, что у поднявшего восстание мага есть брат, очень похожий на брата Камбиса, и что его тоже зовут Смердис. Был он человеком подозрительным и совершал недостойные дела. За это ему в наказание отрезали уши. Все ясно! Маг посадил на трон своего брата! Это был не настоящий Смердис, а лжесмердис.

Внезапно Камбис вспомнил сон: гонец из Персии приносит ему известие, что Смердис восседает на царском троне, головой касаясь неба. Теперь царь понял: боги предвещали ему, что власть захватит лжесмердис. О, как несправедлив он был, подозревая своего несчастного брата, и как жестоко поступил, приказав его убить!

Не помня себя от злости, Камбис решил тотчас выступить в поход на Сузы и покарать лжесмердиса. Он стремительно вскочил на коня, но тут из ножен выпал меч и рассек царю бедро.

Придворные заметили, что рана была на том же самом месте, куда был ранен египетский бог Апис. Все оцепенели от ужаса. Камбис понял, что рана смертельна и что боги неумолимы: он должен умереть. Царь горько рыдал, проклиная себя за свои тяжкие преступления и безум­ства. Он заклинал персов свергнуть и наказать коварного мага. Через двадцать дней Камбис умер от гангрены. Спасти его было невоз­можно. Бог Апис, как этого и ожидали египтяне, отомстил ему.

Последняя воля царя, пусть даже безумного, — закон. Но в этой странной истории все было так запутано, что никто не знал, как лучше поступить. Ведь теперь, когда умер Камбис, Прексасп, единственный человек, знавший великую тайну, стал опасаться, что его могут жестоко наказать за убийство Смердиса. Поэтому Прексасп решительно отри­цал, что получил от царя приказание убить его брата.

Был ли настоящим Смердисом новый персидский царь? Этого не знал никто. И никто не мог разобраться, где кончается правда, а где начинается ложь. Тогда семеро юношей из знатных персидских семей решили добраться до истины. Они подговорили одну женщину из царского гарема ночью, когда царь будет спать, проверить, есть ли у него уши. Юноши знали, что у лжесмердиса ушей быть не должно. В те времена персидские цари носили длинные волосы и ушей не было видно. Особа царя считалась священной и неприкосновенной, и поэтому только ночью, во время сна, можно было приподнять волосы, да и то с большими предосторожностями.

Худ. М. Неверов

Глава 6. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЕМОКЕДА

Однажды Дарий выехал с друзьями на охоту. Неудачно соскочив с коня, он вывихнул ногу. Царь не находил места от нестерпимой боли. Призванные к нему придворные лекари стали вправлять ногу, но безус­пешно. Семь дней и ночей Дарий провел без сна в страшных мучениях.

Тогда кто-то из придворных вспомнил о знаменитом эллинском врачевателе Демокеде, который вместе с другими приближенными Поликрата находился в плену в Сардах. Дарий велел тотчас послать за ним. Знаменитого врача с трудом отыскали среди рабов. Он был в рваной одежде, с оковами на руках и ногах. 

— Ты умеешь врачевать? — спросил Дарий Демокеда, когда от предстал перед ним.

Демокеду, желавшему поскорее вернуться на родину, не хотелось признаваться, что он врач. Он опасался, что персы, узнав об этом, никогда не отпустят его в Элладу. Поэтому в ответ на вопрос царя Демокед пробормотал что-то невразумительное, отрицательно мотая головой.

Дарий догадался, что Демокед притворяется, и велел слугам при­нести плети и разложить их перед пленником. Испугавшись, Демокед поспешил пояснить:

— Немного врачевать я, конечно, умею... Не зря же я когда-то служил у одного врача. От него кое-чему и научился...

И как ни хитрил Демокед, ему все-таки пришлось приняться за лечение Дария.

Целебными снадобьями он смазал опухшую ногу и затем растер ее. Боль утихла, и царь смог наконец уснуть. Когда Дарий заснул по­крепче, Демокед очень осторожно, стараясь не причинить царю боли, вправил ему ногу.

Дарий, потерявший уже всякую надежду на выздоровление, очень обрадовался. Он велел больше не надевать на врача железные оковы, а приказал изготовить ему золотые. Это означало, что Дарий оставляет Демокеда у себя навсегда. Демокед осмелился обратиться к царю с такими словами:

— Вот как ты благодаришь меня, царь, за исцеление! Даря мне золотые оковы, ты делаешь меня несчастным вдвойне.

Дарий развеселился и велел отвести Демокеда в свой гарем. Жены царя изо всех сил старались показать, как рады они выздоровлению царя. Каждая из них зачерпывала чашей из огромного сундука золотые монеты и подносила знаменитому врачевателю. Дар был очень щедрым. Даже сопровождавшему Демокеда слуге кое-что перепало. Он подобрал много упавших из чаши золотых монет.

На дарованное богатство Демокед смог купить себе в Сузах прекрас­ный дом. Ему была оказана величайшая честь обедать с Дарием за одним столом. У Демокеда теперь было все. Не хватало только родной земли. Очень тосковал знаменитый врач и хотел любой ценой вернуться в родные края. Его страшила смерть на чужбине.

Спустя некоторое время тяжкий недуг поразил супругу царя Атоссу, дочь Кира и мать Ксеркса, о котором у нас еще пойдет речь. Рассказывают, что у Атоссы на теле появился нарыв. Женщина стыд­ливо скрывала его. Но нарыв все увеличивался и очень беспокоил ее. Тогда Атосса обратилась за помощью к Демокеду. Врач пообещал исцелить ее так, чтобы об этом никто не узнал. Но за это Атосса, как только поправится, должна была помочь ему вернуться на родину.

Быстро поправилась Атосса. Своего обещания она не забыла и сде­лала все, о чем просил Демокед. Улучив удобный момент, Атосса об­ратилась к Дарию с такими словами:

— О повелитель! Владея таким огромным богатством, ты бездей­ствуешь. А было бы не худо умножить его. Ведь наверняка есть земли, которые ты мог бы покорить. Такому властелину, как ты, следует подумать о великих деяниях! Персы должны знать, что их страной правит достойный муж. Это в твоих интересах. Народ будет занят войной и не будет помышлять о мятежах и восстаниях. Ведь ты еще молод. Тебя ждут великие дела и громкая слава!

—Дорогая жена! — отвечал ей Дарий.— Ты словно читаешь мои мысли. Как раз над этим я и размышляю в последнее время. Прежде всего, я намерен пойти в поход против скифов.

— А зачем тебе скифы, царь мой? Ты сможешь захватить их земли, как только этого пожелаешь. Ты должен идти на Элладу. Я мно­го наслышана об этой стране и желаю, чтобы женщины из Лако­нии, Аргоса, Аттики, Коринфа были моими рабынями. У тебя же есть надежный человек, который лучше всякого другого сообщит тебе под­робные сведения о положении дел в Элладе и даст полезные советы.

— Если ты считаешь, что я должен начать с Эллады, то так тому и быть! Но сначала, я полагаю, следует заслать туда лазутчиков и с ними нашего врачевателя. Они разведают все и сообщат нам полезные сведения. Мы должны все хорошенько обдумать, чтобы не поступить опрометчиво.

На другой день Дарий призвал к себе пятнадцать знатных персов и велел им готовиться к дальнему путешествию. Вместе с Демокедом им предстояло проплыть вдоль побережья всей Эллады. Царь приказал персам не спускать с врача глаз и во что бы то ни стало привезти его обратно. 

Дарий послал за Демокедом и, когда тот явился, предложил ему быть проводником у персов и просил показать им всю Элладу, а затем возвратиться назад.

— Тебя ожидает приятное путешествие,— говорил царь своему врачу.— Ты сможешь повидаться со своими близкими. Я позволю тебе отвезти в подарок отцу и братьям все твое состояние. Ведь когда ты вернешься из Эллады, я сделаю тебя еще богаче. Твоим родственни­кам и друзьям я отправлю корабль с богатыми дарами.

Обрадовался Демокед, услышав такие речи, но сдержался, стараясь скрыть свое волнение. Он не доверял Дарию. А вдруг это всего-навсего испытание? Настораживал врача и разговор о подарках. Демокед стал отказываться под предлогом того, что путешествие уто­мит его.

— Но если уж ты так настаиваешь, о царь, то пойти против твоей воли я не посмею,— продолжал Демокед.— Брать свое добро в Элладу я не буду. Ведь оно мне непременно понадобится по возвращении. А вот корабль с дарами я возьму с радостью. Дары эти помогут мне в выполнении твоего поручения. Ты можешь не сомневаться: к тебе я вернусь непременно.

Из Суз путешественники двинулись в Финикию, где снарядили свои корабли и отплыли в Элладу. Но в какую Элладу? В те времена элли­ны обитали вдоль всего побережья Средиземного моря. Их большие, могущественные города были везде: на побережье Малой Азии и Африки, на многочисленных островах, а также на юге Италии. Одним из таких городов на побережье Южной Италии и был Кротон — роди­на Демокеда.

Осмотрев восточное побережье Средиземного моря и близлежащие острова, персы направились к западному побережью. Они заходили во все гавани и на протяжении нескольких дней собирали там нужные сведения. Затем плыли дальше. В глубь материка персы не осмелива­лись проникать — это было весьма опасно.

Демокед усердно делал свое дело: все увиденное и услышанное он старательно записывал в толстую книгу. Персам нравилось его трудо­любие и прилежание.

Наконец путешественники достигли берегов Южной Италии и вошли в гавань большого города Таранта. После долгих странствий и при­ключений Демокед оказался наконец на родной земле: до Кротона было рукой подать. И хитрый эллин решил бежать.

Вот послушайте, как это произошло. Как только персы прибыли в Тарант, Демокед вступил в сговор с царем тарантинцев, который был его старым другом. По его просьбе царь велел снять у персидских кораблей кормила, а самих персов схватить и бросить в темницу. Так Демокед получил возможность бежать. Через несколько дней персов освободили и велели им поскорее убираться.

Не только Демокеда потеряли персы. Потеряли они и его путевые записи. Страшно было возвращаться к Дарию с пустыми руками. Поэтому персы на свой страх и риск приняли решение преследовать Демокеда и направились в Кротон.

Счастлив был Демокед, что вернулся наконец в родные места. С утра до вечера он бродил по городу и наслаждался свободой. Однажды, когда Демокед прогуливался по рыночной площади, персы схватили его. Им без особого труда удалось выследить беглеца. В одно мгновение Демокед мог потерять все то, к чему так стремился на про­тяжении многих лет. Он сопротивлялся, кричал, звал на помощь... На крик сбежались горожане и требовали, чтобы персы освободили Демокеда.

Персы ни за что не хотели отпускать знаменитого врача, и тверди­ли, что на его арест они имеют полное право. Ведь Демокед — беглый раб персидского царя Дария.

— Если вы его у нас отнимете, — угрожали персы, — то Дарий пойдет войной на Кротон и обратит всех вас в рабство.

Но эти угрозы не смутили эллинов.

Они набросились на врагов и избивали их до тех пор, пока не освобо­дили Демокеда.

Персам не осталось ничего другого, как убраться восвояси. Гнев и расправа Дария ожидали их.

Демокед, которому уже ничто не угрожало, прокричал вслед уплывающим персам:

— Низко кланяйтесь Дарию и передайте ему, что я обручился с дочерью Милона! А добро мое пусть оставит себе! 

Нужно сказать, что Милон Кротонский был в те времена знамени­тым борцом. Слава о нем достигла пределов Персии.

Вот так бесславно закончилось путешествие персов в Элладу. Ничего хорошего из затеи Дария не вышло. Не только персидскому царю, но и другим завоевателям походы на Элладу успеха не при­несли.

Худ. М. Неверов

Глава 7. ЗОПИР, СЫН МЕГАБИЗА

Дария с первых лет царствования преследовали неудачи. Одной из самых крупных было восстание в Вавилоне. Готовилось оно в большой тайне, так что Дарий о нем даже не подозревал. Вавило­няне были уверены, что царь не сможет захватить их неприступную крепость. Они заботились лишь о том, как обеспечить город продо­вольствием на случай длительной осады.

Было решено в городе оставить только самых нужных людей, а всех остальных жителей выселить за его пределы, чтобы таким образом уменьшить число едоков.

Дарий с отборным войском подошел к стенам Вавилона и окру­жил его. Но это не очень встревожило вавилонян: съестных при­пасов у них было предостаточно. По вечерам горожане весело пля­сали на крепостных стенах и, как могли, издевались над воинами Дария. Вот какая странная была эта война.

Однажды какой-то вавилонянин прокричал пренебрежительно персам с крепостной стены:

— Чего это вы здесь сидите и бездельничаете? Убирайтесь от­сюда! Вы сможете захватить Вавилон только тогда, когда ишак родит осленка!

А у ишаков же не бывает потомства! Впрочем, чего только не случается в жизни...

Прошел год и семь месяцев, а крепость оставалась неприступной. Дарий злился и негодовал. Ему было стыдно возвращаться обратно, так и не завоевав Вавилона. Но тут произошло чудо.

Зопир, сын знатного перса Мегабиза, узнал от конюха, что один из его ишаков произвел на свет маленького осленка. Когда Зопир шел смотреть на этого необыкновенного осленка, то ему вдруг вспом­нились слова вавилонянина, и он понял, что час падения Вавилона близок. Подумав, Зопир решил, что будет лучше, если о предзнаме­новании он до поры до времени говорить никому не будет. Долго раз­мышлял Зопир, как поступить, чтобы помочь Дарию завоевать Ва­вилон. Тщеславным человеком был сын Мегабиза и желал, чтобы слава и честь достались ему одному.

И вот послушайте, что придумал Зопир. Он отрезал себе нос, уши, потом безобразно остриг волосы. В довершение всего Зопир при­казал своему рабу избить себя плетью до крови.

В таком страшном виде Зопир предстал перед Дарием. Царь при­шел в ужас и негодование, увидев сына почтенного перса искале­ченным.

— Кто осмелился совершить такое ужасное злодеяние?

— Не ищи виновных, владыка. Это дело моих рук.

— Да ты просто с ума сошел! — воскликнул Дарий.

— Я в своем уме. Если бы я поведал тебе раньше о своих наме­рениях, боюсь, ты мне не разрешил бы совершить задуманное. Ты бы постарался уберечь меня. Теперь же, когда поправить уже ничего нельзя, я могу тебе открыть свои замыслы. Очень прошу тебя, мой государь, не откажи в помощи. Все, что я делаю, я делаю из любви к родине.

Глава 8. КАК ВОЕВАЛИ СКИФЫ

Как мы уже знаем, Дарию не удалось собрать необходимые све­дения об Элладе, и он решил осуществить свой первоначальный замысел: выступить против скифов и подчинить их. Никто толком не понимал, зачем царю понадобились земли скифов и почему он решился на такой отчаянный поход, полный опасностей, поджидав­ших его войско на каждом шагу. Ведь скифская земля была такой далекой, суровой, неизведанной и полной тайн.

Одни утверждали, что Дарий захотел отомстить скифам за их смелые набеги. Ведь они не раз вторгались в его земли и опустошали их. За сто лет до событий, о которых идет рассказ, скифы вторглись в Азию, дошли до Египта и двадцать восемь лет господствовали над ним.

Другие считали, что Дарий прежде всего руководствовался стремлением расширить пределы персидской державы и подчинить себе северный берег Понта Эвксинского.

Границы земель, в которых обитали скифы, все время менялись. Ведь они преимущественно занимались скотоводством и постоянно кочевали, перевозя свои кибитки с места на место. Земли эти на­ходились вокруг реки Борисфен. Скифия простиралась на огромной территории, достигая Меотийского озера и реки Танаис.

В скифской земле почти нет лесов. До самого горизонта там про­стирается пустынная степь. По степи протекает много полноводных рек. В них водится разнообразная рыба, а вдоль берегов тянутся обильные посевы и тучные пастбища для скота.

В тех краях суровая зима с метелями и вьюгами длится восемь месяцев. Море и реки замерзают, и скифы ездят по льду на своих повозках. В остальное время там не так холодно, но идут нескон­чаемые дожди. Часто гремит гром и сверкают молнии. Зимой же грозы бывают крайне редко. Зимние грозы, а также землетрясения у скифов считаются чудом. Любопытно и то, что лошади там при­выкли к морозам, а вот мулы и ослы, которые в других краях вы­носливее лошадей, привыкнуть не могут. Своих выносливых лоша­дей скифы используют на охоте и в войнах, быстро передвигаясь на большие расстояния. Однако они утверждают, что дальше на север продвинуться невозможно, потому что воздух там наполнен белым пухом, от которого ничего не видно далее четырех шагов. Этот белый пух не что иное, как обильный снег, непрерывно идущий в тех далеких краях.

У скифов, как и у других народов, есть много красивых легенд. Согласно одной из них, сыновья вождя скифского племени после смерти отца никак не могли поделить страну между собой. И вот однажды произошло чудо. С неба на скифскую землю упали плуг, ярмо, топор и чаша. Они были из чистого золота. Первым подошел к дарам старший сын. Едва он приблизился, как дары объяло пламя, и юноша не осмелился вытащить их из огня. Приблизился тогда и второй сын, но произошло то же самое. Когда же наконец подошел третий, самый младший, пламя погасло, и он отнес небесные дары к себе домой. Братья догадались, что царствовать должен младший брат. Так боги разрешили спор юношей.

Быт скифов прост и суров. У большинства нет даже котлов для приготовления пищи. Но тем не менее у скифов есть свой необыч­ный и весьма любопытный способ приготовления мяса. Ободрав шкуру животного и отделив мясо от костей, они складывают его в желудок животного и подвешивают над костром, как котел. Вместо дров, которые нелегко найти в степи, поджигают кости. Сухие кости великолепно горят. Таким образом, животное дает и мясо, и огонь, и к тому же... котел.

У скифов есть интересный обычай париться в юртах. Сначала в юрте разжигают костер и раскаляют в нем камни. Затем на рас­каленные камни бросают конопляное семя, от него юрта заполня­ется клубами дыма и пара. От удовольствия скифы хохочут и из­дают громкие крики.

Скифы не любят учиться у других народов и упорно сторонятся чужеземных обычаев. А если кто и стремится научить их чему-то новому, то с ним обращаются как с врагом. Вот послушайте, какая печальная участь постигла Анахарсиса.

Анахарсис тоже был скифом. Он много путешествовал и долго жил в Элладе. Это был серьезный, мудрый и справедливый чело­век. Поэтому эллины уважали и почитали его. Когда Анахарсис жил в Афинах, он был близким другом Солона. До конца своих дней Анахарсис мог бы оставаться в Элладе, но предпочел
вернуть­cя в Скифию, чтобы передать своему народу полученные им знания и опыт. Но не понравилось скифам, как он по эллинскому обычаю приносит жертвы богине Кибеле, и они убили Анахарсиса стрелой из лука.

Много лет спустя такая же участь постигла скифского царя Скила. Мать его родилась в одном из эллинских городов на эвксинском побережье. От нее Скил научился обычаям эллинов и часто посещал их приморские города. Там он несколько месяцев жил среди эллинов, а затем возвращался в Скифию. Однажды скифы решили проследить за своим царем. Когда же посланные лазутчики донесли скифам, что их царь облачается в эллинские одежды и принимает участие в празднествах в честь эллинского бога Диониса, они сочли это кощунством и вероломно убили его.

Ну, а теперь вернемся к персам и их царю Дарию. Неумно было выступать против скифов, этих бедных и обездоленных людей. Если бы даже персы и победили скифов, то ничего бы им эта победа не принесла. Но Дарий был упрям и никого не хотел слушать. Он не послушался даже своего брата Артабана, который настойчиво отго­варивал царя от этого дальнего и опасного похода.

Во все концы своего огромного царства разослал Дарий вестни­ков и потребовал от подвластных ему народов собрать все необходи­мое для похода. У одних он потребовал воинов, у других — ко­рабли. Многие народы Азии, хотелось им того или нет, должны были подчиниться приказанию Великого Царя Персии. Среди воинов было немало эллинов с побережья Малой Азии, а также с Иониче­ских и Эгейских островов. Особенно много эллинов было на флоте. И это не случайно: ведь эллины всегда жили у моря и на островах и были искусными мореходами.

Войско и флот направились к Боспорскому проливу (современный Керченский пролив), где эллин Мандрокл с острова Самос построил по приказанию Дария огром­ный мост для того, чтобы персы могли перейти из Азии в Европу. Дарий, сидя у переправы на высоком троне, обозревал проходящее войско и радовался. Семьсот тысяч человек, пеших и конных, а также шестьсот кораблей! Царь велел воздвигнуть в этом месте два столба из белого мрамора и начертать на них названия городов, принявших участие в подготовке похода. Огромное персидское войско, перейдя мост через Боспор, а затем пройдя Фракию, подо­шло к широкой реке, называемой Истром (Истр — так называли древние современный Дунай). Она пятью рукавами впадает в Понт Эвксинский. Флот же через Боспорский пролив во­шел в Понт Эвксинский и, повернув налево, тоже подошел к устью Истра. 

Здесь понадобился еще один мост, чтобы войско смогло перепра­виться на противоположный берег реки. Когда мост был сооружен, Дарий велел ионянам вместе со своими кораблями остаться в устье Истра. Они должны были охранять мост до возвращения персов. А еще Дарий вручил ионянам длинный ремень с шестьюдесятью узлами и сказал:

— Как только я выступлю против скифов, ежедневно развязы­вайте по одному узлу. Если все узлы будут развязаны, а я к тому времени не вернусь, то снимайтесь с якоря и плывите обратно на родину.

Персидский царь был уверен, что ему удастся покорить скифов всего за шестьдесят дней.

Так начался поход Дария против скифов в 508 году до нашей эры.

Скифы вскоре узнали о том, что к их землям приближается огром­ное персидское войско во главе с Дарием. Они понимали, что само­стоятельно им персов не одолеть, и обратились за помощью к сосе­дям. Но лишь немногие пожелали помочь скифам. Большинство соседей в помощи отказали.

Тогда на совете скифских вождей было решено, что лучше всего не стремиться победить персов в сражениях, а постараться, избегая столкновений, заманить врага в глубь страны и тем самым истощить его силы и погубить. Скифия была огромной страной, и, чем глубже увлекали бы скифы своих врагов, тем труднее бы становился поход для персов. Ведь в тех заснеженных, суровых краях невозможно было прокормить такое огромное войско.

Скифы погрузили на повозки весь свой нехитрый скарб и с же­нами и детьми двинулись на восток. Свои силы они разделили на два больших отряда. Один из них остался в засаде, чтобы нанести удар с тыла, когда персы продвинутся вперед достаточно далеко. Другой же отряд все время находился на некотором расстоянии от врага. Не вступая в бой, воины медленно отступали на север, вы­нуждая персов их преследовать.

Скифы незаметно заманивали неприятеля все дальше и дальше. Они совершали неожиданные и стремительные наскоки на вражеское войско лишь тогда, когда видели, что персы утомлены, или когда они останавливались для привала. Эти внезапные нападения ошеломляли персов и изнуряли их. Скифы исчезали так же внезапно, как и появлялись, а разъяренные персы были вынуждены их пре­следовать. Вот так персы охотились за скифами и не могли их настичь.

Скифы были отличными наездниками. Их лошади удивляли бы­стротой и выносливостью. А пешее войско персов неотступно следо­вало за своим царем. Это создавало большие трудности для конницы. Ведь Дарий не позволял своей коннице отрываться от пешего строя.

Итак, настоящих сражений в этой войне не было. Везде после себя скифы оставляли разоренную страну. Они засыпали колодцы и источники камнями, поджигали степь, уничтожали всю раститель­ность, чтобы лошадям персов не досталось никакого корма. Отступ­ление скифов вызывало смятение и страх в соседних землях. Скифы увлекали врага во владения тех племен, которые отказали им в помощи. И эти племена, хотели они того или нет, вынуждены были воевать с персами.

Таким образом, скифам удалось заманить персов к реке Танаис, то есть к Донцу. В то же время скифский отряд, отделившийся ранее и ушедший на север, обошел персидское войско с тыла и вернулся обратно в Скифию.

Когда Дарий и его воины достигли реки Танаис, они были на­столько измождены, что валились с ног. Продовольствие давно кончилось. Люди, привыкшие к теплому климату, страдали от же­стоких морозов. Свирепствовали болезни. Воины роптали: «Чего мы ищем здесь, на краю света, в этой опустошенной пожарами степи?»

Царь велел расположиться лагерем у большой степной реки Оар, чтобы дать войску возможность отдохнуть. Опасаясь внезапного нападения скифов, Дарий приказал построить вокруг лагеря укреп­ления — восемь высоких стен. Пока строились укрепления, скифы не появлялись. Не на шутку встревожился Дарий, узнав, что скифы, которых он так упорно преследовал, незаметно обошли его с севера и возвратились в Скифию.

Царю персов пришлось повернуть обратно в надежде настичь наконец врага и дать бой. Когда же персидское войско опять при­близилось к Скифии, Дарий решил сначала послать гонца к их царю с такими словами: «О ты, самый коварный и хитрый из всех людей, которых я когда-либо знал! Почему ты все время уходишь? Я никак не могу тебя настичь. Если ты не трус, давай сразимся! Если же признаешь, что тебе не сравниться со мной, то пришли мне в дар землю и воду. Это будет означать, что ты покоряешься мне и жела­ешь вступить в переговоры».

Дарий не мог смириться с тем, что разные народы живут и воюют по-разному.

Послушайте, что ответил Дарию скифский царь:

«Знай же, перс: будет так, как всегда было в этих краях. Ничего не изменится, пусть даже тысячу лет ты пробудешь здесь. Я и раньше никогда не бежал от страха. Не убегаю и теперь. Мы воюем так всегда. Ведь и в мирное время мы кочуем. Тебя никто не звал в наши земли. У нас нет городов. Нам нечего охранять. Единствен­ное наше достояние — это могилы наших предков. Если ты так желаешь сразиться с нами, найди эти могилы и попробуй разрушить их. Тогда ты убедишься, что скифы умеют воевать. Вместо земли и воды, которые ты ожидаешь, я пошлю другие дары, которых ты заслуживаешь. Они наверняка придутся тебе по душе. Слишком опрометчиво называешь ты себя нашим владыкой. Дорого ты за это заплатишь!»

Скифы и в самом деле послали дары персидскому царю, но не землю и воду, как требовал он. Они прислали ему птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Персы, принимавшие дары, спросили послан­цев, что они означают. Те ответили:

— А мы и сами не знаем! Нам ничего не велели передавать на словах. Но нам известно, что вы, персы, достаточно умны и сможете сами истолковать значение этих даров.

Дарий был очень удивлен такими неожиданными дарами. Он решил собрать военный совет, чтобы всем вместе подумать над их смыслом. Сам Дарий так объяснял на совете значение скифских даров:

— Я полагаю, что скифы признают мою власть. В знак покор­ности они приносят мне землю и воду, как я того пожелал. Ведь мышь живет в земле, значит, это символ земли. Лягушка — символ воды, потому что она обитает в воде. Птица по быстроте больше всего похожа на коня. А стрелы — не что иное, как военная сила скифов. Именно ее они мне отдают, отказываясь от всякого сопротив­ления.

Худ. М. Неверов

Глава 9. МЯТЕЖНАЯ ИОНИЯ

Плачевно и позорно завершился поход Дария на скифов. Это было первое серьезное поражение персов, до того почти всегда побеждав­ших на поле битвы. Вернувшись в свою столицу, персидский царь мало-помалу успокоился. «Ничего не поделаешь, в жизни случают­ся и неудачи, — утешал себя Дарий. — Хорошо, что голова цела! Да и не все еще потеряно...» И стал царь припоминать, кто был ему другом в его скитаниях по далекой Скифии, а кто — врагом. Стал он думать-гадать, кому из многих народов, населявших его огром­ную державу, можно доверять, а кого нужно опасаться. Стал раз­мышлять, кого следует наказать, а кого — щедро вознаградить. 

Два имени не выходили у Дария из головы: Гистией и Мильтиад. Оба полководца возглавляли охрану моста через Истр. Мильтиад согласился на предложение скифов разрушить мост и устроить ему, Дарию, западню. Мало того, он советовал предводителям эллинских отрядов поднять восстание против персов на всем ионийском побе­режье Малой Азии, чтобы вернуть эллинским городам независимость. Гистией же спас его от верной гибели, не позволив разрушить пере­праву. Несомненно, Гистией должен получить такое вознаграждение, какое пожелает. А коварный Мильтиад понесет суровое наказание...

И вот персидский царь велел Гистиею прибыть в столицу и пред­ложил просить любое вознаграждение. Хитрый Гистией попросил землю на побережье Фракии, в устье реки Стримон. В этой мест­ности, богатой корабельными лесами и серебряными рудниками, он задумал основать город. Дарий великодушно выполнил просьбу сво­его спасителя. Почему же Гистией решил строить город во Фракии? Неужели ему было мало Милета, который считался жемчужиной Ионии?

Нужно сказать, что в те времена Милет был не только самым богатым из эллинских городов на побережье Малой Азии. Он был культурным, торговым и промышленным центром всей Ионии. Но не всегда процветал этот город. Примерно за шестьдесят лет до со­бытий, о которых я вам рассказываю, Милет одолевали распри и междоусобицы. На город обрушились все невзгоды, какие только бывают на свете. Отчаявшиеся горожане обратились к жителям остро­ва Парос с просьбой посоветовать, как навести в Милете порядок. Когда паросские послы прибыли в город, они не стали заседать, глубокомысленно рассуждая, какое решение принять, а вышли в окрестности Милета и стали осматривать поля. Увидев хорошо воз­деланный участок, они записывали имя хозяина. Затем хозяев этих участков собрали и, хотя не знали их вовсе, поставили во главе города.

Ибо, утверждали паросцы, только люди трудолюбивые, рачитель­ные, заботящиеся о своем хозяйстве, будут так же добросовестно заниматься делами города. Достойные архонты (архонты — высшие должностные лица в городах-государствах Древней Греции) сделали Милет богатым и процветающим. К этому времени тираном Милета был назначен Гистией. Человек он был умный, но чрезвычайно честолю­бивый, жаждущий славы и власти. Милет находился на южном побережье Эгейского моря, за островом Самос, напротив острова Лepoc. Построив свой город на северном побережье Эгейского моря, во Фракии, у входа в пролив Геллеспонт (современные Дарданеллы), Гистией значительно умножил бы свое могущество и мог бы даже помышлять о войне против Дария.

Персидские военачальники непрестанно уверяли Дария в том, что он поступил весьма опрометчиво, разрешив Гистиею, столь дея­тельному и хитрому эллину, строить город на северном побережье. Настанет день, говорили они, когда царю придется дорого распла­чиваться за эту ошибку. Так, правдами и неправдами, военачальни­кам удалось убедить Дария, и он решил хитростью исправить свою оплошность.

Однажды к Гистиею явился посланник царя и обратился к нему с такими словами:

— Дарий считает, что у него нет более преданного человека, чем ты. Кто другой так горячо заботится о нем и живет его интересами? Никто! Поэтому теперь, когда в его голове зреют великие замыслы, царь желает, чтобы ты находился рядом с ним. Он так хочет пове­дать тебе свои планы! Он так ценит твое мнение!

Поверил или не поверил Гистией этим словам — неизвестно. Но ему не оставалось ничего другого, как отправиться в персидскую столицу к царю.

— Добро пожаловать в мой дом, дорогой Гистией! — приветство­вал его Дарий. — Я убедился: высшее благо на земле — мудрый и верный друг. Делом ты доказал мне свою преданность. В искрен­ности твоей я никогда не сомневался. Садись же, Гистией, рядом со мной. Будь моим дорогим гостем и мудрым советчиком!

Немыслимо было отказаться от царского предложения. И не по­тому, что Гистиею льстило доверие царя, а потому, что это было крайне опасно. Гистией понимал, что Дарий, оказывая ему такие почести, все больше и больше связывает его золотыми путами и умело отстраняет от намеченной цели.

На время своего отсутствия Гистией передал правление Милетом своему зятю Аристагору. Дарий же назначил персидским наместни­ком этой области своего брата Артафрена, правителя Сард, в кото­рых, как мы уже знаем, ранее правил лидийский царь Крез.

Рассказывают, что к Аристагору однажды явились аристократы, изгнанные демократами с острова Наксос. Прибывшие стали про­сить Аристагора помочь им возвратиться на Наксос и захватить власть. Аристагор сообразил, что если он поможет изгнанникам возвратиться на родину, то с их же помощью сможет подчинить себе остров. А затем и другие свободные эгейские острова, на которые еще не ступала нога перса.

— Ваше желание справедливо, — сказал он изгнанникам. — Но у меня нет такого войска, чтобы помочь вам осуществить ваши за­мыслы. Вот какая незадача! Впрочем, не стоит отчаиваться. У меня есть друг. Это персидский сатрап Артафрен. Я постараюсь угово­рить его оказать вам помощь.

— Поступай как знаешь, — ответили наксосцы. — А о деньгах не беспокойся. Все расходы мы возьмем на себя.

Аристагор встретился с Артафреном.

— Хороший остров Наксос, — говорит он ему. — Правда, не­большой, но красивый и хлебородный. Там много всяких богатств. А кроме того, Наксос находится недалеко от Ионии. Я прошу тебя, выступи в поход и возврати на этот остров изгнанных аристократов. Расходы я беру на себя, а тебе достанутся богатства и слава. Начав с Наксоса, мы сможем покорить и Парос, и Андрос, а также все Кикладские острова. Ста кораблей, я полагаю, нам будет достаточно.

Глаза Артафрена жадно загорелись. Предвкушая богатую добы­чу, он пообещал дать двести кораблей и назначил предводителем флота Мегабата.

Этот поход представлял большую опасность для эллинов, обитав­ших на островах.

Но замыслам Аристагора и Артафрена не суждено было осуще­ствиться. Вот как развивались события.

Когда персидский флот еще находился на острове Хиос, ожидая попутных ветров, Мегабат, обходя однажды сторожевые посты на кораблях, на одном из них не обнаружил стражи. Разгневанный военачальник приказал схватить капитана и связать его. Капитан этот был человеком Аристагора. Узнав о случившемся, Аристагор поднялся на корабль и освободил капитана. Мегабат возмутился и решил отомстить Аристагору. Он задумал сорвать поход, тем самым опорочив Аристагора перед Артафреном. Под покровом ночи Мега­бат отправил один из кораблей на Наксос, чтобы сообщить его жи­телям, что большой персидский флот собирается напасть на остров.

Когда же персы приблизились к острову, то увидели, что наксосцы укрепили свою столицу и хорошо подготовились к осаде. Целых четыре месяца осаждали персы во главе с Мегабатом и Аристагором наксосскую крепость, но так и не смогли ее взять. Ариста­гор израсходовал все полученные от изгнанников деньги. А как воевать без денег? Захватчикам не оставалось ничего другого, как несолоно хлебавши вернуться обратно.

«Видимо, теперь Артафрен обрушит свой гнев на меня. Скажет, что это я совратил его сладкими и лживыми речами. А Мегабат, конечно же, не преминет подлить масла в огонь. Он не остановится ни перед чем, чтобы только скрыть свою вину». Такие мрачные мысли терзали Аристагора, когда он возвращался из неудачного похода. Велико было его отчаяние... Но надо как-то спасать свою жизнь. «Что же предпринять?.. А что, если поднять восстание? Вос­стание эллинов всей Ионии против персов! А там будь что будет!»

Не только Аристагора занимала эта мысль. И Гистией помышлял о восстании. С каждым днем он все больше убеждался, что его дерзкие планы обречены на провал. Пока в Ионии будут царить мир и спокойствие, ему придется неотступно находиться при Дарии. А вот если бы эллины подняли восстание против гнета персов, царь мог бы послать его в Ионию навести порядок, и тогда в его власти было бы принимать смелые решения.

Гистией был хитрым и лицемерным человеком. Он тщательно скрывал свои мысли и был очень осторожен в своих речах. Для того чтобы известить Аристагора о своих намерениях, Гистией ре­шил прибегнуть к хитрой уловке. Он обрил наголо верного слугу и вытатуировал на его голове одно слово. И когда волосы отросли, слуга был послан к Аристагору как живое письмо. Слуга не знал, что написано у него на голове. Аристагору пришлось обрить ему волосы и осмотреть голову. К большому своему удивлению и радости, он прочел на голове слуги слово «восстание».

Теперь, когда и Гистией решился на восстание, события разви­вались стремительно. Аристагор собрал своих приверженцев. Полу­чив необходимые указания, они разъехались по всем эллинским городам Ионии поднимать восстание. Но вот что удивляло: хотя во главе восстания стояли два тирана, во многих городах повстанцы свергали тиранов и устанавливали демократию. Таково было указа­ние Аристагора и Гистиея. Они стремились задобрить народ и при­влечь его на свою сторону.

Поскольку Аристагору был нужен могущественный союзник, он снарядил военный корабль и отправился в Спарту.

И вот сидит Аристагор рядом с царем Спарты Клеоменом и по­казывает ему медную доску, на которой вырезана карта земли с известными эллинам морями и реками. Показывает карту и говорит:

— Клеомен! Ваши братья ионяне, в жилах которых тоже течет эллинская кровь, порабощены. Это величайший позор и горе! Горе наше, позор наш! Ведь вы предводители всей Эллады. Я призываю вас помочь ионянам освободиться от рабства. Вам нечего опасаться, ими же правят варвары! Они не отличаются мужеством и поэтому не решатся сразиться с вами. Да и вооружению их далеко до вашего. Однако персидская держава богата золотом, серебром, шелковыми одеждами золотого шитья... Стоит лишь вам пожелать, и все это будет ваше. Вот посмотри на карту: здесь во многих землях живут персы. А вот и их столица — город Сузы — со сказочными сокрови­щами Дария. Зачем же вам воевать за скудную добычу с братьями по крови — мессенцами, аркадцами, аргосцами? Почему бы вам не покорить Азию?

— Красиво говоришь ты, Аристагор! — прервал его Клеомен. — Но главного ты мне так и не сказал: сколько дней пути от побережья Малой Азии до столицы персидского царя?

Замялся Аристагор, но все-таки был вынужден сказать правду: три месяца. Тогда Клеомен ответил, что его предложения совершен­но неприемлемы для спартанцев. Пусть Аристагор берет свою карту и убирается подобру-поздорову.

Тогда Аристагор, перенявший дурные обычаи азиатов, попытал­ся подкупить спартанского царя, предлагая ему большие деньги. Клеомен отказывался, а Аристагор предлагал все настойчивее и набавлял все больше.

— Отец! Чужеземец подкупит тебя, если ты не прогонишь его, — вдруг раздался детский голос.

Это была маленькая восьмилетняя дочь Клеомена, игравшая неподалеку и слышавшая весь этот разговор.

Отрезвел Клеомен и с позором изгнал Аристагора из Спарты. Все его старания оказались тщетными.

В Афинах, куда направился Аристагор прямо из Спарты, настро­ения были иные. Не так давно здесь сменилась власть. Афиняне изгнали тиранов и установили демократию. Они не любили персов за их жестокий нрав, воинственность и спесь и хорошо помнили, что Гиппий, их последний тиран, неоднократно обращался к персам за помощью и подговаривал их выступить против Афин. Аристаго­ру без особого труда удалось уговорить Народное собрание оказать ему помощь. Через некоторое время афинские корабли подошли к берегам Малой Азии. А войско из Эфеса пошло в глубь страны, вдоль реки Каистр. Переправившись через гору Тмол, афиняне при­были в Сарды, столицу Лидии.

Не встретив никакого сопротивления, они беспрепятственно захватили весь город, кроме акрополя (акрополь — центральная укрепленная часть города), где обосновались персы. Но внезапно загорелся один из старых домов с камышовой крышей. А нужно сказать, что большинство домов в Сардах имели крыши из камыша. Огонь быстро перебросился на другие дома, и его ничем уже нельзя было остановить. Гибельный пожар охватил весь город. Перепуганные жители, боясь сгореть заживо, выскакивали из домов и с воплями и криками бежали к реке Пактол. Все это произошло так внезапно, что афиняне расте­рялись, решив, что персидское войско перешло в стремительное наступление, и они в страхе отступили к морю, опасаясь за свои корабли.

Глава 10. АФИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ

Оставим Дария в гневе и ярости и перенесемся в материковую Эл­ладу, в знаменитые Афины, могущество, богатство и величие которых в V веке до нашей эры росли день ото дня. В это время Афины стано­вятся центром эллинского мира.

Уже известно, каким образом Писистрат взял власть в свои руки и стал тираном Афин. Когда же он умер, власть перешла к его сыновьям, Гиппарху и Гиппию, которых называли Писистратидами. 

Однажды ночью, накануне большого праздника Панафиней (панафинеи — всенародное празднество в честь богини Афины. Длилось шесть дней и включало в себя конные и пешие состязания, бег с факелами, соревнования в хоровом пении, декламации и другое) Гиппарху приснился зловещий сон. Явился ему статный и красивый мужчина, наклонился над ним и сказал: «Будь терпеливым, о лев, сердцем своим, каким бы невыносимым не было то, что ожидает тебя! Нет в этом мире человека, которого бы не постигла страшная кара за его дурные поступки».

Потрясенный Гиппарх вскочил с постели и стал заклинаниями отгонять зловещий сон. Мрачные мысли и страх одолевали его. Но не­смотря на это, он пошел на праздник, так как не мог не присутствовать на торжествах. И не подозревал тиран, что на него готовится покуше­ние. Братья Гармодий и Аристогитон, из рода Гефиреев, спрятав мечи под ветками мирта, уже поджидали Гиппарха. Они набросились на тирана и убили его. В схватке телохранителями Гиппарха был убит Гармодий... Так во время праздника Панафиней погибли тиран и тираноубийца.

Афиняне ликовали и славили юношей, спасших город от тирании. Им были воздвигнуты памятники, а народ сложил о них песни. 

Брат Гиппарха Гиппий стремился во что бы то ни стало удержать власть, хотя Акрополь, где он скрывался, был уже осажден. Он окру­жил себя хорошо вооруженной стражей, и афинянам никак не удава­лось захватить его. Но тут подоспела помощь из Спарты. Спартанцы не очень-то стремились помогать афинянам, разделявшим демокра­тические взгляды. Наоборот, они симпатизировали тиранам. Но нака­нуне этих событий спартанцы получили предсказание Дельфийского оракула, повелевавшее освободить Афины, и не осмелились пойти про­тив воли богов.

Чтобы спасти своих детей, Гиппий попытался тайно вывести их из Акрополя и отправить за пределы страны. Афиняне, однако, задержали детей и поставили перед тираном условие: в течение пяти дней вместе с детьми, которым они не причинили никакого зла, поки­нуть город. Гиппий вынужден был повиноваться, и афиняне, наконец, смогли отпраздновать полное освобождение города от тирании.

В жизни Афин началась новая эпоха. Вернулись обратно изгнан­ные тиранами граждане, и среди них — Алкмеониды, представители старого и знатного рода, которые, находясь в изгнании, всеми силами боролись против Писистратидов. Новые власти провозгласили равен­ство граждан и свободу слова. Равенство означало, что все без исклю­чения граждане равны перед законом — богачи и бедные, знатного происхождения и простолюдины. Свобода слова предоставляла всем гражданам право безбоязненно высказывать свои мысли и защищать свою точку зрения.

Многие из аристократов, которые раньше осуждали тиранию, горячо поддержали новую политику и перешли на сторону народа. Так, предводителем демократов стал старый аристократ Клисфен из рода Алкмеонидов. Он был великим политиком своего времени и осуществил в Афинах коренные преобразования.

Клисфен был сыном Мегакла, принадлежавшего к роду Алкмеони­дов. Мать его звали Агаристой, и с материнской стороны он был внуком тирана, которого тоже звали Клисфеном. Тиран этот правил в находившемся недалеко от Коринфа городе Сикионе. Послушайте, как Мегакл взял себе в жены дочь сикионского тирана. Это весьма забавная история.

Тиран Клисфен жил в Сикионе в роскоши и богатстве. Он был знаменит как олимпийский чемпион. На Олимпийских играх Клисфен одержал победу на четверке коней. Тиран души не чаял в своей дочери Агаристе и помышлял о том, как бы удачно выдать ее замуж. И решил Клисфен, что женихом его дочери должен стать лучший среди всех эллинов-аристократов. Поэтому тиран разослал во все концы Эллады гонцов с такой вестью: «Кто из знатных эллинов считает себя достой­ным называться зятем Клисфена, может в течение шестидесяти дней прибыть в Сикион. Целый год он будет его гостем и получит все, что пожелает. А в конце года состоится свадьба Агаристы с тем из жени­хов, которого Клисфен сочтет лучшим из лучших».

Со всех концов Эллады стали прибывать в Сикион женихи. От­куда они только не приезжали! Из Эпира и с Ионических островов, из Южной Италии и Этолии, из Аргоса и Аркадии, из Эритреи, Фессалии и других земель. Из Афин прибыло два жениха — Гиппоклид и Ме­гакл. Оба они были знатного происхождения. Богатством и красотой Гиппоклид выделялся среди всех женихов. Он сразу понравился Клисфену, но хитроумный тиран решил испытать всех претендентов на руку его дочери. В течение целого года Клисфен испытывал их волю, ум и характер.

И вот наступил долгожданный день. Клисфен принес в жертву богам сто быков и устроил роскошное пиршество. В конце пира тиран должен был объявить, кого из женихов он выбрал. Тут же должно было состояться и обручение.

После угощения женихи завели разговор о музыке и танцах, продолжая осушать кубки с вином. В самый разгар веселья Гиппоклид приказал принести ему стол, а флейтисту велел играть веселый мотив. Ко всеобщему удивлению, он вскочил на принесенный стол и стал, кривляясь и заливаясь смехом, танцевать лаконские и аттиче­ские танцы. Не понравилось это Клисфену, а он уже было пригото­вился назвать Гиппоклида своим зятем. Но что делать? Пришлось ему сдержаться. Когда же Гиппоклид, встав на голову и высоко задрав ноги, принялся исполнять акробатические трюки, Клисфен не мог больше молчать и закричал:

— О, Гиппоклид! Ты потерял невесту!

У богатого и красивого Гиппоклида был уже готов ответ:

— Что за дело до этого Гиппоклиду?!

С тех пор ответ Гиппоклида ходит по миру как поговорка.

А Клисфен отдал свою дочь другому аристократу из Афин — Мегаклу.

Жители близлежащего города Фивы, а также соседних островов — Эгины и Эвбеи — не могли радоваться, видя, как крепнет могущество Афин. Не нравилось им, что город играет все более значительную роль в жизни Эллады. Много раз они пытались воспрепятствовать процветанию Афин, но идеи демократии были горячо восприняты всеми гражданами, и все считали защиту родного города своим свя­щенным долгом, решительно пресекая происки врагов. Поэтому не­доброжелатели ничего не смогли добиться.

Расцвет Афин беспокоил также и спартанцев, которые считались первыми среди эллинов. Они ни за что не хотели, чтобы росли могу­щество и слава противника. Чтобы воспрепятствовать этому, спартанцы решили осуществить один план. Послав вестника к Геллеспонту, они пригласили в Спарту сбежавшего туда Гиппия. Затем они послали гон­цов к союзникам с просьбой прислать своих людей в Спарту на совет. Вот с какими словами обратились спартанцы к собравшимся:

— Мы признаем, что поступили опрометчиво, оказав помощь Афи­нам в изгнании Гиппия и способствовав тем самым установлению де­мократии в этом городе. Мы плохо обошлись с нашим верным другом. Мы отдали город на произвол неблагодарного народа, который под­нял голову и даже помышляет пойти против Спарты! Пока не поздно, мы должны исправить свою ошибку. Поэтому, уважаемые союзники, мы послали за Гиппием, чтобы с вашей помощью вернуть его в Афины и, уничтожив демократию, восстановить тиранию. Только тогда, когда наш друг будет тираном в Афинах, мы сможем жить в мире и спокойствии.

Большинству посланников не пришлись по душе такие речи. Воцарилось тягостное молчание. Но тут взял слово посланник Корин­фа и сказал:

— Поистине земля и небо перевернутся, рыбы выйдут на сушу, а люди войдут в море, если вы, спартанцы, решитесь уничтожить де­мократию и восстановить тиранию в свободных Афинах. Поистине, нет ничего более несправедливого в мире и более омерзительного, чем тирания. Если вы в самом деле считаете, что городами должны править тираны, то прежде у себя поставьте у власти тирана, а потом уж на­вязывайте тиранов остальным. Но ведь вы изо всех сил стараетесь, чтобы это зло обошло стороной вашу землю. Желаете его другим! Если бы вы испытали, что такое тирания, как испытали это мы, вы давали бы нам более разумные советы.

Услышав такие слова коринфского посланника, осмелели и предста­вители других городов. Они заявили, что считают замыслы спартанцев недостойными. Так провалились коварные замыслы спартанцев про­тив Афин. Отчаявшийся Гиппий уехал в Персию и, предав родину, перешел в лагерь своих прежних врагов.

Был глубоко прав посланник Коринфа, говоря столь суровые речи о тиранах. Тридцать лет подряд правил Коринфом Кипсел. Он был жестоким правителем. Многих граждан он изгнал, многих убил или разорил, лишив денег и имущества. После смерти Кипсела престол унаследовал его сын Периандр. Он из года в год становился все крово­жаднее и в жестокости превзошел отца. Зверства Периандра не знали предела. Он убил даже свою жену Мелиссу. Когда об этом узнал сын Периандра, то стал замкнутым и молчаливым. Он перестал разговари­вать с отцом, убийцей матери, и не отвечал на его вопросы. Периандр в страшном гневе изгнал сына из дома. До конца своей жизни сын не смог простить отцу этот ужасный поступок...

Худ. М. Неверов

Глава 11. МАРАФОНСКАЯ БИТВА

У Дария был зять по имени Мардоний. Именно его решил назна­чить царь главным военачальником в походе персов на Элладу. И не только потому, что он доверял ему больше других, но еще и потому, что хотел дать своему зятю возможность прославиться. Пред­стоящий поход представлялся спесивым персам приятной прогулкой.

Когда наступила весна, у берегов Малой Азии собралось огромное персидское войско, а также флот. Переправившись через Геллеспонт, полчища персов направились во Фракию и Македонию. На своем пути персы грабили и опустошали эллинские города. Флот же не стал пересекать Эгейское море, чтобы кратчайшим путем попасть в Элладу, а двигался вдоль побережья Малой Азии на север. Не встретив никакого сопротивления, персы покорили остров Фасос, который в те времена был исключительно богат благодаря своим золотым рудникам. Затем персидский флот, повернув на запад, двинулся вдоль македонских берегов.

Но тут вмешались боги... Когда флот огибал первый мыс полу­острова Халкидика, называемый Афоном, на него обрушился страш­ный ураган. Корабли сталкивались и с треском разламывались. Некото­рые корабли были выброшены на берег и сильно пострадали. Часть флота разбилась об афонские утесы. Триста кораблей потеряли пер­сы во время шторма. Это была подлинная катастрофа. В морской пучине погибло двадцать тысяч человек. Никому из терпящих бедствие не удалось выбраться на сушу. Ведь в те времена море кишело хищны­ми рыбами, и невозможно было спастись от их страшных зубов.

Пешему войску тоже был причинен громадный урон. Фракийцы из племени бригов однажды ночью внезапно напали на персидский лагерь. Много воинов было убито, а сам Мардоний был тяжело ранен. Страшные вести о жестоком крушении флота у берегов Афона окон­чательно сломили его. Собрав уцелевших воинов, Мардоний возвра­тился в Азию. Так бесславно окончился этот поход персов против Эллады.

Между тем гонцы, посланные за персами в Элладу накануне похода, ездили по эллинским городам, требуя «земли и воды» в знак подчи­нения Великому Царю персидской державы. Жители некоторых ма­леньких городов в страхе и смятении изъявили Дарию покорность. Сопротивление огромному персидскому войску казалось им делом безнадежным. Но из большинства эллинских городов, могуществен­ных и гордых, персидские гонцы изгонялись с позором. Некоторые из них исчезли бесследно...

Прошел год. Ничему не научило Дария поражение Мардония. Наоборот, он еще больше утвердился в своих воинственных наме­рениях. Дарий не мог забыть случившегося. Да и как тут забудешь? Раб ежедневно напоминал ему за столом:

— Владыка! Помни об Афинах!

И если бы только раб... Без устали твердил о том же и Гип­пий, бывший афинский тиран. Он бежал в Персию в надежде на то, что Дарий, поработив его соотечественников, вернет ему власть. Вместе с Гиппием был и Демарат, спартанский царь, который был изгнан из Спарты и сбежал к персам.

Большую выгоду рассчитывал Дарий извлечь из междоусобной розни эллинов. Он считал, что именно вражда между различными эллинскими государствами поможет ему легко завоевать всю страну.

Были собраны новое сухопутное войско, новая конница и новый флот из шестисот кораблей. Предводителями войска Дарий назначил мидянина Датиса, а также своего племянника Артафрена, сына того, другого Артафрена, который вам уже известен.

На этот раз войско и конница поднялись на корабли. Вместе с персами плыл в Элладу и Гиппий. Теперь и речи быть не могло о прежнем маршруте. Когда персы вспоминали об Афоне, у них от страха дрожали колени. Отплыв от Самоса, персидский флот на­правился к Кикладским островам...

Причалив к берегам острова Наксос, персы сожгли дотла его города и разорили его святилища. Жители, спасаясь, бежали в го­ры. Персы уже не помышляли о том, чтобы подчинить себе эту зем­лю, а стремились отомстить островитянам, разрушая все на своем пути. Затем, покинув Наксос, персидский флот взял курс на Делос.

Что представляет из себя Делос? Это совсем крошечный островок. Однако в истории он играл весьма важную роль. Остров был знаменит и даже считался священным: по преданию, здесь родились великие боги Аполлон и Артемида. Поэтому Делос был местом паломниче­ства всех эллинов, и прежде всего островитян. Здесь устраивались пышные празднества, и тогда святилища наполнялись богатыми приношениями.

К счастью, персы не разорили остров. Побоялись эллинских богов. Полководец Датис в их честь даже воскурил фимиам на большом алтаре. Затем персы двинулись дальше. В пути они заходили в гавани многих островов и набирали войско. А еще подчиняли жителей персид­скому царю, брали пленных и заложников...

Как только персы отплыли от Делоса, на острове впервые за всю его историю произошло страшное землетрясение. Это было не что иное, как знамение богов, предвещавшее бурные события. И случи­лось многое...

На западном побережье Эвбеи находился большой город Эретрия. И вот к нему приблизился персидский флот. Панический страх охва­тил жителей города. Одни утверждали, что нужно все бросать и спасать­ся бегством в горы, другие уверяли, что необходимо сдать город персам, чтобы неприятель его не разрушил. Шесть дней продолжа­лась осада Эретрии, а на седьмой день ее предали. И предали не какие-нибудь подлые людишки, а двое почтенных горожан, свято веривших, что, предавая город, они спасают его от разорения. Однако предательство не спасло Эретрию. Разорив все святилища, персы предали ее огню и мечу. Жителей города, связанных по рукам и ногам, персы бросали в трюмы своих кораблей. Страшный товар для невольничьих рынков! Как знать, может быть, среди пленников были и те двое предателей. Багряное зарево пожара, пылавшее над Эретрией в те страшные ночи, предвещало беду для близлежащей Аттики.

Враг уже совсем близко. Но где он пристанет к берегу? Куда двинется неприятельское войско? Откуда ждать нападения?

Гиппий отлично знал эти места и направил персидский флот в Ма­рафонский залив. Конница, которую персы привезли с собой, могла успешно действовать только на равнинной местности. А флоту необхо­дима была безветренная бухта для надежной стоянки. Марафонский залив и оказался наиболее подходящим местом.

То, что должно было произойти, совсем не походило на обыч­ную войну. Близилось жестокое сражение не на жизнь, а на смерть между двумя мирами. Совсем скоро Запад и Восток сразятся под Марафоном. И станет ясно, кто победитель, а кто побежденный. Восточ­ный деспотизм столкнется со свободолюбием молодой афинской рес­публики, где каждый гражданин в ответе за судьбу и процветание своей родины.

Страх и смятение наполняют сердца эллинов и персов. Нервы у всех напряжены до предела... Гиппию приснилось, будто он спит возле своей мертвой матери. Но сон не ужаснул его. Он истолковал этот сон так, что вернется в Афины и умрет в объятиях своей ве­ликой Матери-Родины.

Когда же Гиппий отдавал приказания, где какому кораблю рас­положиться в Марафонском заливе, на него вдруг напал такой силь­ный кашель, что его зубы (а был он уже глубоким старцем) все сразу зашатались. А один даже выпал и упал на песок. Напрасно искал его Гиппий. Зуб так и не нашелся, как будто его поглотила земля. Случившееся сильно огорчило Гиппия.

— Если сама земля против меня, — сказал он, — как же я смогу ее покорить? Мой зуб — единственное, что принадлежит мне здесь.

Смертельная опасность нависла над Афинами. Но граждане го­рода были полны решимости защитить свою свободу и независимость с оружием в руках.

Узнав о высадке персов, афиняне прибегли к помощи скорохода Фидиппида. Это был необыкновенно быстрый скороход. Он мог без устали шагать много дней подряд, чтобы вовремя доставить срочное сообщение. Афинские стратеги (военачальники, ведавшие в Афинах всеми военными делами) послали Фидиппида в Спарту за помощью. Как на крыльях мчался скороход. Расстояние от Афин до Спарты Фидиппид преодолел необычайно быстро — в два дня.

— Спартанцы! — сказал он, представ перед советом старейшин.— Почему вы бездействуете? Персы вторглись в Аттику, и Афины в опасности! Нет больше Эретрии — она сожжена. Потеряв ее, Эллада стала бедной и беззащитной. Разве вы можете допустить, чтобы наш древний и славный город Афины был порабощен варварами?

Тщательно все взвесив, спартанцы решили оказать помощь Афи­нам. Но как тут быть? Древний закон страны запрещал им выступать в поход до наступления полнолуния. А ждать нужно было бы еще примерно неделю. «Пусть потерпят афиняне немного, пусть сделают все, что могут. Наша помощь придет, как только луна станет пол­ной». Вот так ответили спартанцы на просьбу афинян. Правду ли они говорили, или это была всего лишь отговорка? Как знать... Вер­нувшись в Афины, Фидиппид в точности передал стратегам безрадостный ответ спартанцев. Видя, в какое уныние повергли страте­гов его слова, Фидиппид стал уверять, что боги не оставят афинян в грозной беде. Ведь когда он бежал в Спарту, то в Аркадии на горе Парфений, что выше Тегеи, в жаркий полдень он вдруг услышал, как кто-то окликнул его зычным голосом:

— Эй, Фидиппид! Спроси-ка у афинян, почему это они пренебре­гают мною? Ведь раньше я всегда помогал им, и в этот горький час я их тоже не брошу.

Фидиппид оцепенел от страха. В ярком полуденном свете он вдруг отчетливо увидел перед собой Пана, великого бога Аркадии. Того самого, у которого были козлиные ноги.

И афиняне действительно поверили, что Пан их поддержит в стремительной схватке с персами. Когда миновала беда и жизнь вернулась в старое русло, они воздвигли под Акрополем святилище Пана и ежегодно приносили богу роскошные жертвы, а также устраи­вали в его честь спортивные состязания.

Десятерых стратегов выбрали афиняне руководить городским опол­чением. Каждый из них возглавил военный отряд. Самым опытным среди стратегов был Мильтиад. Он лучше всех знал персов, изучил их нравы и обычаи, их военную тактику и вооружение. Когда он был тираном Херсонесским на Геллеспонте, ему пришлось неоднократно сражаться с персами. Он, как вы помните, участвовал в скифском походе Дария и предложил разрушить мост через Истр. Персы не­навидели Мильтиада. Он тоже презирал их, но никогда не боялся. Долго и упорно охотились персы за Мильтиадом и однажды даже поймали, но полководцу все-таки удалось вырваться из их рук. Тогда персы пленили сына Мильтиада и увезли в Сузы...

Мнения стратегов разделились, а это не предвещало ничего хо­рошего. Одни предлагали вступить в битву у Марафона, другие были против.

— Нас слишком мало, — говорили первые. — Было бы ошибкой далеко уходить от города. Лучше всего укрыться за городскими сте­нами и обороняться до тех пор, пока не подоспеет помощь союз­ников.

Другие стратеги возражали:

— Но тогда в городе начнется голод! Большую часть продоволь­ствия мы получаем с Эвбеи. После сожжения Эретрии и высадки персов у Марафона все пути отрезаны.

Кроме десяти стратегов, в военном совете принимал участие по­лемарх, главный военачальник, мнение которого было решающим. Его звали Каллимах. Имя полемарха вошло в историю. И не только потому, что он сделал правильный выбор при голосовании в столь грозный час, но еще и потому, что Каллимах храбро дрался с персами и погиб в бою, защищая свою родину. К нему-то и обратился Миль­тиад с такими словами:

— Рассуди, Каллимах! От тебя теперь зависит, быть Аттике по­рабощенной или свободной. Если твой выбор будет верным, имя твое прославится в веках, как и знаменитые имена Гармодия и Аристогитона. С тех пор как существуют Афины, никогда еще городу не грозила такая неотвратимая опасность. Что же нам делать? Покориться врагам? Ты ведь знаешь, что тогда ожидает всех нас. Вспомни Эретрию, вспомни Гиппия, который привел персов в наши земли. Необходимо спасти Афины, первый город среди всех эллинских городов! Я не боюсь персов. Их много, но они плохо вооружены. Они жестоки и бессердечны. Это рабы по духу. Если только боги не вмешаются и не помогут персам, вот увидишь, мы легко справимся с ними. Но если мы не решимся на битву, страх закрадется в сердца стратегов, и между нами начнется вражда. Действие закаляет людей. Итак, решайся! Все зависит от того, скажешь ты «да» или «нет».

Каллимах был настоящим патриотом и решительным человеком. Поэтому он сказал «да», присоединив свой голос к предложению Мильтиада. Решено было дать бой врагу у Марафона. Вовремя подо­спела помощь от верных союзников афинян — платейцев, жителей небольшого беотийского городка Платеи. Тысяча храбрых воинов — слишком мало для предстоящего грандиозного сражения! Но афиняне и этому радовались. Ведь помощь платейцев была единственной, кото­рую они получили.

Персы выстроили в Марафонской долине свою огромную конницу и неисчислимое сухопутное войско дугой, тылами к морю. Афинян было десять тысяч, а вместе с платейцами — одиннадцать. Кроме того, за воинами следовало около десяти тысяч рабов с легким ору­жием — луками и пращами. 

Стратеги единогласно поручили командование Мильтиаду. Он рас­положил эллинское войско у подножия горы, которая теперь назы­вается Агрилики, с тем чтобы преградить путь к Афинам, а также чтобы защититься от возможного нападения вражеской конницы. Ведь у афинян конницы не было.

Мильтиад выстроил эллинские отряды в боевую линию с таким расчетом, чтобы она по протяженности была равна персидской. И эта боевая линия тоже имела форму дуги. Но поскольку сил недоставало, Мильтиад вынужден был меньше всего воинов оставить в центре, а основные силы сосредоточить по краям дуги, на левом и правом флангах. Правым флангом командовал Каллимах. На левом фланге выстроились платейцы. На эти фланги и опиралась боевая линия эллинов. Это был как бы легкий мост с мощными опорами. Восемь стадий разделяли эллинов и персов.

Афиняне совершили жертвоприношения, моля богов о помощи. Получив счастливые предзнаменования, воины рвались в бой. И вот наконец раздался боевой клич. Это Мильтиад дал сигнал к наступ­лению. Стараясь не нарушать свою боевую линию, афиняне сначала быстрым шагом, а затем бегом устремились на неприятеля. Впервые эллины решились сами напасть на персов.

Персы растерялись. Имея численный перевес в десятки раз, они не ожидали, что афиняне первыми вступят в бой. «Что происходит?», «Они что, обезумели?!» — удивлялись персы, видя, с какой одержи­мостью эллинские отряды мчатся на их боевые порядки. Их объял панический страх.

Персы вынуждены были принять бой. Рев разъяренных воинов и лязг железа разносились над Марафонской долиной. Небо покрылось облаками пыли, вздымаемой бегущими воинами и лошадьми. Воин налетал на воина, копье скрещивалось с копьем, а щит ударялся о щит. Одни воины неистово кричали, чтобы устрашить неприятеля, другие с предсмертными воплями как подкошенные падали наземь. Одни выпускали из луков свистящие стрелы, другие раскручивали пращи, и тяжелые камни сеяли вокруг смерть. А там, где вспыхивали жаркие рукопашные схватки, преимущество было на стороне хорошо закаленных борьбой и гимнастическими упражнениями эллинов.

Нечеловеческая сила вселилась в афинян. Они сражались ярост­но и одержимо. И казалось афинянам, что рядом с ними в одном строю сражаются боги и легендарные герои, отозвавшиеся на мольбу о помощи. Им чудились Геракл, у святилища которого расположилось станом афинское войско, а также синеокая богиня Афина, которая была афинянам ближе всех других богов.

Один афинянин по имени Эпизел сражался храбро, как лев. Но вдруг тьма застлала его глаза и он лишился зрения, хотя никто не поразил его ни стрелой, ни мечом. После битвы Эпизел рассказывал своим приятелям:

— В самый разгар боя вдруг предстал передо мною тяжеловоору­женный воин огромного роста. Его длинная борода отбросила большую черную тень на мой щит. Этот воин опередил меня и стал рубить персов налево и направо! Не иначе кто-то из богов оказывал нам помощь. Блеск его доспехов и ослепил меня...

Долгое время после битвы крестьяне из Марафона ночью обхо­дили стороной Марафонскую долину. Им слышались лязг оружия, го­лоса воинов, ржание коней. С гор доносилась тяжелая поступь Апол­лона и Артемиды. Они видели, как порой копье Афины молнией разрывает мрак. Объятые ужасом, крестьяне вслушивались в перекаты громкого саркастического смеха. Не Пана ли?

Как мы уже знаем, численно персы превосходили эллинов в де­сятки раз. Они легко прорвали их слабый центр и стали преследовать отступающих. На это и рассчитывал Мильтиад. Все дальше и дальше уходили от основных сил прорвавшиеся персы.

В это же время на флангах афинянам удалось обратить персов в бегство. Но они не бросились преследовать бегущих, а сомкнутыми рядами повернулись против неприятеля, углубившегося в центр Мара­фонской долины. Это были как бы рога быка, которыми теснили противника к морю. Вступил в силу стратегический план Миль­тиада.

Левым и правым флангами, этими «рогами быка», афиняне удерживали неприятельские отряды и теснили их все дальше и дальше к морю. И тут Мильтиад решил пойти на хитрость. Он отдал приказание прекратить преследование неприятеля, сомкнуть фланги и вернуться обратно. Так персам, углубившимся в центр
Мара­фонской долины, был нанесен удар с тыла. Они оказались зажатыми между двумя эллинскими отрядами. В рядах персов началась па­ника. С криками ужаса и отчаяния, наталкиваясь друг на друга, персы обратились в беспорядочное бегство...

Побросав оружие, воины из последних сил бегут к морю. К ко­раблям, скорее к кораблям! Бегущих персов преследуют объеди­нившиеся афиняне. Град стрел, копий, камней летит им вдогонку.

Спасения нет, и персы бросаются в море. Преследователи в не­решительности останавливаются на берегу. Что же делать? Враг уходит из рук. И вот, опьяненные победой, воины бросаются в воду, стремясь во что бы то ни стало захватить персидские корабли и удержать их. Кинегир, сын Эвфориона, хватается рукой за корму одного из кораблей. Персы отрубают ему руку. Так рубят канаты, когда корабль ухо­дит в море. Тогда Кинегир хватается за корму другой рукой. Ему отрубают и эту руку...

Так погиб Кинегир, сын Эвфариона, брат великого поэта Эсхила, который тоже принимал участие в сражении при Марафоне. Честь и слава доблестному воину! Так, только так побеждают!

Семь кораблей захватили афиняне. Остальным же удалось под­нять паруса...

В Марафонской долине пало шесть тысяч четыреста персов. Афиняне потеряли убитыми сто девяносто два человека, и в их числе Каллимаха и других видных афинских граждан.

С радостной вестью о победе, как на крыльях, мчится в Афины гонец. Старики, женщины и дети ждут не дождутся вестей с Марафо­на. И вот кто-то показался вдалеке...

— Победа! — крикнул, задыхаясь, окровавленный, покрытый пы­лью гонец и упал замертво.

В память об этом славном подвиге с тех пор проводятся состя­зания в марафонском беге на 42 198 метров.

Поднявшись на корабли, персы вовсе не собирались покидать Аттику. Они двинулись вдоль побережья и, обогнув мыс Суний, до­стигли Фалера, который был тогда гаванью Афин. Персы рассчиты­вали, что афинское войско еще не вернулось с поля сражения и что им удастся овладеть городом. Но Мильтиад разгадал этот коварный замысел. Он отдал приказание тотчас оставить лагерь, расположен­ный у святилища Геракла, и возвращаться в Афины.

Войско подошло к афинскому берегу и остановилось в местности, которая в древности называлась Киносарг. Был разбит лагерь, как и в Марафонской долине, у святилища Геракла.

На другой день персидские корабли подошли к Фалеру и увидали на берегу выстроившихся в боевые порядки афинян. О захвате Афин не могло быть и речи. Датис и Артафрен отдали приказание о возвращении в Азию. Страшен был гнев Дария, но продолжать поход не было никаких сил. И не потому, что войско понесло огромные потери и не могло больше вступить в бой. Просто персы были сломлены. Афины оказались слишком крепким орешком для персидских зубов!

Только когда персидские корабли скрылись за горизонтом, элли­ны, наконец, по-настоящему порадовались победе и отпраздновали ее. После полнолуния спартанцы, как и обещали, прислали двух­тысячный отряд. Никак не могли они поверить, что битва уже со­стоялась и что афиняне победили без их помощи. Спартанцы попро­сили разрешения побывать на поле битвы у Марафона и осмотреть захваченные трофеи. Увиденное потрясло спартанцев. Они умели воевать и могли по достоинству оценить то, что произошло в Мара­фонской долине. Воздав хвалу афинянам, спартанцы возвратились домой. Слишком поздно явились они и разделить лавры победите­лей уже не могли.

Вот какое сражение произошло при Марафоне 12 сентября 490 года до н. э. Запомните эту одну из самых великих, самых слав­ных дат в мировой истории.

Худ. М. Неверов

Глава 12. КАК АУКНЕТСЯ, ТАК И ОТКЛИКНЕТСЯ

Когда в Сузы пришла черная весть о поражении персов при Марафоне, многие опечалились и надели траур, многие огласили город стонами и плачем. И только бессердечный и жестокий Дарий, как и прежде, упорствовал в своем стремлении отомстить афинянам, и гнев его рос день ото дня. Не таких вестей ждал царь из Эллады... Не медля, принялся он за дело: разослал всем народам, населявшим его бескрайнюю державу, свое царское повеление снаряжать новое войско, готовить новую конницу и строить новый флот. На этот раз Дарий потребовал еще больше воинов, кораблей, коней и продоволь­ственных припасов, чем раньше. Три года длились приготовления к очередному походу на Элладу. В движение пришла вся Азия. Была объявлена всеобщая воинская повинность, народы облагались непомерными налогами. Ведь нужно было
как-то покрыть огромные военные расходы...

Между тем против персов подняли восстание египтяне. Дарий стал еще усиленнее готовиться к походу, но никак не мог решить, против кого сначала выступить — против эллинов или же против египтян... Через год после восстания в Египте персидского царя внезапно настигла смерть. Дарий умер, так и не успев покарать упря­мых афинян. А ему так этого хотелось!

После кончины Дария царем над персами стал его сын Ксеркс. Это был высокий красивый юноша. Он предпочитал наслаждаться жизнью в праздности и покое царского дворца, поражавшего рос­кошью и великолепием. Поначалу Ксеркс и не помышлял о военном походе в Европу. Ему было вполне достаточно того, что удалось подавить восстание в Египте. Но царя окружали честолюбивые при­дворные, жаждавшие подвигов и славы и подстрекавшие его к войне. Стали придворные взывать к самолюбию царя.

— Владыка! — обращался к Ксерксу его двоюродный брат Мардоний. — Где это видано — оставлять афинян, причинивших нам столько зла, безнаказанными? Чем тогда ты прославишься? И как подвластные народы будут считаться с нами и уважать нас? О, если бы ты знал, какая прекрасная страна эта Эллада! Только такому царю, как ты, она должна принадлежать...

Мудростью Ксеркс не отличался. Ему без труда можно было внушить что угодно. Царь охотно верил слухам и наговорам и, утратив самообладание, совершал опрометчивые поступки. Потом Ксеркс раскаивался в содеянном, но тем не менее через некоторое время, вспылив, мог опять творить безрассудства.

Так вот, мало того, что Ксеркс задумал выступить в поход против Афин. Считая, что он самый великий в мире царь, Ксеркс пожелал командовать и самой большой в мире армией. И стал царь умножать свое и без того огромное войско...

В один из дней Ксеркс собрал в царских палатах персидских вель­мож на совет и обратился к ним с такими словами: 

— С тех пор как я на троне, меня больше всего заботит мысль о том, как расширить пределы персидской державы. Я хочу быть достойным моих предков и считаю своим долгом покарать афинян за оскорбление, нанесенное моему отцу. Я уверен, что наш поход на Элладу увенчается успехом. Один эллин, толкователь оракулов, прибывший сюда вместе с Гиппием, утверждает, что сами боги предписывают персидскому царю, преодолев Геллеспонт, объединить Европу с Азией. Я возведу мост через Геллеспонт и опустошу всю Элладу. И если это свершится, то никто из людей, живущих к западу от Эллады, не осмелится восстать против нас. И тогда солнце, совер­шая свой путь с востока на запад, будет освещать своими лучами страны и народы, принадлежащие мне!

— О могущественнейший владыка! — воскликнул Мардоний. — Ты самый великий из всех прежде бывших и будущих! Слова твои справедливы и прекрасны. Великое благодеяние для нас, что ты не позволишь этим ничтожным эллинам издеваться над нами. Эллины так поглощены междоусобными распрями, что ты легко покоришь Элладу.

Другие же персидские вельможи сидели молча, склонив головы. Никто не осмеливался возразить Мардонию. Но все-таки нашелся один человек, не побоявшийся высказать свое мнение. Это был брат Дария и дядя Ксеркса Артабан.

— И ты туда же, Ксеркс? Я не советовал твоему покойному отцу идти походом на скифов, в столь отдаленные земли. Но он меня не послушал и потерпел позорное поражение. Ты, о царь, желаешь теперь сразиться с эллинами, которые умеют прекрасно воевать и на суше, и на море. Если ты мне не веришь, спроси Датиса и Артафрена. Они тебе расскажут, что им довелось пережить. Ведь если эллины одержат победу в морской битве и разрушат мост через Геллеспонт, что мы будем делать? Разве не то же самое угрожало твоему отцу на Истре? Ты лучше хорошенько поразмысли, прежде чем начинать заду­манное. Ни к чему тебе мчаться в Элладу очертя голову. Ведь боги быстро охладят твой пыл. Ты же, Мардоний, перестань болтать об эллинах всякие глупости! Пора тебе прекратить эти недостойные речи. Ты можешь поплатиться за свою болтовню. Того и гляди, твой труп окажется где-нибудь в канаве в Афинах или в Спарте, и его разорвут злые псы и расклюют черные вороны. И это будет достойным тебе наказанием за то, что ты подстрекаешь царя на войну против Эллады!

— Благодари богов, Артабан, что ты брат моего отца! Иначе не ми­новать бы тебе кары за твои вздорные речи. Ты — малодушный трус! Я не возьму тебя в поход на Элладу, а оставлю здесь с женщинами. Ты слышишь: поход состоится! Если я не выступлю против эллинов, они нападут на меня!..

Совет закончился далеко за полночь. Как только Ксеркс остался один, его стали одолевать сомнения. Необъяснимый страх закрады­вался в душу, и смятение его все возрастало. Царь теперь сожалел, что оскорбил Артабана, и опасался последствий. И хотя на совете Ксеркс выглядел грозным и неприступным, на самом же деле его устра­шили зловещие слова Артабана. А что, если и правда его ожидает беда? Нет, уж лучше не думать об этом...

Измученный тревожными мыслями, царь лег спать. С трудом удалось Ксерксу уснуть. И приснился ему такой сон: статный, краси­вый мужчина предстал перед ним и промолвил: «Не меняй своего мнения! То, что решил днем, не должно меняться вечером. Смело иди по избранному пути! Ты ведь велел персам собирать войско. Теперь война неминуема».

Сказав это, человек вдруг взлетел в небо и исчез.

Ксеркс не на шутку испугался. Но на другой день он ни словом не обмолвился об этом странном сне. Вновь созвав персидских вельмож на совет, царь сказал:

— Простите меня, вельможи! Я молод и не в меру дерзок. Некото­рые из вас прожужжали мне уши, подстрекая меня начать войну. Я со­жалею, что так грубо и неуважительно разговаривал вчера с таким почтенным и мудрым мужем, как Артабан. В гневе своем я вел себя недостойно. Будьте покойны: я не пойду в поход на эллинов!

Возрадовались персидские вельможи, услышав такие речи. Ведь новой изнурительной войны они не желали. И только Мардоний, Гиппий и Демарат огорчились, услышав о новом решении царя.

Ночью Ксерксу снова явилось видение.

«Как ты посмел пренебречь моими советами? — сказал призрак. — Берегись, Ксеркс! В мгновение ока ты можешь потерять славу и могущество!»

Худ. М. Неверов

Глава 13. АЗИЯ ВТОРГАЕТСЯ В ЕВРОПУ

Со времени Марафонской битвы прошло десять лет. Именно десять лет понадобилось персам, чтобы закончить все приготовления к новой войне между двумя мирами — Азией и Европой. Персы уверяли, будто готовились к походу только против афинян, желая им ото­мстить. Но все понимали: если персы вторгнутся в Европу, порабо­щения не миновать никому.

До афинян и до других эллинов доносились смутные слухи о приготовлениях в Азии. Но слухи эти были противоречивыми, и потому афиняне порешили послать своих лазутчиков разведать, что же происходит в Персии. Однако лазутчиков схватили и после чудовищных пыток и издевательств осудили на казнь. Но умереть им было не суждено. Сам Ксеркс в последний миг освободил эллинов и разрешил им вернуться на родину. Но прежде дал лазутчикам возможность увидеть воочию, какие огромные силы стягиваются в столицу. Ксеркс знал, что делает. Он полагал, что если афиняне узнают о его несравнен­ном военном превосходстве от своих же людей, то в страхе тотчас сложат оружие и сдадут город без боя. Но персидский царь про­считался...

Готовящийся поход был третьим по счету великим походом персов на Элладу. Первым, если вы помните, был поход Мардония, второй — Датиса и Артафрена, третий же должен был прославить имя Ксеркса. Царь решил следовать по маршруту первого похода. Войску предпи­сывалось через Фракию по суше достичь Пелопоннеса, разоряя и опустошая на своем пути эллинские города. Флоту следовало продви­гаться в том же направлении вдоль западного Эгейского побе­режья.

Поскольку персы еще не забыли о страшном крушении, постигшем их флот около Афона, Ксеркс решил обойти опасный мыс, чтобы избежать подобного бедствия. Он принял очень дерзкое решение. Афонский мыс соединяется с полуостровом Халкидика узким перешей­ком шириной до шести стадий. Именно здесь Ксеркс велел прорыть канал такой ширины, чтобы по нему свободно могли проплыть рядом две триеры.

Несколько лет понадобилось для осуществления этого сложного замысла. Тысячи рабов различных народностей тяжко трудились под ударами бичей персидских надсмотрщиков. Необходимо было за­кончить канал как можно быстрее.

А еще требовалось построить мост через Геллеспонт, чтобы по нему сухопутное войско могло переправиться в Европу. В самом узком месте пролива, шириной около восьми стадий, по приказанию Ксеркса выстроили в ряд вплотную друг к другу персидские корабли от малоазийского города Абидоса до противоположного берега. 360 судов понадобилось для сооружения этого плавучего моста. Когда мост был готов, внезапно разразилась сильная буря и разметала корабли.

Узнав о случившемся, Ксеркс пришел в ярость и отдал прика­зание покарать Геллеспонт тремястами ударами бича. Люди Ксеркса секли море, приговаривая при этом: «О непокорные воды Геллеспонта! Наш великий владыка карает вас за тот ущерб, который вы нанесли ему, хотя он вас ничем не обидел. Нравится тебе или нет, Геллеспонт, Ксеркс одолеет тебя!»

Вот как было наказано море... Больно ему было или нет — никто не знает. Но так или иначе мост пришлось наводить заново.

Когда в Персию пришла весть, что мост через Геллеспонт соору­жен, огромное войско было готово двинуться в путь. Уже наступила весна и можно было выступать. Но тут произошло нечто необыкновен­ное. Солнце вдруг покинуло свою обитель на небе и куда-то исчезло. Нет-нет, оно не спряталось за облаками, ведь лазурное небо было безоблачным и ясным. Солнце исчезло средь бела дня, и день обратился в ночь.

Ксеркс не на шутку встревожился. Он тотчас потребовал объ­яснений у придворных магов:

— Что это все значит? Куда девалось солнце?!

Перепуганные маги постарались немедля все истолковать:

— О царь! Не томи тревогой свою душу. Не для нас это знаме­ние. Для врагов наших, эллинов. Страшный, глубокий мрак их ожи­дает. Ведь эллины по солнцу узнают грядущее. А мы — по луне.

Уверенность опять вернулась к персидскому царю. Он отдал приказание своему войску двигаться к Геллеспонту.

Прибыв в Абидос, Ксеркс поднялся на специально воздвигнутый для него на высоком холме трон из белого мрамора и стал обозре­вать войско и флот.

Сердце царя затрепетало от радости, когда у своих ног он увидел огромный копошащийся муравейник. Он и не подозревал, что распо­лагает столь огромной силой. Повернувшись к стоявшему рядом дяде Артабану, Ксеркс спросил:

— Скажи мне, Артабан, теперь, когда пред взором твоим предста­ло все это неисчислимое войско и великое множество кораблей, если бы не сон, ты продолжал бы утверждать, что нам не следует идти войной на Элладу?

— Как было бы хорошо, дитя мое, — вздохнул Артабан, — если бы этот сон, который мы видели оба, имел для нас хорошие послед­ствия! Что я могу тебе сказать? Мне страшно до сих пор... И чем доль­ше я смотрю на это войско, на твои корабли, тем мне страшнее. И не потому, что мало у тебя войска, а потому что его слишком много...

— Что означают твои речи, Артабан?

— Я объясню тебе... Где, в какой стране, в какой части света есть такая большая гавань, могущая вместить такой огромный флот? А ведь флоту нужен порт, да и не один. Что делать кораблям, если разразится шторм? Куда им деваться? И какая же земля сможет прокормить твое огромное войско?

— Если мы, подобно тебе, Артабан, будем придавать значение всем мелочам и подолгу обсуждать их, мы ничего не успеем совер­шить на своем веку. Решительность — вот что превыше всего. Не беспокойся, Артабан! Победа будет за нами!

В это самое время к Ксерксу приблизились вельможи и сообщили о необыкновенном происшествии: кобылица родила зайца. Ксеркс долго хохотал, ни придав этому событию никакого значения. Позже мно­гие говорили, что это было дурное предзнаменование. Войско Ксеркса ринулось в Европу как лихой скакун, но ему было суждено спасаться бегством, как спасается от охотников заяц.

Всю ночь персы жгли на мосту благовония и устилали его мирто­выми ветками. Лишь только стала заниматься заря, Ксеркс совершил возлияние (жертвоприношение) в море из золотой чаши и обратился к небесам с молит­вами, чтобы никакие препятствия не помешали ему покорить Европу. Затем персидский царь бросил золотую чашу в море, а вместе с ней — свой царский меч.

Тотчас был отдан приказ к переправе. Это было потрясающее зре­лище, которого никогда ранее не видели глаза человека. Впервые в мире было собрано огромнейшее разноплеменное войско — белые, черные, желтые воины в самых различных одеждах, с различным вооружением, говорившие на самых разных языках и наречиях.

Казалось, вся Азия двинулась на Европу. Во главе выступали персы в пестрых хитонах, чешуйчатых кольчугах и остроносых ти­арах (тиара — мягкая войлочная шапка). За ними следовали мидяне, ассирийцы, халдеи в медных шле­мах, с дубинами и щитами, бактрийцы с луками и секирами, саки, арии, парфяне, индийцы, арабы в длинных бурнусах (бурнус — плащ из плотной войлочной ткани с капюшоном), пафлагонцы, фригийцы в островерхих тюрбанах, фракийцы в лисьих шкурах, эфиопы в барсовых и львиных шкурах, с раскрашенными белой и красной краской телами, с луками из веток финиковой пальмы, ли­вийцы на колесницах и в кожаных одеяниях и несметное количе­ство других племен и народностей.

А уже потом двигалась величе­ственная свита, окружавшая Великого Царя Востока Ксеркса. Тысяча отборных всадников и тысяча копьеносцев, увенчанных лавровыми венками, двигались впереди. За ними вели десять священных коней в роскошной сбруе. Дальше восемь белых коней везли священную колесницу Зевса. За ней следовала колесница Ксеркса. За колесницей царя двигалось по тысяче всадников и копьеносцев, а замыкал процес­сию «отряд бессмертных» — десять тысяч пеших воинов из знатных персидских юношей, составлявших личную охрану Ксеркса. Этих вои­нов называли «бессмертными» потому, что место павшего воина не­медленно занимал другой, не менее достойный, так что число «бессмертных» было всегда не больше и не меньше десяти тысяч.

Семь дней и ночей непрерывно двигалось по мосту через Гелле­спонт огромное войско из Азии в Европу. Миллион семьсот тысяч воинов имел Ксеркс лишь в пешем строю. Отдельно следовала кон­ница персов, мидян, бактрийцев и арабов.

А уж кораблям счета не было. Более тысячи двухсот триер было у Ксеркса, а кроме того, свыше трех тысяч транспортных кораблей, .нагруженных продовольствием и оружием. На кораблях персидский царь имел около пятисот тысяч воинов. Примерно столько же было слуг, рабов и женщин, следовавших за войском. Если все сложить, то получится, что целых пять миллионов человек вел персидский царь на Элладу. Это было уже не войско. Казалось, все реки Азии потекли вспять и бурным потоком ринулись в Европу, чтобы затопить ее. Просто невозможно представить, сколько требовалось продоволь­ствия, чтобы прокормить эту огромнейшую армию. Там, где проходили полчища Ксеркса, земля превращалась в пустыню. В реках не хватало воды, чтобы напоить людей и животных.

Худ. М. Неверов

Глава 14. БИТВА ПРИ ФЕРМОПИЛАХ

Как это делалось всегда в тяжелые времена, афиняне послали лучших граждан города вопросить Дельфийский оракул. Что посо­ветует, чем утешит великий бог Аполлон в черные дни грядущей беды? В Дельфах афинские послы принесли богатые жертвы и расположились вокруг священного треножника, на котором сидела пифия. Ее устами Аполлон отвечал вопрошавшим его. Ответ был мрачным и зловещим: «Что вы сидите, несчастные? Бегите на край света, оставив свои дома и свой город! Вижу я, не сносить вам головы. Страшная гибель вас ожидает! Я вижу, как все сущее стирает с лица земли жестокий бог войны Арей, сопровождающий азиатские пол­чища... Много башен, много крепостей будет разрушено. Ваши свя­щенные храмы, пока невредимые, уже покрылись от страха испари­ной. Я вижу, как с их кровли струится черная кровь... Грядут страш­ные разрушения и беды!»

У афинских послов от страха задрожали колени, когда они услышали такое прорицание. Они не решились возвращаться домой с дурными вестями. Поэтому опять вошли в святилище Аполлона и, упав ниц, обратились к богу с такими молитвами:

— Владыка! Как мы можем твое прорицание принести в наш несчастный город? Снизойди к нашим мольбам! Дай нам другое прорицание! А не то нам придется остаться в твоем храме до конца своих дней. Ведь мы должны принести в Афины хоть какую-то надежду!

Тогда прорицательница изрекла отчаявшимся афинянам другой оракул: «Богиня Афина умоляет Зевса смягчить свой гнев. К вам обращаю опять это слово, твердое, как алмаз: лишь когда будут рушиться твердыни, великий отец Афины позволит своей дочери удержать неприступными деревянные стены, которые спасут и вас, и ваших детей. Не сидите сложа руки, не дожидайтесь, пока подойдет неприятель с пешим войском и конницей. Повернувшись к врагу спиной, отступайте! Не пришло еще время с ним сразиться. О свя­щенный Саламин! Многие матери оплачут своих сыновей, погибших у твоих берегов или в пору сева, или во время жатвы...»

Ненамного лучше первого был второй оракул. Однако он хоть как-то обнадеживал. Не все в оракуле было понятно послам, но тем не менее они в точности записали изречение и отправились в Афины. Долго пытались афиняне разгадать смысл оракула. Что это за деревянные стены, их последняя надежда? Многие утверждали, что речь идет об Акрополе, который в те давние времена действительно был окружен деревянной стеной. Они-то и предлагали всем жителям города укрыться на Акрополе и дожидаться персов. Но если в этом основной смысл изречения, тогда что имеется в виду дальше? «О священный Саламин! Многие матери оплачут своих сыновей, погибших у твоих берегов...» Правильно истолковать столь сложный и запутанный оракул могла лишь мудрая голова.

И такой человек нашелся. Это был Фемистокл, молодой политик, который стал играть заметную роль в жизни Афин после Марафон­ской битвы. Вот как Фемистокл объяснил афинянам смысл оракула:

— Деревянные стены — это наши корабли, то лучшее, чем мы располагаем. Когда персы достигнут Аттики, мы оставим город и поднимемся на боевые суда. Это наша единственная надежда, наша последняя опора... Мы вступим в бой с персами и победим. А упо­минаемый в оракуле священный остров Саламин принесет погибель нашим врагам. Их матери оплачут убитых там сыновей.

Большинство граждан поддержало мнение Фемистокла. Лишь не­многие не согласились с таким толкованием. Но не нашлось никого, кто бы счел за лучшее сложить оружие и сдаться врагу без боя.

Из всех эллинских городов, которые не были еще покорены пер­сами, собрались послы на перешейке Истм у города Коринфа, чтобы в этот тяжелый и горестный час заключить союз. Было решено поло­жить конец вражде и междоусобице и, прежде всего, прекратить войну Афин с эгинцами.

Помощь из Сикелии (Сикелия — остров у берегов Италии (современная Сицилия), Керкиры и Крита, на которую так рассчи­тывали эллины, не пришла. Но все были полны решимости во что бы то ни стало сразиться с персами. Для первой решающей битвы нужно было выбрать наиболее подходящее место. Ведь небольшому эллинско­му войску предстояло сразиться с неисчислимыми вражескими пол­чищами. Необходимо было отыскать такую местность, которая уже сама по себе являлась бы хорошим убежищем и одновременно непри­ступным укреплением.

Именно таким местом оказалось Фермопильское ущелье в Фтиотиде (Фтиотида — южная часть Фессалии). Там горы, почти достигающие моря, разделялись узким про­ходом, по которому могла проехать только одна повозка. Для того чтобы попасть в Локриду, Беотию или Аттику, непременно нужно было проехать через этот проход. Другого пути не было. С запада здесь тянулась обрывистая высокая скала. С востока простирались до самого моря непроходимые болота с теплыми источниками. Поэтому-то эту местность и назвали Фермопилами, что значит «теп­лые ворота». Преградив узкий коридор Фермопильского ущелья стеной укреплений, эллины могли рассчитывать на то, что им удастся на некоторое время задержать персов. Это и было решено сделать не медля. Кроме того, афиняне послали около 300 боевых кораблей под командованием спартанца Эврибиада в Эвбейский залив к мысу Артемисий, с тем чтобы, если понадобится, воспользоваться их по­мощью.

Приняв такие решения, эллины тотчас занялись приготовлениями. Медлить было нельзя. А тут еще и боги все усложнили... Полученный из Дельф новый оракул советовал афинянам призвать на помощь... своего зятя. Что это еще за зять такой, который может помочь в столь трудный час? Думали-гадали афиняне и, наконец, вспомнили, что сестру их легендарного царя Тезея Орифию некогда выдали замуж за Борея, бога северных ветров. О, если бы он совершил чудо! Ведь нескончаемая армада персидских кораблей была так же опасна, как и пешее войско. И даже больше того — персидский флот для афинян представлял наиболее серьезную опасность. Поэтому-то афиня­не принялись жертвами и молитвами уговаривать своего зятя Борея вмешаться...

Как из проснувшегося вулкана стремительно мчатся вниз потоки раскаленной лавы, так войско Ксеркса обрушилось из Фессалии на другие эллинские земли. Пока никто не осмеливался оказать Ксерксу сопротивление.

Персидский флот, вышедший из гавани у города Фермы, находив­шегося на месте современных Салоник, достиг побережья Магнесии вблизи острова Скиаф и мыса Артемисий, что севернее острова Эвбеи. Многие корабли причалили к берегу, а те, которым не хватило места, бросили якорь на рейде. Ночь была безветренной, спокойной, и пер­сидские моряки и воины безмятежно спали под ласковый плеск волн.

Однако на рассвете море заволновалось. Что-то происходило в его глубинах. Крепчал северо-восточный ветер... Через некоторое время разразилась такая свирепая буря, что огромные, тяжелые суда кру­шились и ломались, подобно ореховой скорлупе. Лишь немногим уда­лось вытащить свои корабли на берег и спасти их. На некоторых су­дах обрубили якоря и пытались укрыться в защищенной от ветра бухте. Боевые и грузовые корабли, стоявшие на рейде, разбивались о прибрежные скалы или же, потеряв управление, уплывали в от­крытое море.

Три дня и три ночи бушевала буря, круша и ломая персидский флот. Подсчитано, что в этом кораблекрушении персы потеряли че­тыреста боевых кораблей и еще больше транспортных. Однако никто не смог сосчитать, сколько тысяч воинов Ксеркса погибло в морской пучине.

Афиняне, находившиеся со своими кораблями у города Халкиды на Эвбее, увидев, что буря крепчает, тотчас подняли паруса и по­плыли к Артемисию, чтобы совершить внезапное нападение на по­павших в беду персов. Но напасть они не успели. Ведь как только ветер немного стих и улеглось волнение, персидские корабли дви­нулись в путь и, обогнув мыс, который теперь называется Триккери, вошли в Пагасейский залив. Здесь они намеревались оправиться от постигшего их несчастья.

Однако эллины не остались без добычи. У Артемисия их ожида­ла удача. Пятнадцать персидских кораблей, которые двинулись в путь несколько позже остальных, увидев у Артемисия афинский флот, решили, что это их корабли, и поплыли прямо в руки к эллинам. А афи­няне только того и ждали. Они подпустили персов поближе, напали на корабли и захватили их. Немного было этих кораблей, но событие это было большое — афинский флот одержал первую победу над пер­сами.

Афиняне торжествовали и славили своего зятя Борея, который действительно совершил чудо. На Артемисии эллины принесли богу северных ветров жертвы, а возвратившись в Афины, воздвигли в его честь храм на реке Илисс.

Нелегкое дело — быстро собрать войско из всех эллинских горо­дов. Как раз в то время в Олимпии проходили Олимпийские игры, и к ним было приковано внимание многих эллинских государств. По­этому решено было послать к Фермопилам всех тех, кто уже был готов к походу, а затем, по окончании Олимпийских игр, подослать основные силы.

Спартанцы, прежде чем выступить в поход, обратились за советом к богам и получили ответ Дельфийского оракула. Воины, полные решимости и отваги, вслушивались в суровые слова прорицания: «Граждане Спарты! Либо ваш великий и славный город персы сотрут с лица земли, либо Спарта оплачет смерть своего царя, ведущего род от самого Геракла...»

Затаив дыхание слушали спартанцы эти слова. Царь Леонид, ко­торый лишь накануне был назначен военачальником эллинов, вос­принял прорицание спокойно и мужественно. Итак, или Спарта будет разрушена и сожжена, чего даже сами боги не желают, или он умрет на поле брани. Таково веление Рока...

Тысячи царей умерли и давно позабыты. Но все знают и чтят царя Леонида. Нет, не потому, что он был царем. А потому, что царь Леонид до конца выполнил свой долг перед родиной...

И вот наконец спартанцы выступили. Триста воинов. Да, всего триста спартанцев во главе с царем Леонидом. Проходя по Пелопон­несу, Леонид присоединял к своему отряду всех тех, кто уже был готов к походу. Но когда эллины достигли Фермопил, в их рядах не насчитывалось даже трех тысяч воинов.

Населявшие эту местность локры и фокийцы, увидев столь не­многочисленное войско, не на шутку перепугались. Они не знали, что им предпринять: то ли поддержать эллинов и выступить против персов, то ли держаться в стороне.

— Вы не смотрите, что нас так мало, — говорил, обращаясь к ним, Леонид. — Это только наш головной отряд. Основные силы на под­ходе. С нами весь Пелопоннес! Афиняне вместе с эгинцами охраняют все подступы с моря. Идите с нами! Чего вы опасаетесь? Разве персы боги? Почему мы должны их бояться?

Локры и фокийцы откликнулись на призыв Леонида. Их помощь была очень ценной. Ведь эти племена хорошо воевали и прекрасно знали местность, где эллинам предстояло сразиться с персами. Локры и фокийцы сообщили Леониду о том, что, кроме Фермопильского прохода, существует еще тайная тропа, которая ведет в обход Фермо­пил. О тропе знали лишь немногие местные жители. Понимая, что об­ходная тропа таит в себе серьезную опасность, Леонид велел тысяч­ному фокийскому отряду отправиться в горы и охранять ее.

Эллины первыми прибыли к Фермопилам. Но скоро появились персидские полчища и расположились станом к северу от Фермопил. Узнав, что спартанцев так мало, Ксеркс не переставал удивляться: безумцы они или глупцы? На что рассчитывает эта горстка людей? Царь решил послать всадника-лазутчика выведать, любопытства ра­ди, что происходит в стане спартанцев.

У стены, воздвигнутой в Фермопильском ущелье, лазутчик уви­дел немногих воинов. Сложив копья и мечи у стены, они беззаботно упражнялись в прыжках и метании камней. Некоторые просто гре­лись на солнце. Другие же мыли головы и, тщательно расчесав волосы, украшали их венками. Как будто они были не на войне, будто не видели, что совсем рядом расположилось огромное азиатское войско.

Заметили спартанцы персидского лазутчика, но не придали его появлению ни малейшего значения и даже позволили спокойно уйти. Уже уезжая, всадник остановил на минуту коня, чтобы еще раз пе­ресчитать эллинов у стены. А вдруг их здесь много? Да нет, всего около трехсот человек...

Возвратившись, лазутчик рассказал Ксерксу, что он увидел.

— Сейчас же приведите ко мне Демарата! — велел царь.

— Если я, о царь, поведаю тебе всю правду, ты опять поднимешь меня на смех, — сказал Демарат. — Давно тебе пора уразуметь, что нам предстоит жаркое сражение. Эти люди полны решимости лю­бой ценой преградить нам путь. И они или добьются этого, или умрут. Таков у спартанцев обычай: всякий раз, идя на смертный бой, они украшают себе головы венками. Спартанские воины ни за что не отступят. Это самые доблестные мужи в Элладе. Скоро ты сам сможешь в этом убедиться!

Ксеркс не понимал Демарата и не верил ему. Да и не мог ази­атский царь понять эллинов. Впрочем, скоро ему пришлось убедиться в истинности слов Демарата.

Четыре дня выжидали персы в надежде, что спартанцы и другие эллины обратятся в бегство. Никак не мог поверить Ксеркс, что эллины будут сопротивляться. Он предпочел бы, чтобы они в страхе бежали, и тогда его полчища беспрепятственно прошли бы по Фермо­пильскому ущелью. Но эллины и не думали двигаться с места. До ка­ких пор ожидать? На пятый день Ксеркс, обуреваемый гневом, ве­лел мидянам взять дерзких спартанцев живыми.

Мидяне стремительно бросились на эллинов, но встретили ярост­ный отпор. Не то что захватить спартанцев живыми, но даже заста­вить их отступить, и тем самым открыть проход, не удавалось. В тес­нине мидяне никак не могли выстроиться в боевой порядок и раз­вернуть все свои силы. Их было много, но они вынуждены были идти на врага узкой, плотной колонной. Поэтому эллины били на­верняка. Каждая стрела, каждый пущенный из пращи камень по­падали в цель. Идущие в первых рядах мидяне падали замертво. На место павших становились другие, и бой продолжался.

Ксеркс следил за ходом сражения, сидя на троне, установленном на холме. Он даже вскочил от неожиданности, увидев, что мидяне от­ступили и, не выдержав напора эллинов, обратились в беспорядочное бегство. Позорное отступление мидян обескуражило Ксеркса. Впер­вые высокомерный владыка Азии с горечью подумал о том, что сре­ди приведенных в Элладу людей слишком мало настоящих воинов.

Спартанцы, как воины опытные, хорошо понимали, что в их отча­янном положении одной храбрости мало. Требовалась еще и смекалка. Преследуя неприятеля, они не выдвигались слишком далеко вперед, на открытую местность, а продолжали удерживать Фермопильский проход, вынуждая персов вновь и вновь идти на них в наступление. Ярости Ксеркса не было предела. Непокорность горстки эллинов страшно оскорбляла персидского царя, и он решил как можно бы­стрее положить этому конец, приказав вступить в бой «бессмерт­ным». Как я уже рассказывал, «бессмертных» было десять тысяч. С дикими криками и гиканьем они бросились на спартанцев.

Но их старания были напрасны. Прекрасная слаженность и хорошая выучка позволяли эллинам сражаться с завидной легкостью. К примеру, спар­танцы внезапно все вместе прекращали битву и поворачивались к неприятелю спиной. Персы, думая, что они отступают, начинали их теснить. Но эллины вдруг все разом поворачивались и продолжали безжалостно рубить персов налево и направо. «Бессмертные» несли огромные потери. Душераздирающие крики и стоны раненых разда­вались на склонах гор.

Когда опустились сумерки — ведь бой продолжался с утра до ве­чера, — леденящий страх стал змеей заползать в сердца персов. Из­мученные, израненные, сбивая друг друга с ног, они бросились бежать беспорядочной толпой. Персам казалось, что их преследует некая нечеловеческая сила, а не какая-то горстка эллинов.

Лев не боится дикого зверя и бесстрашно бросается на него. Но коварная ядовитая змея может укусить льва. Такой отвратительной змеей, которая исподтишка ужалила спартанского льва, был один местный крестьянин эллинского происхождения, жадный до персид­ского золота. Его презренное имя, проклятое в веках, было Эфиальт, что в переводе с греческого означает «кошмар». Вы ведь знаете, что самые страшные сновидения мы называем кошмарами. Вот таким кошмаром для спартанцев и для всей Эллады явился Эфиальт.

Когда Ксеркс находился в замешательстве и не знал, что пред­принять, предстал перед ним Эфиальт и поведал о тайной тропе, по которой персы могли обойти эллинов с тыла и устроить им ло­вушку. Так поступают с сильным зверем. Когда его трудно поймать.

На мрачном лице азиатского владыки появилась зловещая улыбка, когда он услышал столь неожиданную новость. Оставив Эфиальта в лагере, царь приказал ему с наступлением темноты провести персид­ский отряд по тропе за Фермопилы.

Всю ночь поднимались персы в горы и на рассвете достигли того места, где на страже стояли фокийцы. В предрассветной тишине дозорные внезапно услышали, как шуршит листва под ногами кра­дущихся воинов. Фокийцы вскочили и бросились к оружию. Персы растерялись. Они не ожидали, что встретят здесь вражеский отряд. А что, если это спартанцы? Одна эта мысль повергла их в ужас. Эфиальт успокоил персов, объяснив, что это отряд фокийцев.

Фокийцы, не подозревая о предательстве, решили, что персы на­пали на них. Их было мало, и поэтому они решили отступить на вершину горы, чтобы оттуда нанести удар по врагу. Но персы не вступили в бой, а спешно двинулись дальше. Фокийцы не интересо­вали персов, им нужны были спартанцы. 

Худ. М. Неверов

Глава 15. ОГОНЬ И МЕЧ

Долго не мог прийти в себя Ксеркс. Мужественное сопротивление горстки эллинов чрезвычайно потрясло его.

Царь велел привести к нему Эфиальта. Ксеркс собирался щедро одарить человека, из-за предательства которого персам удалось одер­жать победу над спартанцами. Но Эфиальта и след простыл. Когда зашедшие с тыла персы вплотную подошли к спартанцам и началась кровавая сеча, предателя сковал страх, и он трусливо бежал в горы. Позднее эллины объявили Эфиальта разбойником и какой-то человек, встретившийся с ним случайно в горах, убил его как бешеного пса. 

Персы еще некоторое время стояли лагерем у Фермопил, хороня погибших, залечивая раны и собираясь с силами для дальнейшего похода в глубь Эллады. И вот тогда подошли к лагерю нищие эллины из Аркадии, которых горькая нужда гнала с места на место. Их тот­час схватили и привели к царю, восседавшему на троне в окружении своей многочисленной свиты.

— Чем занимаются эллины на Пелопоннесе? — спросил Ксеркс.

— Сейчас у них великий праздник — начались Олимпийские игры. Все эллины собрались в Олимпии, чтобы следить за состязаниями.

— А какую награду получает победитель?

— Венок из оливковых ветвей. Это самая высокая честь...

Услышав такие слова, один из персидских военачальников по­вернулся к стоящему рядом полководцу Мардонию и сказал:

— На войну с кем ты подстрекал нас, Мардоний?! С людьми, ко­торые состязаются не ради выгоды и денег, а ради славы и чести!

Вскоре персы двинулись в путь. Они опасались, что эллины опять преградят им дорогу, укрепившись на наиболее выгодных рубежах. Огромное персидское войско спешно продвигалось вперед и через не­которое время вступило в Беотию. Тем временем посланный в обход большой отряд приближался к Дельфам. Персы намеревались раз­грабить знаменитое Дельфийское святилище. Они были наслышаны о несметных богатствах, хранящихся в его сокровищницах, и в осо­бенности о ценнейших дарах лидийского царя Креза.

Ужаснулись дельфийцы, узнав, что войско варваров совсем близко. В великом смятении вопросили они оракул: закопать ли им в землю священные сокровища или же вывезти в другую страну.

«Нет, — ответила пифия. — Бог Аполлон сам сумеет защитить свое достояние».

Получив такой ответ, жители Дельф стали заботиться о собствен­ном спасении. Спрятав свое имущество в Корикийской пещере, они укрылись на вершинах Парнаса, у подножия которого находилось Дельфийское святилище. В городе остались лишь шестьдесят стар­цев и жрец-прорицатель, который истолковывал оракулы Аполлона.

А варвары подходили все ближе и ближе... С вершины горного перевала они уже видели великолепный храм Аполлона с мрамор­ными ступенями и роскошной колоннадой.

И тут произошло чудо. Находившееся в храме Аполлона священ­ное оружие, которого никто не должен был касаться, вдруг оказа­лось на площади перед храмом. Удивленный прорицатель поспешил сообщить оставшимся в Дельфах старцам, что сам бог Аполлон соби­рается сразиться с врагами. Ведь никого, кто мог бы воспользоваться священным оружием, в городе уже не было.

Дорога к святилищу Аполлона шла мимо небольшого храма бо­гини Афины. Когда персы приблизились к нему, оттуда вдруг по­слышались громкие вопли и боевой клич, хотя в храме не было ни души. Ударил гром, засверкали молнии, и с вершин Парнаса со страшным грохотом покатились огромные камни, погребая под со­бой врагов.

Казалось, наступил конец света... И персы не выдержали.

Они обратились в беспорядочное бегство. Ужас охватил персов, когда они увидели, что их преследуют два тяжеловооруженных воина огромного роста... Дельфийцы же спустились с гор и присоединились к преследовавшим. Теперь они ничего не боялись. Ведь им на помощь пришли легендарные герои-гиганты Филак и Автоной, покровитель­ствующие дельфийской земле...

Оставшиеся в живых завоеватели позорно бежали в Беотию. Нога перса так и не ступила в знаменитое святилище Аполлона Дельфий­ского.

В Беотии войско Ксеркса не встретило никакого сопротивления. Горько говорить об этом, но это чистая правда: в отличие от платейцев, теспийцев и многих других эллинов, самоотверженно сражав­шихся против персов, беотийцы добровольно перешли на сторону Ксер­кса и помогали ему. Впрочем, не только беотийцы. Настолько сильна была междоусобная вражда между различными эллинскими горо­дами, что и фиванцы, да и жители некоторых других городов, в этот страшный для Эллады час предпочли пойти вместе с врагами против своих соотечественников.

Три месяца прошло с тех пор, как персидское войско, миновав Геллеспонт, ступило на землю Эллады. И за эти три месяца персы прошли путь от Фракии до Беотии, встретив серьезное сопротивле­ние только при Фермопилах... 

Ксеркс стремится вперед и вперед. Ему не терпится поскорее испол­нить свое давнее желание: опустошить Аттику и предать ненавистные Афины огню и мечу.

И вот персидское войско, минуя Киферон (гора на границе Беотии и Аттики), вступает в земли Ат­тики. Азиатский владыка уже предвкушает, каким казням, пыткам, мучениям он предаст высокомерных и непокорных афинян. Наконец-то! Опять его ждет удача и громкая слава... Как будут все ликовать в далекой Персии, когда станет известно, что он, Ксеркс Персидский, победил спесивых афинян! Впрочем, где же они? Почему никого не видно? Столько времени он в пути, а Аттика пуста... Когда войско вступит в Афины, город, наверное, тоже будет пуст. Что же стряслось? Разверзлась земля и поглотила эллинов? Кто же будет сражаться с персидским войском? И если все афиняне куда-то исчезли, то кого он победит и подчинит себе? Всё это походило на кошмарный сон. Славная победа, которая, казалось, уже была у него в руках, вдруг обернулась песком, утекающим сквозь пальцы...

И необузданная ярость Великого Царя обрушилась на рощи и виноградники, посевы и жилища, храмы и статуи... Огонь и меч по всей стране! Так, чтобы камня на камне не осталось, чтобы ни тра­винки больше не смогла родить эта ненавистная земля...

Ринувшись в Аттическую долину, полчища Ксеркса плотным коль­цом окружили Афины. О, несчастный город! Нет, не богатства твои привлекли сюда завоевателей. Твой непокорный дух пришли они унич­тожить...

Как и предполагал Ксеркс, Афины были пусты. И вот почему.

На Акрополе, в подвале древнего храма богини Афины, жила огромная змея, верный спутник богини и страж Акрополя. Каждый месяц ей приносили большую медовую лепешку. Змея поедала ее с огромным аппетитом. Но однажды медовая лепешка осталась не­тронутой. Это значило, что богиня Афина покинула Акрополь. Следо­вательно, прав Фемистокл. Никто не должен оставаться в городе. Все на корабли!

Женщины и дети были отправлены на острова Эгина и Саламин, а также в арголидский город Трезен. Мужчины поднялись на боевые корабли. Фемистокл ведь убеждал афинян, что корабли — это те не­одолимые «деревянные стены», которые спасут город от персидского нашествия...

В Афинах остались лишь хранители сокровищницы богини Афи­ны и нищие старцы, которые ни за что не хотели покидать родной город. Они поднялись на Акрополь и завалили бревнами вход в кре­пость. Старцы считали, что в оракуле под деревянными стенами под­разумевались не корабли, а крепостные стены Акрополя.

Персы заняли холм против Акрополя, называемый Ареопагом, и стали осаждать крепость. Они поджигали обмотанные паклей стрелы и посылали в деревянные стены Акрополя, пытаясь поджечь их. Когда из этого ничего не получилось, персы пошли на штурм крепости. Афиняне гасили огонь как могли и, как только варвары приближа­лись, сбрасывали на их головы огромные камни... Прибывший с пер­сами Гиппий, приблизившись на безопасное расстояние, громкими криками старался склонить афинян к сдаче Акрополя. Но осажден­ные и не думали сдаваться...

Силы персов иссякли, они понесли огромный урон, но крепость оставалась неприступной. Тогда варвары решили зайти с северной стороны, где не было никакой стражи, так как афиняне считали, что по крутым скалам никто не сможет забраться на Акрополь. Здесь персам удалось обнаружить подземный ход — узкий тоннель, веду­щий из святилища Аглавры, дочери легендарного царя Афин Кекропа, в крепость.

Этого афиняне никак не ожидали. Увидев, что враги ворвались на Акрополь, некоторые из них в страхе бросились со стен вниз и разбились насмерть, а остальные укрылись в храме богини Афины. Взломав ворота храма, варвары не пощадили убеленных сединами старцев. Уничтожив всех до одного, они бросились к священным сокровищам. Золотые и серебряные кубки, бронзовую утварь, дра­гоценные доспехи — всё брали персы с собой. А то, что нельзя было унести, варвары крушили и ломали. Акрополь украшало множество великолепных статуй. Все они были сброшены с постаментов и раз­биты. Осквернив и разорив храмы Акрополя, персы предали их огню.

Возле храма Эрехтейон росла священная олива. Как утверждает легенда, богиня Афина некогда ударила своим копьем о скалу, и на этом месте тотчас выросло отягощенное плодами дерево, которое бо­гиня даровала афинянам. В пламени пожара эта олива сгорела. Но уже на следующий день отросток дерева почти на целый аршин показался из земли. Такова была воля богини Афины...

Худ. М. Неверов

Глава 16. В ВОДАХ САЛАМИНА

В то время как спартанцы удерживали Фермопилы, эллинский флот, сосредоточившись около мыса Артемисий острова Эвбеи, всту­пал в короткие стычки с персидским флотом, испытывая силу и вы­носливость варваров. От этих вылазок флот персов терпел значи­тельный ущерб, но кораблей у них было так много и они были так хо­рошо оснащены, что до победы над персидским флотом было далеко.

Когда пали Фермопилы, эллинский флот был вынужден отойти южнее и, таким образом, оказался у Саламина. Персидский флот также отошел в воды Аттики и подошел к Фалеру. 

Ксеркс получил странное известие: на островах, а также вдоль побережья, где имелись источники с пресной водой и где останавлива­лись корабли, чтобы запастись питьем, персы видели начертанные на скалах эллинские письмена, значение которых было непонятно. Это удивляло персов и внушало подозрения. Царь велел эллинам, сопро­вождавшим его войско, прочесть эти странные письмена и объяс­нить их смысл.

Не только сухопутное войско, но и флот персов состоял, как го­ворится в пословице, из плодов разных деревьев. Ведь среди прочих народов, которые присоединились к персидскому флоту со своими кораблями, были и эллины-ионяне с порабощенных персами остро­вов и побережья Малой Азии.

Ионянам как раз и предназначались непонятные для персов письмена. Вот что они гласили:

«Вы поступаете дурно, ионяне, сражаясь со своими братьями и по­могая персам завоевать Элладу! Переходите к нам! Если же это слишком сложно, то хотя бы не сражайтесь против нас в час решаю­щей битвы! Слушайте приказания персов, но выполняйте половину из них, выполняйте медленно и неохотно. Помните: вас взрастила земля Эллады, ради вашего же освобождения ведем мы войну с персами!»

Кто же начертал эти слова и с какой целью? Хитроумный и от­важный Фемистокл, возглавлявший афинский флот, велел вырезать на скалах эту надпись. Он видел, что персидский флот очень велик, а эллинский — слишком мал. Надо было любой ценой истощить силы врага. Конечно, Фемистокл не тешил себя надеждой, что ионяне тотчас оставят персидский флот и перейдут на сторону эллинов. Но все-таки он отдал приказание начертать обращение. В том, что какая-то польза от этого будет, Фемистокл не сомневался.

Ксеркс, да и его военачальники, засомневались. Они перестали доверять эллинской части своего флота и уже подумывали о том, что будет лучше, если в решающий час сражения эти корабли окажут­ся подальше. Чем черт не шутит!

Собственно, этого и добивался Фемистокл.

Эллинский флот, сосредоточенный около Саламина, состоял из 380 боевых кораблей. Половину из них — и лучшую половину — составляли афинские корабли. Однако всем флотом командовал не афинянин Фемистокл, а спартанец Еврибиад, человек робкий и сла­бовольный. Положение было слишком тяжелым, и афиняне, как настоящие патриоты, уступили спартанцам. Ведь раздоры в командо­вании порой хуже войны с неприятелем.

Необходимо было не медля решить, давать ли морское сражение, и если да, то в каком месте выгоднее всего. Еврибиад собрал на Саламине военный совет и потребовал от военачальников, чтобы каж­дый высказал свое мнение. Большинство, а это были военачальники с Пелопоннеса, утверждали, что нужно дать морскую битву у берегов Пелопоннеса, с тем чтобы защитить его. Они настаивали на том, чтобы флот покинул Саламин и поджидал персидский флот у Истма — Коринфского перешейка.

В это самое время прибыл гонец с известием, что персы, вступив в Аттику, разрушили и сожгли Афины. Многих охватил страх. На­шлись малодушные, предложившие тотчас поднять паруса и спасать­ся бегством. Однако большинство военачальников продолжали утверж­дать, что необходимо отправиться к Истму и дать там решающее сра­жение. Наступил вечер, и военачальники отправились на свои кораб­ли, так и не приняв окончательного решения.

Фемистокл, терзаемый сомнениями и мрачными мыслями, не смог уснуть в эту ночь. Он был лучшим военачальником, и под его коман­дованием находились лучшие корабли. Поэтому на Фемистокла легла вся тяжесть ответственности за судьбы Эллады.

Перед глазами военачальника предстали пылающие Афины. Нет больше знаменитого города, он стерт с лица земли... Его жители раз­бросаны по островам вокруг Саламина... Если флот отсюда уйдет, персы, высадившись на острова, уничтожат всех до единого...

Фемистокл все больше и больше склонялся к мысли, что, по­скольку кораблей слишком мало, сражение нужно давать в узком проливе, между берегом Аттики и Саламином, где персы не смогут воспользоваться своим численным превосходством. В открытом море, возле Истма, победить персидский флот не было никакой надежды. Существовала еще одна опасность: эллинский флот, состоящий из представителей различных городов, мог распасться. И Фемистокл решил действовать... 

Ночь. Лодка Фемистокла скользит по водной глади, направляясь к кораблю Еврибиада. И вот уже оба военачальника сидят рядом и обсуждают, как одолеть персов. Фемистокл приводит один довод за другим. Еврибиад утвердительно кивает головой.

— Тогда что же ты медлишь? Чего ждешь? — восклицает Феми­стокл.— Мы не должны терять ни минуты! Давай не медля от­правимся на остров, созовем военачальников на совет и примем решение.

Еврибиад выполнил требование Фемистокла с недовольством.

В полночь, в кромешной тьме, прибывают на остров военачальники. Фемистокл не ждет, пока все соберутся. Каждому он объясняет свой замысел, подробно излагает свои доводы...

Адимант, стратег из Коринфа, был давним врагом Фемистокла и никогда не упускал возможности досадить ему. Так и теперь. Как только Фемистокл принялся объяснять ему свой план, он грубо прервал его:

— На войне, Фемистокл, наказывают тех, кто бросается в бой преж­де, чем раздастся боевой клич!

— Верно,— отвечал Фемистокл.— Однако плетущиеся в хвосте не побеждают никогда!

Затем он повернулся к Еврибиаду и громко, чтобы слышали все, сказал:

— Еврибиад! В твоих руках спасение всей Эллады! В наших инте­ресах дать сражение здесь, в узком проливе у Саламина. Чем южнее, чем ближе к своей родине приведешь ты персов, тем быстрее ты от­кроешь им путь на Пелопоннес!

Еврибиад молчал, раздумывая. Адимант же не размышлял: ненависть толкнула его обратиться к Фемистоклу с такими недостой­ными речами:

— Не выношу, когда начинают выступать люди, не имеющие ро­дины! Скажи нам сперва, Фемистокл, какое государство ты пред­ставляешь? Если таковое, конечно, существует! А уж потом давай советы другим!

Такого оскорбления Фемистокл не мог вынести. Он вскочил со своего места и закричал:

— Это у меня нет родины?! Да, ты прав, Афины преданы огню. Но если даже нам больше не удастся возродить свой родной город из руин, у нас все равно будет родина! Корабли — вот наше оте­чество! — Затем, повернувшись к Еврибиаду, Фемистокл гневно про­должал: — Сейчас не время для препирательств! Прими же, командую­щий, решение! Если флот не останется у Саламина, то мы, взяв своих жен и детей, отправимся к берегам Италии и поселимся там. Когда вы останетесь один на один с персами, вспомните мои слова. Но будет поздно!

Взвесив хорошенько доводы и предостережения Фемистокла, Еври­биад отдал приказание: флоту оставаться в проливе у Саламина. Сражение будет дано здесь.

Но, несмотря на то, что решение было принято, пелопоннеские стратеги стали переговариваться между собой, осуждая Еврибиада. Многие утверждали, что Еврибиад просто-напросто сошел с ума. Афи­няне, эгинцы (жители острова Эгина) и мегарцы (жители города Мегар) настаивали на том, что флот должен остаться в водах Саламина. Опять разгорелись жаркие споры. На достижение согласия не было никакой надежды.

Тогда Фемистокл пустился на хитрость. Вместе с ним на корабле находился верный слуга и воспитатель его детей, знавший язык персов. Фемистокл призвал его к себе и объяснил, что следует сде­лать. Сикинн — так звали этого человека — вначале колебался. Ведь то, что от него требовалось, было так опасно! Но Фемистокл настаивал и не хотел слушать никаких возражений...

Через некоторое время Сикинн незаметно, со многими предосто­рожностями, отплыл на лодке от Саламина и направился к персид­ским кораблям. Вот послушайте, с какими словами он обратился к военачальникам варваров:

— Предводитель афинян Фемистокл тайно от других эллинов по­слал меня к вам. Он желает вам только добра, вам и вашему Великому Царю. Вот что Фемистокл просит вам сообщить, прислушайтесь к его словам: эллины дрожат от страха перед вашей непобедимой арма­дой. Они грызутся между собой и собираются завтра на рассвете отплыть к Пелопоннесу. Для вас это прекрасная возможность напасть на эллинов и разбить их. Не дайте им покинуть Саламин. Ведь пока флот их цел, они представляют для вас серьезную опас­ность. И пока еще корабли в проливе, захлопните капкан! Как только начнется сражение, эллины передерутся между собой. И тогда вы увидите, кто вам друг, а кто враг. Многие перейдут на вашу сторону. И первым — военачальник афинян Фемистокл!

Персы приняли это сообщение за чистую монету. С наступлением ночи часть персидских кораблей отплыла к Саламину, намереваясь окружить эллинов, заперев оба выхода из пролива. Сикинн же, сделав все так, как его научил Фемистокл, незамеченным вернулся на Саламин.

Вечерело. Совет продолжался. Военачальники никак не могли прий­ти к единому мнению. Вдруг в палатке, где заседал совет, появился воин и, обращаясь к Фемистоклу, сказал, что какой-то незнакомец желает видеть его. Фемистокл вышел из палатки и, к своему величайшему удивлению, увидел афинянина Аристида. Аристид был одним из достойнейших афинских граждан, но в последние годы жил в ссылке. Его изгнали из Афин как политического противника Фемистокла. Несмотря на то что с ним поступили несправедливо, Аристид оказал­ся настоящим патриотом и теперь явился, чтобы вместе с другими афинянами сражаться против персов, чтобы словом и делом способ­ствовать спасению Эллады.

— Забудем наши пустые раздоры, Фемистокл, и объединим силы для спасения родины. Я прибыл с Эгины. Пока не стемнело, я не мог попасть к вам. Ведь персидский флот покинул Фалер и перего­родил пролив. Нет никаких сомнений: они послали корабли, чтобы перекрыть пролив с другой стороны — возле Мегар и Элевсины. Мы окружены со всех сторон! Путь к отступлению отрезан...

Сердце Фемистокла радостно забилось.

— Спасибо тебе, Аристид, за добрые вести, которые ты мне принес! Я открою тебе одну тайну. Ты же, смотри, не выдавай ее никому. Это я постарался, чтобы персы перекрыли пролив. Теперь пелопон­несские стратеги будут вынуждены сражаться у Саламина!

Когда и другие военачальники узнали, с каким известием прибыл Аристид, они поняли, что изменить уже ничего нельзя...

Персам действительно удалось перекрыть оба выхода из пролива около Саламина. Их корабли протянулись бесконечной вереницей от мыса Киносуры на Саламине до Пирея и Кастеллы. Между Саламином и Пиреем лежал небольшой пустынный островок Пситталия. Персы под покровом ночи подплыли к нему и оставили отряд от­борных воинов. Этот островок был им необходим. Ведь во время сражения ветер станет гнать к острову потерпевшие бедствие корабли. Если крушение потерпят свои, то воины на острове помогут им спастись. Если же враги — добьют их...

Все приготовления персы вели тайно, чтобы неприятель ничего не заметил.

Эллины тоже спешно готовились к бою. Когда, наконец, все было готово, забрезжил рассвет. Военачальники отправились на свои ко­рабли, чтобы отдать последние распоряжения. И никто из них не знал, что сулит им новый день.

Худ. М. Неверов

Глава 17. ВПЕРЕД, СЫНЫ ЭЛЛАДЫ!

Рассвело. Наступил день 22 сентября 480 года до нашей эры. Десять лет минуло со дня Марафонской битвы. И вот во второй раз сражение должно решить, кто сильнее: персы или эллины. Но на этот раз не на суше, а на море. Многие воины, сражавшиеся при Ма­рафоне, вновь взяли в руки оружие. И среди них — великий поэт Эсхил.

Первые лучи солнца позолотили водную гладь, горы, корабли. Люди любовались открывшимся им величественным пейзажем. Ко­рабли замерли в неподвижности. Море казалось огромным городом — столько судов выстроилось на этой узкой полоске воды. Впервые глазам человека открывалось такое неповторимое зрелище.

Спартанцы выстроились на правом фланге. Рядом с ними — эгинцы. Напротив, с вражеской стороны, выстроились ионяне, при­шедшие вместе с персами. Афиняне заняли левый фланг, как раз напротив того места, где теперь находится город Керацини.

Прямо перед ними оказались корабли финикийцев — лучшие ко­рабли врага. Фемистокл ободрял своих моряков. В сражении он бу­дет рядом с ними, будет вести их за собой. Им всем вместе суждено или погибнуть, или победить.

Но где же Ксеркс? Персидский царь в это время находился на суше в безопасном месте. Он велел поставить свой золотой трон у подножия горы Эгалеос, напротив Саламина, откуда весь пролив виден как на ладони. Царя окружали телохранители и писцы с тол­стыми книгами, чтобы во всех подробностях описать предстоящее сражение.

Это было поистине дивное утро. Ни ветерка, ни легчайшего дуно­вения. Казалось, сама природа затаила дыхание, чтобы не нару­шить величественный покой. Но вот раздается золотой триумфальный клич афинского горна. Звучит военный гимн. Скалы и пещеры от­зываются гулким эхом. Персов охватывает страх и смятение. Они ведь были уверены, что эллины не станут сражаться с ними, а затеют драку между собой...

С афинских кораблей доносится мерный гул. Он все нарастает, и, наконец, слышится песня, которая вселяет храбрость в сердца и пьянит души:

Дети Эллады, вперед!
Родину, жен и детей своих освободите.
Храмы богов и предков могилы спасите.
Пробил решающий час!

Эллинский флот разом, не нарушая строя, первым сдвинулся с места. Когда же всколыхнулась вся огромная масса персидских кораблей, многие эллинские суда в растерянности замерли.

И вдруг в синем чистом небе, над парусами, эллины увидели призрак женщины. Ее тело было прозрачным, точно паутина, но голос ее звучал над морем, подобно раскатам грома: «Вперед, мои отважные дети! Не отступайте ни на шаг! Вперед, только вперед!»

И эллинские корабли обрушились на врага. Горгоны (горгона — изображение головы женщины-чудовища с высунутым языком, оска­ленными зубами и волосами-змеями), украшавшие носы судов, сверкали на солнце, оскалив свои медные зубы. Они, ка­залось, стремились вгрызться в крутые бока вражеских судов и потопить их.

В узком проливе весла судов то и дело цеплялись друг за друга и ломались, корабли сталкивались боками. Эллины пытались зацепить вражеские суда крючьями. Когда им это удавалось, то, подтянув пер­сидский корабль к своему, они ловко перебирались на «территорию» врага. И тогда уже схватка шла врукопашную, как на суше. Поражен­ные стрелами и копьями, варвары падали в море и, не умея плавать, тонули под килями кораблей. Лазурное море постепенно окрашива­лось в красный цвет. Волны выбрасывали на остров трупы погибших и корабельные обломки.

Море вспенилось от великого множества движущихся кораблей. Все усилия эллинов сейчас были направлены на то, чтобы, не нарушая боевой порядок, всем вместе вытолкнуть вражеский флот прочь из пролива. Труднее всех пришлось афинянам на левом фланге. Поскольку они ближе всех находились к аттическому побережью, на их головы дождем сыпались стрелы вражеского пешего войска, расположившегося на берегу. Но афиняне не двинулись с места. Необходимо было во что бы то ни стало помешать врагам прорваться и окружить эллинский флот.

В узком проливе персы не смогли воспользоваться своим числен­ным превосходством. Их тяжелые, неповоротливые суда беспорядочно теснились, сталкивались и даже топили друг друга. Под ударами волн многие корабли сильно накренялись, и эллины тотчас таранили их.

Видя это, Ксеркс то и дело вскакивал со своего трона. Горечь терзала его сердце, боль угнетала душу. Черные вести приносили царю. Море поглотило многих знатных персов. Не удалось спастись и брату Ксеркса Ариабигну. Могила на дне моря выпала на долю персидского военачальника в битве у Саламина. 

Эллины же, оказавшись в море, плавали, как дельфины, и находи­ли спасение на суше. Кровавое сражение длилось много часов подряд. И вот, наконец, вражеский строй дрогнул. Корабли, составлявшие первую линию, со сломанными снастями повернулись кормой к эл­линским кораблям и попытались спастись бегством. Дальше, как мож­но дальше от этого кровавого водоворота в проливе! Но они наталки­вались на свои же корабли во второй линии и топили их. Точно в беспамятстве, персидские суда бодали друг друга. А афиняне продолжали сеять вокруг себя смерть и разрушение. Эгинцы же поджидали вырвавшиеся из общей массы вражеские корабли и то­пили их.

Вот вдогонку за богато украшенным персидским кораблем стре­мительно бросается легкое эллинское судно. Ксеркс цепенеет от ужаса. Ведь это корабль Артемисии, царицы Галикарнаса! Неужели ее захватят живой? А вдруг потопят корабль!

Но Артемисия была хитра и решила обвести вокруг пальца эллин­ского кормчего, который осмелился преследовать ее. Всей своей мас­сой корабль Артемисии налетел на первый попавшийся персидский корабль и потопил его. Кормчий эллинского судна прекратил погоню, решив, что он совершил ошибку и преследовал свое, эллинское судно. А Ксеркс заключил, что Артемисия потопила эллинский корабль. К радости примешивалась горечь. Повернувшись к своим приближен­ным, царь сказал:

— Мои мужчины превратились в женщин, а женщины стали муж­чинами!

Темнота сгущалась, а смятение и паника в стане персов все воз­растали. Это произвело впечатление на ионян: многие из них прислу­шались к призыву Фемистокла и лишь делали вид, что продолжают борьбу. Эллины же сражались все более решительно и все упорнее теснили вражескую армаду. Несчастные персы не могли больше сопротивляться, их силы иссякли. Наконец они обратились в бес­порядочное бегство. Вдогонку персам летел дождь стрел, копий, камней. Когда эллины настигали уходящий персидский корабль, то не медля топили его. Даже гребцы, у которых не было оружия, бились веслами. Так бьют огромных рыб, когда те неожиданно стаей показываются около корабля.

В паническом бегстве персы забыли об отряде, оставленном на пустынном острове Пситталия. Отряд этот составляли две тысячи отборных воинов из самых знатных персидских семей. Афиняне во главе с Аристидом высадились на острове, окружили их и уничто­жили. По-другому и быть не могло, ведь днем, во время сражения, эти персы причинили эллинам много вреда, обстреливая с суши их корабли.

Уцелевшие персидские суда около полуночи собрались у Фалера. Если бы сейчас кто-нибудь увидел этот флот, то ни за что бы не по­верил, что это та величественная армада, которая гордо отплыла от берегов Малой Азии, чтобы покорить эллинов. Флот уменьшился больше, чем вполовину. Но и среди уцелевших кораблей было немало серьезно поврежденных. К тому же среди персов начались раздоры. Один военачальник винил другого... Только Ксеркс ни в чем не был виноват. И чтобы в это поверили другие и, прежде всего, чтобы убедить самого себя, царь подверг страшным наказаниям многих своих стратегов.

Змее обрубили хвост, но ей не переломили хребет. У Ксеркса еще оставалось огромное пешее войско, да и кораблей было немало. Одного только не было у персов — храбрых сердец!

Великий Царь Востока чувствовал страшную усталость. Страх и сомнения одолевали его. Тщетно Ксеркс пытался заглушить голос, который то и дело говорил ему:

«Что будет, если эллины разрушат мост через Геллеспонт? Как ты вернешься в Азию? Что ты предпримешь, запертый здесь, в Элладе, где все ополчились против тебя и разят со всех сторон твое войско? Отправишься в Азию по Эгейскому морю? И не думай об этом! И не мечтай! Они нападут на тебя и в море! Что будет с тобой? Что будет?!»

И вот Ксеркс отдал приказание, которое подсказал ему страх:

— Флот должен немедленно покинуть Фалер и отправиться к Геллеспонту охранять мост! 

Худ. М. Неверов

Глава 18. СРАЖЕНИЕ ПРИ ПЛАТЕЯХ

Отсылая флот к Геллеспонту, Ксеркс думал и о том, как бы сбежать самому. Теперь он считал, что его присутствие на родине просто необходимо. Ведь ждут разрешения тысячи важных государственных дел! Но царю было стыдно открыто сознаться в своем бессилии. Впрочем, Мардоний догадался о замысле Ксеркса и поспешил на по­мощь своему трусливому царю:

— Многие из подвластных тебе народов, о царь, вели себя не­достойно при Саламине. Но беда не в этом. Беда в том, что мы привели с собой в Элладу слишком большое войско и не смогли им как следует управлять. Нам не нужно так много воинов. Я полагаю, будет лучше, если ты с большей частью войска вернешься в Персию. Мне же ты оставишь триста тысяч отборных воинов, и я останусь здесь еще на несколько месяцев. Я обещаю тебе, что подчиню всю Элладу и пришлю тебе радостные вести, которые прославят тебя в Сузах. Ты уже достиг, чего желал: покарал Афины. Остальное — моя забота. Не следует тебе, о царь, заниматься этим. Не царское это дело...

Превосходно! В конце концов, сам Мардоний лез из кожи вон, чтобы состоялся этот поход. Пусть теперь сам ищет выход. А если не найдет, вся тяжкая ответственность за поражение ляжет на его плечи.

Царь намеревался отомстить Мардонию за все сразу.

Через сорок пять дней Ксеркс со своим войском достиг Геллеспонта. Чем дальше он уходил от Аттики, тем сильнее его терзал страх. А вдруг эллины уже перекрыли ему дорогу? Войско сильно страдало от столь поспешного отступления. К тому же начиналась зима. А на пути высокие горы и быстрые реки... Не знал Ксеркс, что ожидает его войско в пути, как не знал, что ждет его на родине.

Запасы продовольствия давно кончились, и многие воины умирали от голода. Персы принялись грабить. Они разоряли посевы и сады. Но разве могут так насытиться тысячи и тысячи людей? Те воины, ко­торые не могли добыть себе пищу, ели траву. А когда и трава кончи­лась, наступил черед древесной коры... Там, где проходило персид­ское войско, оставалась голая, опустошенная земля.

Через некоторое время в войске начали свирепствовать болезни, и смерть уносила воинов одного за другим. Ксерксу до всех этих бед и несчастий не было никакого дела: он торопился домой. Царь без­жалостно оставлял больных воинов в чужих городах на поругание врагу. Так значительная часть персидского войска рассеялась по Румелии, Фессалии и Македонии. Ксеркс не думал, что станет с теми, кого он бросил. Его заботило только одно: как быстрее возвратиться в Персию...

Наконец Ксеркс с жалкими остатками войска достиг Геллеспонта. Но моста уже не было. Его разрушила сильная буря. К счастью, здесь царя дожидались персидские корабли, приплывшие за ним из Азии.

...Мардовий с трехсоттысячным войском остался в Элладе. Наступи­ла зима, и он, не имея возможности прокормить воинов в опустошенной Аттике, отошел зимовать в Фессалию. Зима прошла спокойно. Но как только началась весна, Мардоний отправил особое посольство к афинянам, пытаясь перетянуть их на свою сторону. Пелопоннесцы, проведав об этом, страшно обеспокоились. Если они потеряют афинян и их могущественный флот, их военная мощь будет сильно подорвана. Они тоже не медля отрядили своих послов в Афины. И вот на лежащей в руинах афинской Агоре (Агора — площадь, на которой проходили Народные собрания) собралось Народное собрание. Слово берет посол Мардония:

— Переходите на нашу сторону, афиняне! Хватит вам воевать с Великим Персидским Царем, чья сила неисчислима и чья власть про­стирается на весь мир. О чем вы думаете? Разве вы сможете когда-нибудь победить его? Разве вы не видите, какое войско стоит за ним? А если будет побеждено это войско, за ним придет второе, третье... Ныне вам предоставляется прекрасная возможность заключить с Ксерксом мир, потому что велика его милость и снисходительность.

Вот какое послание прислал царь Мардонию:

«Если афиняне согласятся примкнуть к нам, тогда они получат в безраздельное владение и свою страну, и любую другую, которую по­желают. Мы поднимем из руин их город, отстроим заново храмы, ко­торые мы разрушили, и возместим нанесенный ущерб. Я, как царь милостивый, прощаю афинянам все, что они совершили. С меня будет довольно того, что они перейдут на нашу сторону».

Затем к афинянам с речью обратился спартанец:

— Афиняне! Вы не сможете совершить того, что вам предлагают варвары, ибо это будет гнусным предательством. Никто из эллинов не пошел бы на такое, а вы тем более не пойдете. С древних времен вы боретесь за освобождение других народов. Разве теперь вы ста­нете помогать варварам в их стремлении поработить ваших братьев? Мы знаем, что вы стеснены обстоятельствами — ведь ваш город раз­рушен. Второй год подряд вы не сможете собрать урожая с этой скуд­ной земли. Будет справедливо, если мы разделим с вами это бремя на весь период войны: возьмем на себя обязанность кормить ваших жен и детей. Поверьте нашим словам! Не слушайте персов! У варваров нет ни чести, ни совести!

Последним от имени афинян говорил Аристид, обращаясь поочеред­но то к одному, то к другому послу. Он говорил прямо и мудро:

— Нам известно, что сила ваша, персы, велика. Но мы любим сво­боду и будем защищать ее до последней капли крови! Напрасны ваши уговоры! Передайте Ксерксу, что пока солнце совершает свой каждо­дневный путь с востока на запад, союзу между нами не бывать. Наши надежды мы возлагаем на богов наших. На богов, чьи храмы он осквернил и чьи статуи разрушил. Боги взывают к мести!

А вы, пелопоннесцы, почему вы оказались так малодушны и смогли предположить, что мы перейдем на сторону персов? Разве вы не знаете, что афинян нельзя подкупить золотом всей земли? Ведь в наших жилах течет одна кровь, мы говорим на одном языке, верим в одних и тех же богов, совершаем одни и те же обряды. Как же мы можем стать предателями? Даже если останется на земле только один афинянин, запомните, он никогда не станет союзником Ксеркса.

Спасибо вам, наши союзники-пелопоннесцы, за вашу доброту, спасибо за то, что вы так любезно согласились кормить наших жен и детей. Но мы постараемся никому не быть в тягость и добывать себе самим на пропитание. Знайте: нас ожидает новая война. Ведь мы отвергаем требования неприятеля. И на этот раз вам не удастся от­сидеться на Пелопоннесе, оставив города союзников на произвол судьбы и врагам на разорение. Если вы хотите быть нашими союзниками, это не должно повториться. Прежде чем Мардоний вторгнется в Аттику, нам необходимо собраться всем вместе в Беотии и устроить ему ло­вушку.

Снова наступило лето. Июль 479 года до нашей эры. С нетерпением ждут афиняне спартанцев и войско из Пелопоннеса. Но что-то никого не видно. Союзники запаздывают. Опасаются афиняне, что персы сно­ва вероломно вторгнутся в Аттику... Во второй раз им приходится отплывать к Саламину и отправлять своих жен и детей на острова...

Афиняне не ошиблись. Мардоний вновь вторгся в Аттику и бес­пощадно разрушил в Афинах то, что еще оставалось целым. Когда же он узнал, что эллинское войско, наконец, движется ему навстречу, то спешно покинул Аттику и направился в Беотию. Основной силой персов была конница. А коннице, как вы знаете, для успешных дейст­вий нужна равнинная местность. Именно такие равнины и были в Беотии, в Аттике же их не было. Кроме того, Фивы и другие беотийские города были давними врагами афинян и поэтому поддерживали персов. Таким образом, Мардоний чувствовал себя в Беотии гораздо увереннее.

Персы расположились лагерем на равнине, недалеко от маленькой речушки Асоп. Напротив высилась гора Киферон. Эллины выступили из Мегариды (область напротив Саламина, пограничная с Аттикой), и, чтобы попасть в Беотию, им необходимо было сначала переправиться через Киферон. Там-то их и поджидали персы, чтобы не дать углубиться в беотийскую землю. Почти посередине равнины построили персы еще один, деревянный лагерь, с тем чтобы укрыться в нем в случае крайней необходимости. У подножия Киферона рас­кинулись Платеи. Это был очень красивый город, но персы разорили и опустошили его, потому что Платеи, а также Феспии не приняли сторону персов, а сражались на стороне эллинов.

Триста тысяч персов... И вместе с ними фиванцы и другие, пришед­шие вместе с варварами убивать своих братьев. Эллинов же было не бо­лее ста тысяч. Командовал войском эллинов спартанский царь Павсаний. Стратегом афинян был Аристид.

Эллины засели в каменистых отрогах Киферона и не спускались на равнину, чтобы не вступать в бой с конницей. Только мегарцы, со­ставлявшие авангард эллинского войска, разбили лагерь на равнине. Мардоний решил не давать эллинам ни минуты передышки и послал в наступление свою конницу.

Храбро сражались мегарцы, но их положение становилось все труд­нее, и, неся тяжелейшие потери, они отправили к Павсанию гонца с просьбой о помощи. Триста лучших афинских лучников, искусных стрелков, бросились на помощь мегарцам. Они рассредоточились и стали поражать вражеских всадников одного за другим, а также их лошадей.

Вот мчится гордая лошадь в золотой сбруе и расшитой упряжи. Гордая, как царица: видно, знатный воин сидит в ее седле. Но вдруг отравленная стрела впивается в живот лошади, и невыносимая боль пронзает ее. Взвилась гордячка на дыбы, опрокинулась на спину, придавив собой седока...

Набросились эллины на неприятеля и прикончили его копьями. Это был не кто-нибудь, а сам Масистий, предводитель персидских всадников, отличавшийся редкостной силой и красотой. Как только варвары заметили, что потеряли своего военачальника, их охватила страшная паника. Они точно лишились всей своей силы и воли к победе. Повернув лошадей, персы обратились в позорное бегство. Пешие заставили бежать конных!

Оплакивают персы гибель Масистия, остригают себе волосы, обре­зают конские гривы... Вся равнина оглашается стонами и плачем. Военачальники тревожатся. Дурные предчувствия мучают их. Многие предлагают покинуть равнину и закрыться в Фиванской крепости. Но Мардоний настаивает на том, чтобы сражение состоялось именно здесь.

Эллинское войско покидает стоянку и отходит несколько западнее. Воинам нужна вода, а только там можно найти подходящий источ­ник. Выстраиваются боевые порядки: спартанцы занимают правый фланг, афиняне — левый, остальные эллины выстраиваются в сере­дине.

Прямо перед спартанцами выстроились персы, перед афинянами — фиванцы. Их разделяет всего лишь речушка Асоп. Спартанцы счита­ют, что лучше напротив персов стоять афинянам: ведь они уже сра­жались с ними у Марафона. Эллины меняются местами. Но и Мардо­ний перестраивает свои войска: персы ни за что не хотят сражаться с афинянами. Тогда эллины вновь меняются местами. Мардоний де­лает то же самое...

Вот так, стоя друг против друга, эллины и персы провели де­сять долгих дней, не решаясь начать сражение. Жертвы, которые были принесены богам, не сулили победы ни одной, ни другой стороне. Пророчество говорило, что жестоко поплатится тот, кто вздумает пер­вым перейти реку...

На одиннадцатый день, на рассвете, эллины вновь перестроили свои ряды. Отряды, стоявшие в центре, поднялись немного выше, на холмы. Мардоний, увидев эти перемещения, решил, что эллины испугались предстоящего сражения и уходят. «Или сейчас, или никогда», — решил он. Не слушая больше никаких предсказаний и пророчеств, Мардоний отдает войску приказание тотчас перейти реку и преследовать эллинов. Правда, в момент наступления пер­сов, эллины оказались разобщены — не все успели занять новые позиции. Дальше от всех находились афиняне. Но и персы, полагая, что эллины уходят, начали наступление в большом беспорядке.

Персы лавиной ринулись на спартанцев, и им без труда удалось их окружить. Однако вступать со спартанцами в рукопашную схват­ку они не решались. Отойдя на некоторое расстояние, персы выстрои­лись перед эллинами тесным строем. Затем выставили перед собой щиты; получилось как бы подвижное заграждение, так что другие персы под прикрытием щитов могли обстреливать спартанцев.

Положение спартанцев было отчаянным, и они призвали на помощь афинян. Афиняне бросились к ним, но наперерез им ринулись пять­десят тысяч фиванцев и много других врагов, так что им пришлось остановиться и отражать яростный натиск противника.

И тогда спартанцы решили прорвать вражеское кольцо. Собрав последние силы, они ринулись на персов и пробили брешь в щитовом заграждении. Начался упорный рукопашный бой, в котором один спартанец сражался против десяти персов. В это время в бой вступил сам Мардоний со своей личной стражей, состоявшей из тысячи отбор­ных персидских воинов.

Мардоний сражается верхом на своем белом коне, выделяясь среди других. Один из спартанцев зорко следит за его движениями и прикидывает на глаз, какое расстояние их разделяет. Вот он отвязы­вает свою пращу, вкладывает большой кусок свинца и с силой посы­лает его в Мардония. Свинец попадает в голову персу, тот падает с коня... Через несколько мгновений Мардоний испускает дух, а персы каменеют на месте от неожиданности...

И вот вся огромная масса вражеского войска отхлынула и обрати­лась в бегство. Снова начинается стремительная погоня. У персов остается единственная надежда — выстроенные заблаговременно укрепления. Персы устремляются к ним и запираются в деревян­ных стенах.

Спартанцы достигают укреплений, осаждают их. Через некоторое время приходят на помощь афиняне, которые победили и рассеяли фиванцев. Теперь все эллины вместе штурмуют деревянную крепость персов и наконец овладевают ею. Отчаянные вопли оглашают равнину, персидская кровь обильно орошает плодородную беотийскую землю...

Из трехсот тысяч воинов, которых оставил Ксеркс Мардонию, только трем тысячам удалось спастись из деревянной крепости. И еще спаслись те, кто убежал в горы. Остальные же нашли свою поги­бель на земле, которую пришли завоевать. И с ними — их предводитель Мардоний. Это был их позорный конец. Это была окончательная победа эллинов.

Победители первым делом похоронили своих доблестно погибших воинов. Каждый город хоронил своих граждан в отдельной братской могиле. Было решено вновь отстроить Платеи и провозгласить эту землю священной и неприкосновенной.

Много дней понадобилось эллинам, чтобы собрать все трофеи. Ведь персы привезли с собой несметные богатства: золотые и серебря­ные столы, позолоченные ложа для стратегов, богато украшен­ное золотом оружие, золотые чаши для питья, браслеты, кольца, диадемы... Из этой добычи большая часть была посвящена богам и их храмам. Остальное эллины поделили между собой.

Дельфийскому оракулу победители посвятили огромный золотой треножник, поддерживаемый бронзовой колонной в виде трех перепле­тенных змей. На изгибах змеиных тел были начертаны названия эллинских городов, сражавшихся против персов. И в первой колонке — Спарта, Афины, Коринф (в IV веке треножник был увезен из Дельф императором Константином в Византию. Его выставили на ипподроме среди других достопримечательностей. Обломок брон­зовой колонны до сих пор находится на ипподроме в Стамбуле).

Когда Павсаний вошел в шатер Мардония и увидел золотую и се­ребряную утварь, которую тот всюду возил за собой, а также золотые столы, за которыми, возлежа на пестрых коврах, трапезничали персы, то призвал к себе плененных персидских поваров и велел им при­готовить такой обед, какой они обычно готовили своему хозяину. Затем, призвав своих слуг, Павсаний приказал им приготовить спар­танский обед. Такой, какой они готовили ему каждый день. Первый обед был очень обильным и изысканным. На столе не доставало разве что птичьего молока. Второй был почти нищенским — немного жид­кого бульона и зелень.

Собрал тогда Павсаний всех эллинских стратегов и сказал:

— Смотрите, как живут эти люди! И подивитесь их глупости: имея все блага мира, они пришли из Азии, чтобы отнять у нас столь жалкие крохи...

После непродолжительного отдыха эллины стали собираться до­мой. Выступив в путь, они подошли к Фивам и жестоко покарали эллинов-предателей, помогавших персам. Затем эллины по-братски простились и отправились каждый к себе на родину.

СЛОВАРЬ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН

Автоной — в греческой мифологии герой-гигант, покровительствующий дельфийской земле.

Агамемнон — в греческой мифологии царь Микен и Аргоса, вождь греков в Троянской войне.

Агариста — дочь сикионского тирана Клисфена, супруга Мегакла Алкмеонида.

Аглавра — в греческой мифологии дочь афинского царя Кекропа.

Адимант — коринфский стратег.

Алкмеониды — старый афинский род, боровшийся против Писистратидов.

Амасис — египетский царь (569—526 гг. до н. э.).

Анахарсис — скифский царь, перенявший греческие обычаи.

Апис — в мифологии египтян священный теленок с белым четырехуголь­ным пятном на лбу.

Аполлон — в греческой мифологии бог света.

Арей (Арес) — в греческой мифологии бог войны.

Ариабигн — сын Дария, брат Ксеркса, один из главнокомандующих персидским флотом.

Аристагор — зять Гистиея, тиран Милета.

Аристид — афинский стратег.

Аристогитон — из рода Гефиреев, знаменитый «тираноубийца»; вместе с братом Гармодием убил афинского тирана Гиппарха.

Артабан — сын Гистаспа, брат Дария, дядя Ксеркса.

Артафрен — брат Дария, правитель Сард и Милета.

Артафрён — племянник Дария, сын Артафрена, персидский полководец.

Артемида — в греческой мифологии владычица зверей, богиня расти­тельности и плодородия.

Артемисия — царица Галикарнаса, принимавшая участие в Саламинском сражении на стороне персов.

Астиаг — правнук Деиока, царь мидян, свергнутый Киром.

Атис — сын Креза, погибший на охоте от копья с отравленным наконеч­ником.

Атосса — дочь Кира, супруга Дария, мать Ксеркса.

Афина — в греческой мифологии богиня наук, искусства и ремесел. Покровительствовала Афинам, в ее честь устраивался праздник Панафинеи.

Биант — греческий мудрец.

Битон — юноша из Аргоса; по словам Солона, самый счастливый в мире человек.

Борей — в греческой мифологии бог северных ветров.

Гармодий — из рода Гефиреев, знаменитый «тираноубийца»; вместе с братом Аристогитоном убил афинского тирана Гиппарха.

Гарпаг — мидянин, управляющий дворцом Гастиага, перешедший на сторону Кира.

Гелиос — в греческой мифологии бог солнца.

Гера — в греческой мифологии супруга верховного бога Зевса.

Геракл — в греческой мифологии герой, совершивший двенадцать зна­менитых подвигов.

Гиппарх — сын Писистрата, афинский тиран, убитый Гармодием и Аристогитоном.

Гиппий — сын Писистрата, афинский тиран.

Гиппоклид — афинянин, один из женихов Агаристы.

Гистасп — отец Дария.

Гистией — тиран Милета.

Дарий — сын Гистаспа, персидский царь.

Датис — мидянин, персидский полководец.

Деиок — основатель индийского царства.

Демарат — спартанский царь-изгнанник, бежавший к персам. 

Демокед — знаменитый врач из Кротона.

Дикей — изгнанный из Афин сторонник Гиппия; возвратился в Аттику вместе с Демаратом.

Дионис — в греческой мифологии бог растительности, виноградарства и виноделия.

Еврибиад — спартанец; командовал греческим флотом у мыса Артеми­сий (о. Евбея).

Евфорион — отец Кинегера и Эсхила.

Зевс — в греческой мифологии верховный олимпийский бог.

3опир — сын Мегабиза, помогший Дарию хитростью взять Вавилон.

Каллимах — полемарх в Марафонской битве.

Камбис — муж Манданы, отец Кира, персидский царь (660—640 гг. до н. э.).

Камбис — старший сын Кира, персидский царь (529—522 гг. до н. э.).

Кекроп — в греческой мифологии первый царь Афин, отец Аглавры.

Кибела — в греческой мифологии богиня плодородия.

Кинегир — сын Евфориона, афинянин, брат знаменитого поэта Эсхила.

Кипсел — отец Периандра, коринфский тиран.

Кир — сын Камбиса и Манданы, основатель персидского государства.

Клеобис — юноша из Аргоса; по словам Солона, самый счастливый в ми­ре человек.

Клеомен — спартанский царь.

Клисфен — тиран Сикиона.

Клисфен — сын Мегакла, внук Клисфена Сикионского, видный афин­ский политик.

Крез — царь Лидии.

Ксеркс — сын Дария и Атоссы, персидский царь.

Лабинет — сын Нитокрис, царь Вавилонии.

Леонид — спартанский царь, геройски погибший во главе трехсот спар­танцев при Фермопилах.

Ликург — афинский политик.

Лих — спартанский лазутчик, нашедший в Тегее останки Ореста и пере­везший их в Спарту.

Мандана — дочь мидийского царя Астиага, жена Камбиса, мать Кира.

Мандрокл — самосец, строитель моста через Боспор, по которому Дарий повел свои войска из Азии в Европу.

Мардоний — зять Дария, персидский полководец.

Масистий — предводитель персидских конников, убитый в битве при Платеях.

Меандрий — приближенный Поликрата, посланный им к Орету.

Мегабат — племянник Дария, назначенный предводителем персидского флота.

Мегакл — отец Алкмеона, родоначальник афинского рода Алкмеонидов.

Мегакл — афинянин, сын Алкмеона, зять Клисфена Сикионского.

Мегистий — прорицатель из Акарнании в отряде Леонида при Фермо­пилах.

Мелисса — жена коринфского тирана Периандра, убитая им.

Милон Кротонский — борец, шестикратный победитель Олимпий­ских игр.

Мильтиад — сын Кимона, афинский стратег.

Митрадат — пастух, воспитавший Кира.

Нитокрис — вавилонская царица.

Орест — сын аргосского и микенского царя Агамемнона.

Орет — сатрап Сард при Кире и Камбисе.

Орифия — в греческой мифологии дочь Эрехфея, сестра Тезея, супруга Борея.

Павсаний — спартанский царь, возглавлявший греческое войско в сра­жении при Платеях.

Пан — в греческой мифологии бог лесов и рощ. Обычно изображался весь покрытый шерстью, с рогами, кривым носом, козлиными ногами и хвостом.

Периандр — сын Кипсела, тиран Коринфа.

Писистрат — знаменитый афинский тиран.

Писистратиды — сыновья и потомки Писистрата.

Поликрат — тиран острова Самос.