ЛОБО

(Э. Сетон-Томпсон)

I

Рис. Г. НикольскогоБольшая скотоводческая область в северной час­ти Нью-Мексико называется Куррумпо. Это край бо­гатых пастбищ, огромных стад, высоких холмов и прозрачных, но немногочисленных потоков, впада­ющих в реку Куррумпо, которая и дала название всей местности. И властелином края был старый серый волк.

Старый Лобо был гигантским вожаком стаи се­рых волков, опустошавших долину Куррумпо в те­чение долгих лет. Все пастухи и скотоводы хорошо знали его, и где бы он ни появлялся со своей верной стаей, там воцарялся ужас и владельцы стад при­ходили в отчаяние.

Старый Лобо был волк-великан, а его хитрость и сила соответствовали его росту. Его ночной вой был хорошо известен всем местным жителям, которые узнавали его сразу. Обыкновен­ный волк мог часами выть вблизи пастушьего лаге­ря, не привлекая к себе внимания, но когда в ущелье раздавался громкий рёв старого вожака, пастухами овладевало беспокойство, и они знали, что утром им придётся узнать о новых опустошениях в стадах.

Стая Лобо была невелика. Я никак не мог понять почему. Обыкновенно вокруг такого выдающегося вожака собирается значительная свита. Но, может быть, Лобо не хотел водить большую стаю, а может быть, её увеличению препятствовал свирепый нрав. Несомненно одно: в последние годы жизни Лобо его стая состояла всего лишь из пяти волков, однако каждый из них пользовался известностью и отличал­ся огромными размерами. Один из них, помощник Лобо, был настоящим гигантом. Но даже он далеко уступал Лобо в силе и проворстве.

Остальные волки этой стаи тоже обладали свои­ми особенностями. Одного из них, красивого белого волка, мексиканцы назвали Бланкой, полагая, что это волчица и, вероятно, подруга Лобо. Другой, жёлтый волк, отличался быстротой бега и, по расска­зам, не раз догонял быстроногую антилопу.

Жизнь этих волков была тесно связана с жизнью скотоводов, которые рады были бы их уничтожить. Любой скотовод отдал бы многих молодых быков за скальп любого волка из стаи Лобо. Но убить их не удавалось никакими способами. Они точно насмеха­лись над охотниками, презирали всякую отраву и продолжали, по крайней мере в течение пяти лет, взимать дань со скотоводов Куррумпо — по одной корове каждый день. Следовательно, эти волки по самому скромному подсчёту истребили более двух тысяч животных, а к тому же они всегда выбирали самых лучших из всего стада.

Старинное убеждение, что волк постоянно голо­ден и готов пожирать всё, что угодно, в данном случае никак не соответствовало истине, так как эти хищники были толсты, упитанны и отличались боль­шой разборчивостью в еде. Они никогда не прикаса­лись к животному, умершему естественной смертью, больному или хилому и даже пренебрегали теми, ко­торых убивал пастух.

Обычно они выбирали себе на обед самую нежную часть только что убитой ими годовалой тёлки. Старым быком или коровой они брезговали. Известно также, что они не любили баранины, хотя частенько убивали овец ради заба­вы. Однажды ночью в ноябре 1893 года Бланка и жёлтый волк растерзали двести пятьдесят овец и даже не попробовали их мяса.

Рис. Г. НикольскогоЯ мог бы привести ещё много таких же рассказов о разорительных набегах этой стаи. Ежегодно в ход пускались всевозможные новые средства для их истребления, но они продолжали жить и благоден­ствовать, несмотря на все усилия и ухищрения своих врагов.

За голову Лобо была назначена огромная пре­мия, и для него всюду разбрасывались отравленные приманки, но он всегда угадывал присутствие яда и оставался цел. Одного он только боялся — огне­стрельного оружия. Зная, что все жители этой области носят с собой ружья, Лобо никогда не на­падал на человека и старался не встречаться с ним. У стаи было правило тотчас же обращаться в бегст­во, едва только кто-нибудь замечал днём человека, как бы далеко тот ни был в ту минуту.

Лобо по­зволял своей стае употреблять в пищу лишь тех животных, которые были убиты ими самими, и это было спасением для них. Его тонкое чутьё давало ему возможность тотчас же обнаружить прикосновение человеческих рук и присутствие отравы и оберегать стаю.

Однажды один ковбой услышал слишком хорошо ему знакомый призывный вой старого Лобо и, про­кравшись в ту сторону, увидел, что стая окружила небольшое стадо коров.

Лобо сидел в стороне на пригорке, а Бланка вместе с остальными волками старалась отогнать в сторону тёлку, которую они облюбовали себе на обед. Но стадо сбилось в одну плотную массу и стояло го­ловами наружу, выставив навстречу врагу сплошной ряд рогов.

В конце концов Лобо потерял терпение и, покинув пригорок, с глухим рёвом бросился к стаду.

Перепуганные животные расступились перед ним, и он вскочил в середину стада. Коровы кинулись во все стороны, точно осколки разорвавшейся бомбы. Намеченная жертва тоже бросилась бежать, но не успела она сделать и двадцати пяти шагов, как Лобо настиг её. Схватив тёлку за шею, он внезапно оста­новился, напрягая все силы, и тёлка повалилась на землю. Рывок был так силён, что тёлка перекувырну­лась вверх ногами. Лобо тоже упал, но тотчас же вскочил на ноги. Остальные волки бросились на бедную тёлку и покончили с ней в несколько секунд.

Лобо не принимал в этом никакого участия. Швыр­нув на землю свою жертву, он точно сказал дру­гим волкам: «Отчего никто из вас не сделал этого раньше, вместо того чтобы понапрасну терять время?»

Ковбой, видевший всё это, с громким криком по­скакал на них, и волки разбежались. Он вынул бу­тылочку со стрихнином, быстро в трёх местах отра­вил тушу мёртвой тёлки и удалился, зная, что волки непременно вернутся съесть тёлку, раз они её сами убили. Но когда на следующее утро он пришёл взглянуть на свои предполагаемые жертвы, то увидел, что волки хотя и ели тёлку, но при этом тщательно отделили и выбросили все отравленные части.

Страх перед огромным волком распространялся среди скотоводов всё больше и больше, и награда, назначенная за голову Лобо, ежегодно увеличива­лась, пока не достигла наконец тысячи долларов — ещё небывалой цены за убитого волка.

Соблазнённый такой наградой, техасский охотник Тённерей прискакал однажды в ущелье Куррумпо. Он был превосходно снаряжён для волчьей охоты, располагал отличнейшими ружьями, отличными ло­шадьми и сворой огромных волкодавов. У себя в Техасе он вместе со своими собаками истребил нема­ло волков и потому нисколько не сомневался, что через несколько дней скальп старого Лобо будет болтаться на луке его седла.

И вот он ранним летним утром, едва рассвело, отважно отправился на охоту, и вскоре большие со­баки весёлым лаем возвестили, что напали на след добычи. Не пробежали они и двух миль, как впереди замелькала прославленная стая Лобо, и погоня ста­ла ещё яростнее, ещё неистовее. Собаки-волкодавы должны были только задержать волков, пока не подоспеет охотник и не перестреляет их.

Это нетруд­но сделать на открытых равнинах Техаса, но тут условия были иные. Старый Лобо хорошо умел выбрать местность. Скалистые ущелья реки Куррум­по и её притоков пересекали равнину во всех на­правлениях. Старый волк тотчас же отправился в ближайшее из этих ущелий и, перебравшись через поток, ушёл от охотника. Его стая разбежалась в разные стороны, а вслед за волками разбежались и собаки. Затем волки опять собрались вместе и, воспользовавшись тем, что часть собак отстала, раз­делались с остальными.

Рис. Г. НикольскогоКогда Теннерей вечером стал сзывать своих собак, то вернулось только шестеро, и из них две были сильно изранены. Однако охотник всё-таки не отказался от своего намерения и сделал ещё две попытки овладеть скальпом Лобо, но столь же безуспешно. Последняя попытка стоила жизни его лучшей лошади, которая упала и разбилась насмерть. Тогда он, отчаявшись в успехе, вернулся в Техас, предоставив Лобо по-прежнему деспоти­чески властвовать в Куррумпо.

На следующий год явились ещё два охотника, соблазнённые заманчивой наградой.

Каждый думал, что именно ему удастся справить­ся с этим знаменитым волком.

Один из них надеялся достигнуть этого с по­мощью новоизобретённой отравы и особого способа располагать приманку. Другой, француз из Канады, тоже хотел применить отраву, но, кроме того, на­меревался присоединить к ней заклинания, так как был твёрдо уверен, что Лобо не простой волк, а оборотень, и потому его нельзя убить обычными средствами.

Однако никакие искусно приготовленные яды, ни­какие чары и заклинания не могли одолеть серого хищника. Он по-прежнему совершал свои ежене­дельные обходы и ежедневно пировал. Вскоре охот­ники, отчаявшись, отказались от дальнейших попы­ток и отправились охотиться в другие края.

Ферма Джо Калона была расположена на одном из маленьких притоков Куррумпо, в живописном ущелье среди скал.

Всего в какой-нибудь тысяче ярдов от дома Лобо со своей подругой устроили логовище и вырастили детёнышей.

Они прожили там всё лето, истребляя коров, овец и собак Джо, точно смеясь над всеми его ухищре­ниями, над его отравами и западнями. Они жили в полной безопасности среди пещер и скал, а Джо ломал себе голову, стараясь придумать, как выку­рить их оттуда или уничтожить с помощью динами­та. Но они остались целы и невредимы и продолжали свои набеги, как и раньше.

— Вот где Лобо прожил нынешнее лето, — ска­зал Джо, указывая мне на каменистый обрыв. — А я ничего не мог с ним поделать. Он морочил меня, как хотел.

II

Рассказы ковбоев не возбуждали во мне особого доверия, пока осенью 1893 года я не познакомился сам с этим лукавым разбойником и не узнал его луч­ше, чем другие.

За несколько лет до этого, когда был ещё жив Бинго, я занимался охотой на волков. Но с тех пор род моих занятий изменился, и я оказался прикован­ным к стулу и к письменному столу. Я очень нуждал­ся в перемене образа жизни, и когда один мой прия­тель, хозяин фермы в Куррумпо, пригласил меня приехать к нему и попробовать, не справлюсь ли я как-нибудь с этой разбойничьей стаей, я тотчас же принял приглашение.

В первые дни я много ездил верхом, чтобы по­знакомиться с местностью. Мой проводник по време­нам указывал мне на кости какой-нибудь коровы, ещё покрытые остатками шкуры, и замечал при этом: «Вот его работа!»

Мне стало ясно, что среди этих холмов и ущелий нечего и думать преследовать Лобо с собаками и ло­шадьми. Единственными пригодными средствами поэтому оставались капканы и отрава.

Не стану вдаваться в подробности и описывать всевозможные способы и ухищрения, к которым я прибегал, чтобы перехитрить этого «волка-оборотня». Не было такой смеси стрихнина, мышьяка и цианистого калия, которую я не испробовал бы как отраву для Лобо. Не было ни одного сорта мяса, которое я не употреблял бы как приманку. Но каждый день, отправляясь утром узнать о результатах, я убеждался, что все мои усилия оказывались бесплод­ными. Старый волк был слишком хитёр, и я не мог его перехитрить.

Достаточно привести один пример, чтобы дока­зать его удивительную сообразительность.

По совету одного старого охотника я растопил немного сыру вместе с почечным жиром только что убитой тёлки; сыр я варил в фарфоровой миске и резал костяным ножом, чтобы избежать металли­ческого запаха. Когда смесь остыла, я разделил её на куски и, сделав отверстие в каждом куске, вложил туда большую дозу стрихнина и цианистого калия, заключённых в капсулу, не пропускающую никакого запаха. Затем я закупорил дыры сыром.

Во время этой работы я не снимал перчаток, смоченных в тёплой крови тёлки, и даже старался не дышать на приманку. Когда всё было готово, я положил при­манку в мешок из сыромятной кожи, тоже весь вымазанный кровью, и поехал верхом, волоча за со­бой на верёвке печень и почки тёлки. Я сделал круг в десять миль, бросая через каждые четверть мили по куску приманки, тщательно избегая при этом прикасаться к ней руками.

Лобо появлялся в этой местности в начале каж­дой недели, а остальное время проводил, по-видимо­му, где-нибудь около подножия Сьёрра Гранде.

Дело было в понедельник, и в тот самый вечер, когда мы уже собирались уезжать, я услыхал басис­тый вой. Один из ковбоев коротко заметил:

— А вот и он! Теперь посмотрим, что будет.

На следующее утро я с зарёй отправился в путь, желая поскорее узнать результаты моей хитрости. Я быстро напал на следы стаи, которую вёл Лобо — его след всегда можно было легко отличить, так как он был значительно крупнее следа обычного волка.

Волки скоро почуяли приманку, которую я воло­чил за собой. Я убедился, что Лобо подошёл к перво­му куску, обнюхал его и в конце концов взял и про­глотил.

Тут я не мог скрыть своей радости.

— Наконец-то он попался! — воскликнул я. — Скоро я увижу его мёртвым.

И я поскакал вперёд, не сводя глаз с больших следов, оставленных его лапами в пыли. Они довели меня до того места, где я бросил вторую приманку, и я увидел, что она тоже исчезла.

Рис. Г. Никольского

Как я ликовал при этом!

Теперь он попался! И вероятно, ещё несколько других волков из его стаи.

Но широкий след его лап не исчезал с дороги, и хотя я поднимался на стременах и осматривал всю равнину, я нигде не мог разглядеть мёртвого волка.

Я поехал дальше по его следу и увидел, что третья приманка тоже исчезла, а след вёл дальше, к четвёртой. И тут я убедился, что Лобо не проглотил ни одной из них, а только тащил их в своей пасти и затем, сложив в кучу, загрязнил их нечистотами, чтобы выразить своё полное презрение к моей хит­рости. Сделав это, он свернул в другую сторону, уводя за собой стаю, которую оберегал так бди­тельно...

Я рассказал только один из многих подобных же случаев, убедивших меня, что с этим разбойником нельзя справиться посредством отравы. Я выписал капканы и, ожидая их прибытия, занялся истребле­нием койотов и других хищных обитателей прерий.

Однажды мне пришлось наблюдать ещё один слу­чай, доказавший поразительное лукавство Лобо. Волки его стаи нередко, ради одного только развле­чения, распугивали и убивали овец, которых почти никогда не пожирали. Овец обыкновенно пасут стадами в несколько тысяч голов. На ночь их заго­няют в защищённое место, где-нибудь но соседству, и с каждой стороны стада ночует пастух.

Овцы на­столько бестолковы, что малейший пустяк заставляет их бросаться куда попало, но всё же у них суще­ствует твёрдо укоренившаяся привычка всегда сле­довать за своим вожаком. Пастухи используют эту привычку и пускают в овечье стадо несколько коз­лов. Овцы признают превосходство ума своих боро­датых родичей и, если ночью возникает тревога, со­бираются вокруг козлов.

Однажды ночью, в конце ноября, два пастуха были разбужены нападением волков. Всё стадо сби­лось вокруг козлов, которые не отличались ни ту­постью, ни трусливостью и храбро оставались на месте. Но — увы! — этим нападением руководил не простой волк. Старый Лобо, «волк-оборотень», знал не хуже пастухов, что моральную силу стада составляют именно козлы, и поэтому, быстро проскочив по спинам тесно скучившихся овец, бросился на их вожаков и мгновенно покончил с ними. Злополучные овцы тотчас же разбежались во все стороны.

III

По некоторым признакам я заметил, что в стае Лобо происходит что-то странное. Например, време­нами следы показывали, что впереди старого вожака бежал другой небольшой волк. Для меня это было непонятно. Но как-то раз один из ковбоев сказал мне:

— Я видел их сегодня. Бежит впереди и свое­вольничает Бланка.

Тут мне стало всё ясно, и я добавил:

— Значит, Бланка — действительно волчица, по­тому что с волком Лобо немедленно разделался бы за такую дерзость.

Это навело меня на новую мысль. Я зарезал тёлку и поставил около её трупа два хорошо заметных капкана. Затем, отрубив голову, которая считается никуда не годной частью, недостойной внимания волков, я положил её немного поодаль, а вокруг неё поставил, хорошо замаскировав, шесть мощных стальных капканов, выветренных так, что не остава­лось никакого запаха.

Во время этой работы мои руки, обувь и все инструменты были вымазаны све­жей кровью. Я обрызгал кровью также и землю кру­гом, точно эта кровь вытекала из головы. Когда капканы были закопаны, я прикоснулся к песку над капканами шкурой койота, а его лапой наделал мно­жество следов вокруг. Голову я положил так, что между нею и кустарником был лишь узкий проход. В этом проходе я поставил свои лучшие капканы, прикрепив их к самой голове.

Волки имеют привычку подходить к каждому тру­пу, который они почуяли, хотя бы у них и не было намерения съесть его; и я надеялся, что благодаря этой привычке стая Куррумпо попадётся в мою ло­вушку. Я нисколько не сомневался, что Лобо откроет мою проделку с мясом и не допустит к нему стаю. Но я всё же надеялся на голову, которая имела такой вид, точно она была отброшена в сторону как вещь совершенно бесполезная.

На следующее утро я прежде всего отправился осматривать капканы. И вот — о радость! — там были ясно видны следы волков, и место, где лежала голова с капканами, было пусто. Поспешно осмот­рев следы, мы убедились, что Лобо действительно не пустил свою стаю к мясу, но один небольшой волк, очевидно, подошёл обнюхать голову, брошенную в стороне, и сразу попал в капкан.

Мы отправились по следу и через милю увидели, что этим злополучным волком была Бланка. Завидев нас, она бросилась бежать, и хотя ей страшно меша­ла тяжёлая голова тёлки, она двигалась быстрее моего спутника, который шёл пешком. Но мы всё же настигли её у скал, так как рога тёлки прочно заце­пились за камни.

Никогда я ещё не видал такой красивой волчицы, как Бланка. Её ровная, густая шерсть была почти совершенно белого цвета.

Она повернулась, готовая вступить с нами в бой, и завыла. Это был протяжный, призывный вой. И вот с далёкого холма донёсся ответный вой старого Ло­бо. Но это был её последний зов, потому что мы уже подбежали к волчице и ей были нужны все её силы, чтобы защищаться.

Затем последовала неизбежная трагедия, воспо­минание о которой не раз заставляло меня впослед­ствии содрогаться. Мы оба набросили по лассо на шею злополучной волчицы и погнали лошадей в противоположные стороны. У неё хлынула кровь из пасти, глаза остановились, лапы вытянулись и бес­сильно повисли. Мы отправились домой, увозя мёртвую волчицу и радуясь, что нам удалось нако­нец нанести первый смертельный удар стае Лобо.

По временам мы слышали вой Лобо. Он бродил по холмам, должно быть, разыскивал Бланку. Он не хотел её покинуть, но, понимая, что уже не в состоя­нии её спасти, не мог преодолеть свой страх перед огнестрельным оружием.

Весь этот день мы слышали его жалобный вой, и я сказал одному из ковбоев:

— Теперь я уже не сомневаюсь, что Бланка действительно была его подругой.

К вечеру Лобо, очевидно, направился к нашему ущелью, так как его голос звучал всё ближе и ближе. В этом голосе слышалось горе. Он выл не яростно, как прежде, а протяжно и жалобно. Он как будто звал свою подругу: «Бланка, Бланка!» В конце кон­цов он, должно быть, напал на наш след и, когда достиг того места, где она была убита, издал душе­раздирающий жалобный вой. Раньше я никогда не думал, что мне так тяжело будет слушать его. Даже суровые ковбои удивлялись этому горестному вою.

Лобо прекрасно понял, что произошло, так как земля там была забрызгана кровью Бланки. По сле­дам лошадей он дошёл до самой фермы. Быть может, он надеялся найти там Бланку или хотел ото­мстить, — я не знаю. Но во всяком случае мщение ему удалось: он настиг за воротами нашу сторо­жевую собаку и разорвал её на клочки в пятидесяти шагах от фермы.

Очевидно, он приходил на этот раз один, потому что утром я нашёл только его след. Судя по этому следу, он метался вокруг фермы, совсем забыв про осторожность. Я рассчитывал на это и потому наставил по всему пастбищу множество добавочных капканов. Впоследствии я убедился, что Лобо попался в один из них, но он был так силён, что ему удалось вырваться из капкана.

Я предполагал, что Лобо будет рыскать по сосед­ству, пока не найдёт труп Бланки; поэтому я упо­требил все старания, чтобы захватить его, прежде чем он успокоится. Тут я понял, что сделал большую ошибку, умертвив Бланку, — воспользуйся я ею как живой приманкой, я захватил бы его в первую же ночь.

Я собрал все капканы, какие только мог. У ме­ня набралось сто тридцать крепких стальных волчь­их капканов, и я расставил их по четыре на каждой тропе, ведущей к ущелью. Каждый капкан был отдельно прикреплён к бревну, и каждое бревно от­дельно засыпано землёй. Зарывая их, я аккуратно снимал дёрн и клал на брезент так, чтобы потом, когда дёрн был положен на место и всё было закон­чено, не оставалось никаких признаков человеческой деятельности.

Когда капканы были спрятаны, я проволок меж­ду ними труп бедной Бланки. Потом я отрезал одну из её лап и проложил линию следов поверх каждого капкана. Я принял все предосторожности, прибегнул ко всем известным мне уловкам и наконец поздно вечером удалился. Ночью мне показалось, что я услыхал голос Лобо, но я не был в этом уверен. На следующий день я поехал верхом, но темнота наступила раньше, чем я успел объехать северное ущелье, и я вернулся ни с чем. За ужином один из ковбоев сказал: 

— Сегодня утром скот в северном ущелье был чем-то встревожен. Уж не попался ли кто-нибудь в капкан?

Только на следующий день под вечер я наконец добрался до указанного места и, подъехав ближе, увидел, что какая-то боль­шая серая тень поднялась с земли, напрасно пытаясь убежать. Передо мною стоял Лобо, гроза Кур­румпо. Капканы крепко держали его. Бедный ста­рый герой! Он не переста­вал искать свою любимую и, когда нашёл след, про­ложенный её телом, без­рассудно бросился по это­му следу и попал в ловуш­ку. Четыре железных тиска держали четыре его лапы. Он лежал совер­шенно беспомощный, а множество следов вокруг указывали, что тут соби­рался скот, чтобы поглумиться над павшим деспо­том, не решаясь, однако, приблизиться к нему.

Два дня и две ночи он пролежал там и теперь совсем обессилел. Тем не менее, когда я приблизил­ся к нему, он поднялся, ощетинился и в последний раз потряс стены ущелья, издав громкий, протяжный вой, призывавший на помощь стаю.

Рис. Г. НикольскогоНо никто не откликнулся, не ответил ему, и, покинутый в час бедствия, он отчаянно рванулся, пытаясь броситься на меня. Всё было напрасно! Каждый капкан весил более трёхсот фунтов, и стальные челюсти крепко держали все четыре лапы волка. Как скрежетали его огром­ные клыки, когда он хватал ими железные цепи! А когда я попробовал прикоснуться к нему стволом ружья, он оставил на нём следы зубов, сохранив­шиеся и до сих пор. Его глаза потемнели от нена­висти и злобы, и его челюсти глухо щёлкали, когда он старался схватить зубами меня и мою дрожавшую от страха лошадь. Но он ослабел от голода и потери крови и скоро упал в изнеможении на землю.

Что-то вроде сожаления шевельнулось в моей ду­ше, когда я собрался поступить с ним так, как он поступал с другими.

— Великий старый хищник, герой бесчисленного множества беззаконных набегов, — сказал я, обра­щаясь к нему, — через несколько минут ты превра­тишься в груду падали. Но иначе я не могу по­ступить.

Я взмахнул лассо, и оно просвистело над его го­ловой. Но не тут-то было! Он далеко ещё не поко­рился, и не успела гибкая петля упасть ему на шею, как он схватил её зубами и сразу перекусил креп­кие, толстые пряди и бросил их к своим ногам.

Конечно, у меня было ружьё, но мне не хотелось портить его великолепную шкуру. Поэтому я поска­кал назад в лагерь и вернулся с ковбоем и новым лассо. Мы бросили своей жертве кусок дерева, кото­рый он схватил зубами, и прежде чем Лобо успел выпустить его, наши лассо просвистели в воздухе и обвились вокруг его шеи. Но когда свирепые глаза Лобо начали тускнеть, я крикнул своему по­мощнику:

— Погоди, не будем убивать его! Возьмём его живьём и отвезём в лагерь.

Он настолько обессилел, что нам не трудно было просунуть ему в пасть толстую палку позади клыков и обмотать челюсти толстой верёвкой, привязанной к палке. Палка удерживала верёвку, а верёвка — палку, и, таким образом, он был совершенно безо­пасен для нас. Как только он почувствовал, что его челюсти крепко связаны, он уже больше не сопро­тивлялся и не издал ни одного звука, а лишь спо­койно смотрел на нас, точно хотел сказать нам:

«Хорошо. Вы наконец одолели меня, так делайте со мной теперь что хотите!..»

И с этой минуты он уже больше не обращал на нас никакого внимания.

Мы крепко связали ему ноги, но он не издал при этом ни одного стона, ни разу не завыл и не повернул головы. Затем мы с большим трудом взвалили его на мою лошадь. Он дышал ровно и спокойно, как во сне, и глаза его снова стали ясными и блестящими. Но на нас они не смотрели. Взор его был устремлён вдаль, на холмы, по которым теперь разбрелась его знаменитая стая.

Мы не торопились и благополучно достигли фер­мы. Там, надев на Лобо ошейник с крепкой цепью, мы привязали его на нашем пастбище и освободили от верёвок.

Тут я в первый раз как следует рассмотрел его и убедился, как мало можно доверять сплетням о ещё живых героях или тиранах. На шее Лобо не оказа­лось золотого ошейника, а на плечах — перевёрнуто­го креста, свидетельствовавшего о том, что он за­ключил союз с дьяволом. Зато я увидел у него на боку большой, широкий рубец, след, который Юно­на — вожак своры Теннерея — оставила за миг перед тем, как он бросил её бездыханной на песок ущелья.

Я поставил перед волком воду и мясо, но он и не взглянул на них. Он лежал спокойно на животе, устремив пристальный взгляд жёлтых глаз мимо ме­ня, ко входу в ущелье, и дальше, в прерию, где он царствовал. Он даже не шевельнулся, когда я до­тронулся до него. И когда солнце зашло, он всё ещё продолжал пристально смотреть туда же, в прерию.