Рис. Л.КузнецоваПервый осенний холод, от которого пожелтела трава, привёл всех птиц в большую тревогу. Все начали готови­ться в далёкий путь, и все имели такой серьёзный, озабо­ченный вид. Да, нелегко перелететь пространство в неско­лько тысяч вёрст... Сколько бедных птиц дорогой выбьются из сил, сколько погибнут от разных случайностей,— во­обще было о чём серьёзно подумать.

Серьёзная, большая птица, как лебеди, гуси и утки, со­биралась в дорогу с важным видом, сознавая всю труд­ность предстоящего подвига; а более всех шумели, суе­тились и хлопотали маленькие птички, как кулички-пе­сочники, кулички-плавунчики, чернозобики, черныши, зуйки. Они давно уж собирались стайками и переноси­лись с одного берега на другой по отмелям и болотам с такой быстротой, точно кто бросил горсть гороху. У ма­леньких птичек была такая большая работа...

Лес стоял тёмный и молчаливый, потому что глав­ные певцы улетели, не дожидаясь холода.

— И куда эта мелочь торопится! — ворчал старый Селезень, не любивший себя беспокоить.— В своё время все улетим... Не понимаю, о чём тут беспокоиться.

— Ты всегда был лентяем, поэтому тебе и неприятно смотреть на чужие хлопоты,— объяснила его жена, ста­рая Утка.

— Я был лентяем? Ты просто несправедлива ко мне, и больше ничего. Может быть, я побольше всех забочусь, а только не показываю вида. Толку от этого немного, если буду бегать с утра до ночи по берегу, кричать, мешать другим, надоедать всем.

Рис. Л.КузнецоваУтка вообще была не совсем довольна своим супру­гом, а теперь окончательно рассердилась.

— Ты посмотри на других-то, лентяй! Вон наши сосе­ди, гуси или лебеди,— любо на них посмотреть. Живут душа в душу... Небось лебедь или гусь не бросит свое­го гнезда и всегда впереди выводка. Да, да... А тебе до детей и дела нет. Только и думаешь о себе, чтобы на­бить зоб. Лентяй, одним словом... Смотреть-то на тебя даже противно!

— Не ворчи, старуха!.. Ведь я ничего не говорю, что у тебя такой неприятный характер. У всякого есть свои недостатки... Я не виноват, что гусь — глупая птица и поэтому нянчится со своим выводком. Вообще моё правило — не вмешиваться в чужие дела. Зачем? Пусть всякий жи­вёт по-своему.

Рис. Л.КузнецоваСелезень любил серьёзные рассуждения, причём ока­зывалось как-то так, что именно он, Селезень, всегда прав, всегда умён и всегда лучше всех. Утка давно к это­му привыкла, а сейчас волновалась по совершенно осо­бенному случаю.

— Какой ты отец? — накинулась она на мужа.— Отцы заботятся о детях, а тебе — хоть трава не расти!..

— Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она не может летать? Я не виноват...

Серой Шейкой они называли свою калеку дочь, у ко­торой было переломлено крыло ещё весной, когда подкра­лась к выводку Лиса и схватила утёнка. Старая Утка смело бросилась на врага и отбила утёнка; но одно крылышко оказалось сломанным.

— Даже и подумать страшно, как мы покинем здесь Серую Шейку одну,— повторяла Утка со слезами.— Все улетят, а она останется одна-одинёшенька. Да, совсем одна... Мы улетим на юг, в тепло, а она, бедняжка, здесь будет мёрзнуть... Ведь она наша дочь, и как я её люблю, мою Серую Шейку! Знаешь, старик, останусь-ка я с ней зимовать здесь вместе...

— А другие дети?

— Те здоровы, обойдутся и без меня.

Рис. Л.КузнецоваСелезень всегда старался замять разговор, когда речь заходила о Серой Шейке. Конечно, он тоже любил её, но зачем же -напрасно тревожить себя? Ну, останется, ну, замёрзнет,— жаль, конечно, а всё-таки ничего не подела­ешь. Наконец, нужно подумать и о других детях. Жена вечно волнуется, а нужно смотреть на вещи серьёзно. Се­лезень про себя жалел жену, но не понимал в полной мере её материнского горя. Уж лучше было бы, если бы тогда Лиса совсем съела Серую Шейку,— ведь всё равно она должна погибнуть зимою.

Старая Утка ввиду близившейся разлуки относилась к дочери-калеке с удвоенной нежностью. Бедняжка ещё не знала, что такое разлука и одиночество, и смотрела на сборы других в дорогу с любопытством новичка. Правда, ей иногда делалось завидно, что её братья и сёстры так весело собираются к отлёту, что они будут опять где-то там, далеко-далеко, где не бывает зимы.

— Ведь вы весной вернётесь? — спрашивала Серая Шейка у матери.

— Да, да, вернёмся, моя дорогая... И опять будем жить все вместе.

Рис. Л.КузнецоваДля утешения начинавшей задумываться Серой Шей­ки мать рассказала ей несколько таких же случаев, когда утки оставались на зиму. Она была лично знакома с двумя такими парами.

— Как-нибудь, милая, пробьёшься,— успокаивала старая Утка.— Сначала поскучаешь, а потом привык­нешь. Если бы можно было тебя перенести на тёплый ключ, что и зимой не замерзает,— совсем было бы хоро­шо. Это недалеко отсюда... Впрочем, что же и говорить-то попусту, всё равно нам не перенести тебя туда!

— Я буду всё время думать о вас...— повторяла бед­ная Серая Шейка.— Всё буду думать: где вы, что вы дела­ете, весело ли вам? Всё равно и будет, точно и я с вами вместе.

Старой Утке нужно было собрать все силы, чтобы не выдать своего отчаяния. Она старалась казаться весёлой и плакала потихоньку ото всех. Ах, как ей было жаль милой, бедненькой Серой Шейки... Других детей она теперь почти не замечала и не обращала на них внимания, и ей казалось, что она даже совсем их не любит.

А как быстро летело время... Был уже целый ряд холод­ных утренников, а от инея пожелтели берёзки и покрасне­ли осины. Вода в реке потемнела, и сама река казалась больше, потому что берега оголели,— береговая поросль быстро теряла листву. Холодный осенний ветер обрывал засыхавшие листья и уносил их. Небо часто покрывалось тяжёлыми осенними облаками, ронявшими мелкий осенний дождь.

Вообще хорошего было мало, и который день уже неслись мимо стаи перелётной птицы... Первыми тронулись болотные птицы, потому что болота уже начи­нали замерзать. Дольше всех оставались водоплавающие. Серую Шейку больше всего огорчал перелёт журавлей, потому что они так жалобно курлыкали, точно звали её с собой. У неё ещё в первый раз сжалось сердце от какого-то тайного предчувствия, и она долго провожала глазами уносившуюся в небе журавлиную стаю.

Рис. Л.Кузнецова

«Как им, должно быть, хорошо»,— думала Серая Шейка.

Лебеди, гуси и утки тоже начинали готовиться к отлёту. Отдельные гнёзда соединялись в большие стаи. Старые и бывалые птицы учили молодых. Каждое утро эта моло­дёжь с весёлым криком делала большие прогулки, чтобы укрепить крылья для далёкого перелёта. Умные вожаки сначала обучали отдельные партии, а потом всех вместе. Сколько было крика, молодого веселья и радости... Од­на Серая Шейка не могла принимать участия в этих про­гулках и любовалась ими только издали. Что делать, при­ходилось мириться со своей судьбой. Зато как она пла­вала, как ныряла! Вода для неё составляла всё.

— Нужно отправляться... пора! — говорили старики вожаки.— Что нам здесь ждать!

А время летело, быстро летело... Наступил и роко­вой день. Вся стая сбилась в одну живую кучу на реке. Это было ранним осенним утром, когда вода ещё была по­крыта густым туманом. Утиный косяк сбился из трёхсот штук. Слышно было только кряканье главных вожаков. Старая Утка не спала всю ночь,— это была последняя ночь, которую она проводила вместе с Серой Шейкой.

— Ты держись вон около того берега, где в реку сбега­ет ключик,— советовала она.— Там вода не замерзает це­лую зиму...

Серая Шейка держалась в стороне от косяка, как чу­жая... Да, все были так заняты общим отлётом, что на неё никто не обращал внимания. У старой Утки изболелось всё сердце, глядя не бедную Серую Шейку. Несколько раз она решала про себя, что останется; но как останешься, когда есть другие дети и нужно лететь вместе с кося­ком?..

— Ну, трогай! — громко скомандовал старый вожак, и стая поднялась разом вверх.

Серая Шейка осталась на реке одна и долго про­вожала глазами улетавший косяк. Сначала все летели одной живой кучей, а потом вытянулись в правильный треугольник и скрылись.

«Неужели я совсем одна? — думала Серая Шейка, заливаясь слезами.— Лучше бы было, если бы тогда Ли­са меня съела...»

Река, на которой осталась Серая Шейка, весело кати­лась в горах, покрытых густым лесом. Место было глу­хое, и никакого жилья кругом. По утрам вода у берегов начинала замерзать, а днём тонкий, как стекло, лёд таял.

«Неужели вся река замёрзнет?» — думала Серая Шейка с ужасом.

Рис. Л.Кузнецова

Скучно ей было одной, и она всё думала про своих улетевших братьев и сестёр. Где-то они сейчас? Благополу­чно ли долетели? Вспоминают ли про неё? Времени было достаточно, чтобы подумать обо всём. Узнала она и одино­чество. Река была пуста, и жизнь сохранялась только в ле­су, где посвистывали рябчики, прыгали белки и зайцы. Раз со скуки Серая Шейка забралась в лес и страшно пе­репугалась, когда из-под куста кубарем вылетел Заяц.

— Ах, как ты меня напугала, глупая! — проговорил Заяц, немного успокоившись.— Душа в пятки ушла... И зачем ты толчёшься здесь? Ведь все утки давно уле­тели...

— Я не могу летать: Лиса мне крылышко перекуси­ла, когда я ещё была совсем маленькой...

— Уж эта мне Лиса!.. Нет хуже зверя. Она и до меня давно добирается... Ты берегись её, особенно когда река покроется льдом. Как раз сцапает...

Они познакомились. Заяц был такой же беззащитный, как и Серая Шейка, и спасал свою жизнь постоянным бег­ством.

— Если бы мне крылья, как птице, так я бы, кажется, никого на свете не боялся!.. У тебя вот хоть и крыльев нет, так зато ты плавать умеешь, а не то возьмёшь и ныр­нёшь в воду,— говорил он.— А я постоянно дрожу со стра­ху... У меня — кругом враги. Летом ещё можно спрятать­ся куда-нибудь, а зимой всё видно.

Скоро выпал и первый снег, а река всё ещё не поддава­лась холоду. Всё, что замерзало по ночам, вода разбивала. Борьба шла не на живот, а на смерть. Всего опаснее бы­ли ясные, звёздные ночи, когда всё затихало и на реке не было волн. Река точно засыпала, и холод старался сковать её льдом сонную.

Рис. Л.КузнецоваТак и случилось. Была тихая-тихая звё­здная ночь. Тихо стоял тёмный лес на берегу, точно стра­жа из великанов. Горы казались выше, как это бывает ночью. Высокий месяц обливал всё своим трепетным, иск­рившимся светом. Бурлившая днём горная река при­смирела, и к ней тихо-тихо подкрался холод, крепко-крепко обнял гордую, непокорную красавицу и точно прикрыл её зеркальным стеклом.

Серая Шейка была в отчаянии, потому что не замёрзла только самая середи­на реки, где образовалась широкая полынья. Свободного места, где можно было плавать, оставалось не больше пятнадцати сажен. Огорчение Серой Шейки дошло до
по­следней степени, когда на берегу показалась Лиса,— это была та самая Лиса, которая переломила ей крыло.

— А, старая знакомая, здравствуй!—ласково прого­ворила Лиса, останавливаясь на берегу.— Давненько не видались... Поздравляю с зимой.

— Уходи, пожалуйста, я совсем не хочу с тобой разго­варивать,— ответила Серая Шейка.

— Это за мою-то ласку! Хороша же ты, нечего ска­зать!.. А впрочем, про меня много лишнего говорят. Сами наделают что-нибудь, а потом на меня и свалят... Пока — до свиданья!

Когда Лиса убралась, приковылял Заяц и сказал:

— Берегись, Серая Шейка: она опять придёт.

Рис. Л.КузнецоваИ Серая Шейка тоже начала бояться, как боялся Заяц. Бедная даже не могла любоваться творившимися кру­гом неё чудесами. Наступила уже настоящая зима. Зем­ля была покрыта белоснежным ковром. Не оставалось ни одного тёмного пятнышка. Даже голые берёзы, ольхи, ивы и рябины убирались инеем, точно серебристым пухом. А ели сделались ещё важнее. Они стояли засыпанные снегом, как будто надели дорогую тёплую шубу.

Да, чудно, хорошо было кругом; а бедная Серая Шейка знала только одно, что эта красота не для неё, и трепетала при од­ной мысли, что её полынья вот-вот замёрзнет и ей некуда будет деться. Лиса действительно пришла через несколько дней, села на берегу и опять заговорила:

— Соскучилась я по тебе, уточка... Выходи сюда; а не хочешь, так я сама к тебе приду. Я не спесива...

И Лиса принялась ползти осторожно по льду к самой полынье. У Серой Шейки замерло сердце. Но Лиса не могла подобраться к самой воде, потому что там лёд был ещё очень тонок. Она положила голову на передние лапки, облизнулась и проговорила:

— Какая ты глупая, уточка... Вылезай на лёд! А впро­чем, до свиданья! Я тороплюсь по своим делам...

Лиса начала приходить каждый день — проведать, не застыла ли полынья. Наступившие морозы делали своё дело. От большой полыньи оставалось всего одно окно в сажень величиной. Лёд был крепкий, и Лиса сади­лась на самом краю. Бедная Серая Шейка со страху ны­ряла в воду, а Лиса сидела и зло подсмеивалась над ней:

— Ничего, ныряй, а я тебя всё равно съем... Выхо­ди лучше сама.

Рис. Л.Кузнецова

Заяц видел с берега, что проделывала Лиса, и возму­щался всем заячьим сердцем:

— Ах, какая бессовестная эта Лиса... Какая несчаст­ная эта Серая Шейка! Съест её Лиса...

По всей вероятности, Лиса и съела бы Серую Шей­ку, когда полынья замёрзла бы совсем, но случилось иначе. Заяц всё видел своими собственными косыми гла­зами.

Дело было утром. Заяц выскочил из своего логови­ща покормиться и поиграть с другими зайцами. Мороз был здоровый, и зайцы грелись, поколачивая лап­ку о лапку. Хотя и холодно, а всё-таки весело.

— Братцы, берегитесь! — крикнул кто-то.

Действительно, опасность была на носу. На опушке леса стоял сгорбленный старичок охотник, который под­крался на лыжах совершенно неслышно и высматривал, которого бы зайца застрелить.

«Эх, тёплая старухе шуба будет»,— соображал он, выбирая самого крупного зайца.

Он даже прицелился из ружья, но зайцы его заме­тили и кинулись в лес как сумасшедшие.

Рис. Л.Кузнецова

— Ах, лукавцы! — рассердился старичок.— Вот ужо я вас... Того не понимают, глупые, что нельзя старухе без шубы. Не мёрзнуть же ей... А вы Акинтича не обма­нете, сколько ни бегайте. Акинтич-то похитрее будет... А старуха Акинтичу вон как наказывала: «Ты смотри, старик, без шубы не приходи!» А вы сигать...

Старичок пустился разыскивать зайцев по следам, но зайцы рассыпались по лесу, как горох. Старичок поряд­ком измучился, обругал лукавых зайцев и присел на бе­регу реки отдохнуть.

— Эх, старуха, старуха, убежала наша шуба!—ду­мал он вслух.— Ну, вот отдохну и пойду искать другую...

Сидит старичок, горюет, а тут, глядь, Лиса по реке ползёт,— так и ползёт, точно кошка.

— Ге-ге, вот так штука! — обрадовался старичок.— К старухиной-то шубе воротник сам ползёт... Видно, пить захотела, а то, может, и рыбки вздумала половить.

Лиса действительно подползла к самой полынье, в которой плавала Серая Шейка, и улеглась на льду. Стариков­ские глаза видели плохо и из-за Лисы не замечали утки.

Рис. Л.Кузнецова«Надо так её застрелить, чтобы воротника не испор­тить,— соображал старик, прицеливаясь в Лису.— А то вот как старуха будет браниться, если воротник-то в дырьях окажется... Тоже своя сноровка везде надобна, а без снасти и клопа не убьёшь».

Старичок долго прицеливался, выбирая место в бу­дущем воротнике. Наконец грянул выстрел. Сквозь дым от выстрела охотник видел, как что-то метнулось на льду,— и со всех ног кинулся к полынье; по дороге он два раза упал, а когда добежал до полыньи, то только развёл руками,— воротника как не бывало, а в полынье плавала одна перепуганная Серая Шейка.