Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

 

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

(А.Г. Алексин)

Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало...

Худ. Т. ЕрёминаХуд. Т. ЕрёминаШурик ещё не умел читать, но уже знал эти стихи наизусть. Их читала ему мама. Стихи были грустные. И Шурик очень удивился, когда узнал, что Пушкин, оказывается, любил осень.

Шурик осени не любил. Не любил за то, что облетали листья и «реже солнышко блистало». А больше всего за то, что осенью часто шли дожди и мама не пускала его на улицу.

Но вот наступило такое утро, когда все окна были в извили­стых водяных тропинках, дождь бесчисленными молоточками заколачивал что-то в крышу, и всё-таки мама не удерживала Шурика дома. Она даже поторапливала его. И Шурик почувст­вовал, что теперь он совсем большой: ведь и папа тоже ходит на работу в любую погоду!

Мама вынула из шкафа зонтик и приятно похрустывающий белый плащ, который Шурик тайком надевал вместо халата, когда они с ребятами играли в докторов.

— Ты куда? — удивился Шурик.

— Тебя провожу.

— Меня... провожать? Да ещё с зонтиком? Что ты?!

Мама вздохнула и положила вещи обратно в шкаф.

Шурику очень нравилось бежать в школу под дождём...

Один раз он обернулся — и вдруг на другой стороне улицы увидел маму. На улице было много плащей и зонтиков, но маму он узнал сразу. А она, заметив, что Шурик обернулся, спрята­лась за углом старого двухэтажного дома.

«Прячется! Как маленькая!..» — сердито подумал Шурик. И побежал ещё быстрей, чтобы мама не вздумала догонять его.

Возле самой школы он обернулся ещё раз, но мамы уже не было. «Вернулась», — с облегчением подумал Шурик.

Ребята строились по классам. Молодая учительница проворно смахивала с лица мокрые прядки волос и кричала:

— Первый «В»! Первый «В»!

Шурик знал, что первый «В» — это он. Учительница повела ребят на четвёртый этаж.

Ещё дома Шурик решил, что ни за что не сядет за парту с девчонкой. Но учительница как-то очень просто и весело спро­сила его: «А ты, наверно, хочешь сесть с Черновой, да?» И Шурику показалось, будто он и правда всегда мечтал сидеть рядом, с Черновой. 

Учительница раскрыла журнал и начала перекличку. Ребята откликались не сразу: они не привыкли, чтобы их называли по фамилии. И смущались, конечно.

— А что вам смущаться? — удивилась учительница.— Это когда один новичок в классе, ему сперва трудно бывает, а вы все в одинаковом положении — все новички. Давайте поскорее знакомиться!

После переклички учительница сказала:

— Орлов, прикрой, пожалуйста, окно.

Шурика уже второй раз в жизни назвали по фамилии. Он сразу вскочил и подошёл к окну. Дотянуться до ручки ему было нелегко. Он приподнялся — и вдруг замер на цыпочках. За ок­ном, на улице, он увидел маму. Она стояла, закрыв зонтик, не обращая внимания на дождь, который струями стекал с плаща, и водила глазами по окнам школы. Мама, наверно, хотела уга­дать, в каком классе сидит её Шурик.

И тут Шурик не смог рассердиться. Наоборот, ему захотелось высунуться на улицу, помахать маме и громко, чтобы не заглу­шил дождь, крикнуть ей: «Не волнуйся! Не волнуйся, мамочка... Всё хорошо!» Но крикнуть он не мог, потому что на уроке кри­чать не полагается.

  

 

ЗА ОБЕДОМ

(С.А. Баруздин)

Как-то во время завтрака в детском саду была разбита та­релка. Никто не видел, как она упала со стола и разбилась на мелкие кусочки.

Зинаида Фёдоровна спросила ребят:

— Кто из вас разбил тарелку?

— Не я! — сказал Виталик.

— Не я! — сказала Лена.

— Не я! Не я! Не я! — сказали другие ребята.

Только Светлана посмотрела на Зинаиду Фёдоровну и тише всех сказала:

— Наверное, она сама как-нибудь разбилась...

— Ну ладно,— говорит Зинаида Фёдоровна,— идите пока играть.

Стали ребята играть и совсем забыли о случившемся. Не за­метили, как пролетело время и наступил час обеда.

Все помыли руки и сели за столы.

Нина Марковна принесла большой поднос, а на нём рядами стояли тарелки с супом.

Ребята начали обедать.

— А мне? — спрашивает Виталик.— У меня нет тарелки!

Все посмотрели на Виталика: и правда, нет у него тарелки.

— Тебе, Виталик, придётся подождать,— говорит Зинаида Фёдоровна.— Ведь у нас утром одна тарелка сама разбилась. Правда, ребята?

— Правда! — закричали ребята.

— Вот и неправда,— вдруг тихо сказала Светлана.— Тарелки сами не бьются. Это... это я... её нечаянно разбила. Я больше не буду! — И она пододвинула свою тарелку Виталику: — Ешь!

Тут все ребята повернулись к Светлане, а она покраснела и ни на кого не смотрит.

«Сейчас Зинаида Фёдоровна накажет Свету»,— решили ре­бята.

Но Зинаида Фёдоровна подошла к Светлане и сказала:

— Вот и хорошо, что тарелки у нас сами не бьются, а ребята говорят правду.

 

 

  

СТРАНА, ГДЕ МЫ ЖИВЕМ

(С.А. Баруздин)

С чего всё началось

Худ. Ф. ЛемкульХуд. Ф. ЛемкульУ меня есть хороший друг. По-настоящему его зовут Дмитри­ем Васильевичем. Ну, а мы зовём его просто Димкой.

Лет Димке не мало ни много — пять. Почти как вам. И, уж конечно, Димка, как и вы, всем на свете интересуется.

Однажды Димка спросил меня:

— А мы с тобой где?

— В квартире, — ответил я своему другу.

— А ещё где?

— В доме.

— А дом где?

— На улице.

— А улица?

— В Москве.

— А Москва?

— В Советском Союзе,— объяснил я.— Так наша страна на­зывается. Знаешь?

— Знаю,— согласился Димка,—А какая она, наша страна?

Долго я думал, как рассказать Димке про нашу страну, и на­конец предложил:

— Надо самому посмотреть, тогда поймёшь.

— А как?

— По-всякому можно,— сказал я.— Лучше всего, конечно, пешком по стране пройти или на лошади проехать. Тогда всё увидишь.

Можно на машине, на поезде или на пароходе прокатиться. Тоже неплохо.

Ну, а если побыстрее хочешь, можно на самолёте. Всего, ко­нечно, не увидишь, но кое-что...

— Давай на самолёте! — предложил Димка.— А где самолёт?

— Самолёт в аэропорту,— сказал я.

— Поехали в аэропорт! — предложил мой друг.

 

Главный город

Вот наш самолёт поднялся в воздух, и у Димки дух захватило. Под нами всё лежал огромный город — площади и улицы, дома и парки, заводы и стадионы. И Кремль под нами проплыл, и Дворец съездов, и Москва-река.

— И это всё Москва?— спрашивал Димка.

— Москва,— говорил я.

Говорил, а сам тоже удивлялся. Уж очень велика Москва и красива и с каждым годом всё больше и красивее стано­вится!

— Москва — главный город нашей страны,— сказал я,— и главный город России.

— Самый главный? — спросил Димка.— На всей земле?

— Пожалуй, и на всей земле,— согласился я.

 

Машины и зубры

Наш самолёт полетел выше туч, выше облаков. Кроме неба, ничего не стало видно. Внизу облака, а справа солнце.

— Доволен? — спросил я Димку.

— Доволен,— ответил он. А потом подумал и сказал: — Нет, не доволен.

— Это почему же? — удивился я.

— Потому...— сказал Димка. В самолёте лечу — доволен. А не вижу ничего — не доволен.

— Ну, эта беда поправимая! Ведь самолёт наш необыкно­венный.

Мы попросили лётчиков спуститься пониже. Спустились — и вскоре землю увидели. Это была Украина.

— Там что? — спросил Димка, заметив на земле большие жёлтые квадраты.

— Пшеница. Из неё белый хлеб делают. Ел?

Димка только улыбнулся:

— Конечно, ел. А там?

— Клевер.

— А там?

— Сахарная свёкла. Из неё сахар варят.

— А там?..

Проплывали под нами и поля, и сёла, и города, и заводы. И самая главная украинская река Днепр. А на ней стоит главный город Украины — Киев, чудесный большой город-красавец.

Тут Димка посмотрел вниз и увидел плотину.

— А это что?

— Это электростанция, Днепрогэс называется,— объяснил я.— Когда-то она была самой большой в стране. А теперь есть другие — побольше. Кременчугская, например, или Каховская. Возле них целые моря на Днепре родились. А скоро будет ещё и Днепрогэс-2.

Рядом с Днепрогэсом тоже большой город. Улицы прямые, зелёные, заводские трубы подпирают небо.

— А это что?

— Город Запорожье,— сказал я и спросил своего друга: — А какие у нас самые маленькие легковые машины? Знаешь?

— Известно, «Запорожцы»! — ответил Димка.

— Верно,— согласился я.— Их здесь выпускают. А дальше будет Донбасс. В Донбассе уголь добывают, металл в домнах льют. Без угля и металла ни одной машины не сделаешь. А в украинском городе Львове автобусы выпускают: «Львов», «Ту­рист», «Спутник» и «Украина». Видел?

— Красивые! — подтвердил Димка.— Значит, на Украине всё есть?

— Вот мы с тобой над Москвой летели,— сказал я,— В Моск­ве всё есть: и заводы разные, и фабрики, и школы. Так и везде. У нас в стране, куда ни поедешь, всё есть. И всё-таки в каждом крае, в каждой республике есть что-то своё, особое...

Только мы об этом заговорили, внизу появились сады и ви­ноградники. Очень много садов, а виноградников и того больше.

— Это Молдавия,— объяснил я.— Молдаване растят для нас с тобой виноград и яблоки, груши и сливы, ягоды и табак.

— Табак? — удивился Димка.— Это для тебя.

— Пожалуй, верно! — согласился я.— Табак — это больше для меня. Зато компоты здесь для тебя делают.

— А где самые большие автомашины делают? — принялся за своё Димка.

— На Украине «Кразы», а в Белоруссии... Сейчас увидим!

Как раз вскоре мы над Белоруссией полетели. Поля увиде­ли — тоже разных цветов.

— Это лён,— объяснил я Димке.— А это картофель, а это капуста, а это...

Большой город Минск Димка и сам увидел.

— Вот здесь выпускают самые большие грузовики,— объяс­нил я,— Двадцать пять тонн поднимают, а есть и сорок, и больше...

— «МАЗы» называются! — не дал мне досказать Димка.— А если поставить рядом «Краз», «МАЗ» и «Запорожец», здорово получится, правда?

Хотел я Димку от автомобильного разговора отвлечь. Под на­ми была Беловежская пуща. Леса и леса. Конца им и края не видно.

— В этих лесах зубры водятся,— сказал я.— Слыхал о та­ких?

— Слышал,— подтвердил Димка,— И в зоопарке видел. А ещё такие зубры на всех «МАЗах» сидят, на радиаторах. Как медведи на ярославских грузовиках. Я знаю. Верно?

Вот и попробуйте моего друга зубрами удивить!

 

Страна, где мы живём

Всю страну облетели мы с моим другом и всюду что-нибудь интересное встречали. На Украине и в Молдавии хорошо, и в Бе­лоруссии интересно. О Прибалтике можно много рассказывать, и о Волге никак не меньше. Чего только не повидали мы на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке, в Средней Азии и на Кавказе!

Но настал конец нашему путешествию — вернулись мы в Москву.

— Как, доволен? — спросил я своего друга.

— Ух! — сказал Димка, и это, видно, означало, что путешест­вие ему понравилось.

— Так какая же она, наша страна? — спросил я Димку.

— Большая! — сказал Димка.

— А ещё?

— Богатая!

— А ещё?

— Сильная!

— А ещё?

— Дружная!

— А ещё?

— Добрая!

— А ещё?

Тут Димка подумал-подумал и добавил:

— Наша!

— Верно! — согласился я.— Страна — наша! Она и большая, и богатая, и сильная, и дружная, и добрая! А станет наша стра­на ещё богаче, ещё сильнее, ещё красивее. Потому что советские люди под руководством партии коммунистов хорошо трудятся, строят новую, счастливую жизнь.

А называется эта новая, по-настоящему счастливая жизнь — коммунизм!

 

 

ШЕЛ ПО УЛИЦЕ СОЛДАТ

(С.А. Баруздин)

 День рождения красного солдата

Худ. Ф. ЛемкульХуд. Ф. ЛемкульШёл по улице солдат. С виду и не солдат совсем. Ни шинели на нём, ни шапки с красной звездой. Рабочая телогрейка, сапо­ги да кепка. Просто рабочий. Но за спиной у него винтовка со штыком. И рядом с ним шли такие же рабочие с оружием и мо­ряки с крейсера «Аврора».

Шёл солдат по петроградским улицам, по набережной Невы. Шёл к царскому Зимнему дворцу. Там — белые! Враги! Впере­ди — враги. На соседней улице —враги, за углом каждого до­ма — враги. На набережной Зимней канавки — враги. Дворец всё ближе и ближе.

Отряд рабочих и моряков подходил к Зимнему дворцу. И не только этот отряд. Со всех сторон окружали дворец красные революционные рабочие, солдаты, матросы.

Но вот прозвучал выстрел. Один, другой, третий. Это пушки революционного крейсера «Аврора».

— Вперёд! — крикнул солдат.

Бросились люди на штурм Зимнего дворца. До глубокой ночи шел тяжёлый бой.

И вот — победа! Зимний дворец взят!

А на рассвете следующего дня солдат стоял уже у дверей Смольного — штаба революции.

В Смольном выступал Вла­димир Ильич Ленин.

Во дворе Смольного горели костры. Стояло холодное ок­тябрьское утро. Отряды рево­люционных бойцов уходили на бой с недобитым врагом.

— Дяденька, а вы кто — белый или красный?

Перед солдатом появились два мальчишки — оба маленькие, в одинаковых картузах и одеты кое-как.

Обиделся солдат:

— Почему же белый? Красногвардеец я. Не видите?

— А как увидишь? — сказал один мальчишка.

— И формы на вас, дяденька, нет. И красного ничего нет! — сказал другой.— Как узнать!

— Будет и форма! Да ещё с красной звездой! И ружьишко получше будет! — пообещал солдат.

Вдруг оба мальчишки попросили:

— Нам бы в Красную гвардию записаться! А-а? Дяденька! Запишите нас!

— Эх, чего захотели! — сказал солдат. Потом смягчился — вспомнил: скоро и у него такой сынишка будет.—Малы ещё! Подрастёте — запишем!

 

Точно в цель!

Шёл по улице солдат. Совсем молодой солдат, а на груди у него боевой орден.

Откуда орден, когда солдат на войне не был? Да и не мог он быть на войне. Война уже кончилась, а солдат ещё на свет не родился.

И вот сейчас, в мирное время, получил молодой солдат боевой орден. За что?

А было так.

Высоко в небе летел самолёт. Так высоко, что с земли не уви­дишь, не услышишь. Самолёт не наш — чужой, из далёкой стра­ны. Заокеанский.

Приказали лётчику: незаметно пролететь над Советским Сою­зом и рассекретить наши военные тайны.

Где какой завод у нас стоит — сфотографировать.

Где какие воинские части — сфотографировать.

Где какие военные аэродромы — сфотографировать.

Не виден был чужой самолёт с земли, да только наши слав­ные зенитчики по приборам его обнаружили. Где летит, на ка­кой высоте, даже марку самолёта определили точно.

— По местам! — раздалась команда.

Заняли ракетчики свои места. Направили ракету на невиди­мую цель.

Доложили:

— Готово!

Ещё команда. Взрыв!

Пошла ракета высоко в небо, оставляя за собой хвост дыма.

Минута, другая, а ракета уже цель нашла.

Загорелся самолёт.

А лётчик на парашюте выбросился и долго ещё удивлялся по­том, как это его на такой высоте обнаружили и сбили.

А зенитчикам нашим, ракетчикам, ордена дали за точное по­падание.

И самому молодому солдату тоже.

 

Когда пройдёт немного времени

Шёл по улице солдат. Знакомый солдат. Где мы его видели? Кажется, он похож на того солдата, что брал Зимний дворец в семнадцатом году. И на того, что с победой пришёл после граж­данской войны в году двадцать втором. И на солдата, который в тридцатом году защищал наши границы. А ещё на солдата,
за­щищавшего нашу Родину на Хасане в тридцать восьмом и на Ка­рельском перешейке в тридцать девятом и сороковом. И уж ко­нечно, он похож на героического солдата Великой Отечественной войны. На того, кто победил фашистскую Германию и разгромил фашистскую Японию. На того, кто освободил народы Европы и дальневосточной Азии от фашистского рабства. И на молодых солдат-ракетчиков, солдат-защитников, солдат, которые приходят на помощь своим друзьям, тоже похож.

Да, он похож на твоих дедов, отцов, старших братьев. И всё же...

Шёл по улице солдат. Это — ты.

Пройдёт немного лет. Для кого десять, для кого двенадцать, для кого чуть больше, и ты станешь солдатом. Не для того, что­бы нападать на другие страны, а для того, чтобы защищать свою страну.

Ты станешь солдатом.

Ты станешь солдатом героической Советской Армии!

Ты станешь солдатом Советской страны!

Ты станешь солдатом великого советского народа!

 

 

РАССКАЗЫ О СУВОРОВЕ И РУССКИХ СОЛДАТАХ

(С.П. Алексеев)

Всюду известны

Суворов с детства мечтал стать военным. Однако он был сла­бым и болезненным мальчиком. «Ну где же тебе быть воен­ным! — смеялся над ним отец.— Ты и ружья не подымешь!» Сло­ва отца огорчали Суворова. Он решил закаляться.

Наступят, бывало, зимние холода, все оденутся в тёплые шубы или вовсе не выходят из дому, а маленький Суворов наки­нет лёгкую куртку и целый день проводит на улице. Насту­пит весна. Только вскроются реки, ещё никто и не думает ку­паться, а Суворов — бух в студёную воду. Его не страшили те­перь ни жара, ни холод. Мальчик много ходил, хорошо научился ездить верхом. Суворов окреп. Шестнадцати лет он поступил на военную службу.

Семьдесят лет прожил Суворов. Пятьдесят четыре из них он провёл в армии. Начал службу простым солдатом. Кончил её фельдмаршалом и генералиссимусом.

Тридцать пять больших боёв и сражений провёл Суворов. Во всех он был победителем.

 

Медаль

Молодой, необстрелянный солдат Кузьма Шапкин во время боя у реки Рымник струсил и весь день просидел в кустах.

Не знал Шапкин, что Суворов его приметил.

В честь победы над турками в суворовскую армию были при­сланы ордена и медали. Построили офицеры свои полки и роты. Прибыл к войскам Суворов, стал раздавать награды.

Стоял Шапкин в строю вместе со всеми и ждал, чтобы скорее всё это кончилось. Совестно было солдату.

И вдруг... Шапкин вздрогнул, решил, что ослышался.

— Гренадер Шапкин, ко мне! — закричал Суворов.

Стоит солдат, словно в землю ногами вкопанный, не шелох­нётся.

— Гренадер Шапкин, ко мне! — повторил Суворов.

— Ступай же, ступай,— подтолкнули Кузьму солдаты.

Вышел Шапкин, потупил глаза, покраснел. А Суворов раз — и медаль ему на рубаху.

Вечером солдатам раздали по чарке вина. Расселись солдаты у палаток, стали вспоминать подробности боя, перечислять, за что и кому какие награды. Капелюхе за то, что придумал, как отбить у турок окопы. Жакетке — за турецкий штандарт. Дындину — за то, что один не оробел перед десятком турок и хоть изнемог в ранах, а в плен не дался. Получили медали и Гагин, и Хотин, и Знамов.

— Ну, а тебе за что же медаль? — спрашивают солдаты у Шапкина.

А тому и ответить нечего.

Носит Шапкин медаль, да только покоя себе не находит. По­давлен. Товарищей сторонится. Целыми днями молчит.

— Тебе что же, медаль язык придавила?! — шутят солдаты.

Прошла неделя, и совсем изглодала совесть солдата. Не вы­держал Шапкин, пошёл к Суворову. Входит в палатку и возвра­щает медаль.

— Помилуй бог! — воскликнул Суворов.— Награду назад!

Опустил Шапкин голову низко-низко, к самому полу, и во всём признался Суворову.

«Ну,— думает,— пропадай моя голова».

Рассмеялся Суворов, обнял солдата.

— Молодец! — произнёс.— Знаю, братец, без тебя всё знаю. Хотел испытать. Добрый солдат. Добрый солдат. Памятуй: ге­роем не рождаются, героем становятся. Ступай. А медаль, ладно, пусть полежит у меня. Только, чур, медаль твоя. Тебе заслужить. Тебе и носить.

Не ошибся Суворов.

В следующем бою Шапкин первым ворвался в турецкую кре­пость, заслужил и медаль и великую славу.

  

 

 

НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ

(С.П. Алексеев)

Худ. В. ТрубковичХуд. В. ТрубковичВ деревню Малые Кочки приехал новый учитель. Матрос, бал­тиец, авроровец. Учитель он, правда, временный: до той поры, пока настоящий прибудет. Старый сбежал, вот и понадобилась срочно замена.

Явился учитель в класс. Притихли ребята, ждут, когда тот начнёт им про буквы и цифры рассказывать.

А матрос — раз им про «Аврору». На следующий день — про штурм и про взятие Зимнего. Потом про партию большевиков, про Советскую власть и про товарища Ленина.

Интересно ребятам. Уставят глаза на матроса, сидят, слу­шают.

Прошло несколько дней, стал матрос у ребят проверять, что те поняли и что недопоняли. Спросил про «Аврору» и про взя­тие Зимнего.

— А что такое партия большевиков?

Это та, что самая лучшая,— торопятся ответить ребята.— Партия большевиков за то, чтобы землю крестьянам, заводы рабочим, мир всем народам.

— Верно,— кивает матрос головой.— Нy, а что такое Советская власть?

— Это когда правят страной не царь, не буржуи, а трудовой народ.

Доволен матрос. Смотри, какие умные стали ребята. Начал матрос объяснять, как буква «а» пишется, как буква «б». Сколь­ко будет один и один, сколько два и два. Дальше матрос не успел. Отозвали матроса.

Вскоре приехал настоящий учитель. Девушка-большевичка Зоя.

— Ну, что вы изучали?

— Про «а» и про «б».

— Про один и один, про два и два.

— Ну, а ещё?

Жмутся ребята.

— Немного вы изучили,— говорит Зоя.— Видать, не очень прилежные?

Обидно слышать такое ребятам. Поднялся Еремей Торопыгин:

— Зато мы про Ленина знаем.

— Верно, верно! — закричали ребята.

— И про Советскую власть.

— И про партию большевиков.

— И про штурм и про взятие Зимнего.

Улыбнулась Зоя.

— Кто же вам рассказал?

— Он, он, балтиец, авроровец!

Задумалась Зоя: «Молодец балтиец, с главного начал». Жалко ей, что не застала она матроса. И ребятам жаль,что матрос уехал. Так ведь матрос не учитель. У матроса  свои, другие дела. 

 

  

 

РЫЦАРЬ

(В.К. Железников)

Саша вышел во двор и огляделся... Двор был пуст, только у гаража, который стоял в глубине, ворота были открыты на­стежь.

Ну, машины — это была его страсть. Он знал все марки со­ветских автомобилей.

Саша подошёл к гаражу, осторожно заглянул и остановился на пороге. Дальше идти без разрешения он боялся.

Шофёр, совсем молодой на вид парень, возился в моторе «Волги». Он поднял голову и улыбнулся.

— Здравствуйте, дядя,— сказал Саша.

— Здравствуй, малый, если не шутишь,— ответил шофёр.

— Я не шучу.— Саше понравилось, что шофёр назвал его малым.

— А если не шутишь, вот тебе ведро, принеси воды,— сказал шофёр.— Вон там, в глубине гаража, есть водопровод.

Саша взял ведро, дужка его глухо звякнула. И он, Саша, пошёл в глубь гаража.

В гараже было полутемно, но Саша совсем не боялся, он легко и свободно шёл среди машин. Потом набрал полнёхонько ведро воды, еле дотащил, а когда шофёр сказал, что ведро, по­жалуй, было для него тяжёлым, он улыбнулся: ерунда, мол, не такие таскали. Хотя в своей жизни не притащил ни одного ведра воды. И сейчас, когда тащил, от собственной неловкости облил себе ноги.

Шофёр залил воду в машину, закрыл капот и протянул Саше руку.

— Заходи, когда будет время, — сказал он

Саша крепко пожал ему руку и ответил:

— Обязательно зайду, я ведь живу в этом доме.

Прошло несколько дней, и как-то этот шофёр, выезжая из ворот, обругал Сашину бабушку. Она стояла в воротах, разго­варивала с женщиной и не видела, что загородила дорогу ма­шине.

— Эй, тётка! — грубо крикнул шофёр.— Нашла где стоять, а то толкану машиной, костей не соберёшь!

И Саша это всё услышал. Это так кричали на его бабушку, на самого хорошего, доброго человека! И кричал не кто-нибудь, а его друг-шофёр. Саша покраснел, потом побелел и вдруг бро­сился со всех ног за машиной. Он подскочил к шофёру и крик­нул ему в лицо:

— Если вы ещё раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас... я вас ударю! — Он кричал высоким тонким голоском.

Вот, сейчас что-то должно было случиться.

— Ух ты! — сказал шофёр.— Какой рыцарь, прямо благо­родный рыцарь,— Он оглушительно рассмеялся.

Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему было стыдно. До сих пор он часто гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на зем­лю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имя.

А Саша стоял перед ним, как дикий зверёк,— решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. И только где-то в глубине его глаз шофёр увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:

— Ну прости, малый, виноват, кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.

Он тронул машину и помахал Саше рукой.

А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в своё дело, но потом передумала. Разве можно ругать че­ловека за благородные поступки? Нет, конечно! И бабушка это отлично знала.

...Так у неё было хорошо на сердце, ведь до чего дожила: Саша заступился за неё! Значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек.

 

 

к содержанию