Снежная королева

(Г.Х. Андерсен)

 

 История первая 
в которой говорится о зеркале и его осколках

 

Худ. Н.А. РащектаевНу, начнем! Дойдя до конца нашей исто­рии, мы будем знать больше, чем теперь.

Так вот, жил однажды тролль, злющий-презлющий, как сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зерка­ло, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же не­годное и безобразное, напротив, так и бросалось в глаза и казалось еще хуже. Прекраснейшие пейзажи выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей — уродами или казались стоящими кверху ногами и без животов, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля — у него была своя школа — рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.

Худ. Н.А. Ращектаев

— Теперь только, — говорили они, — можно увидеть весь мир и лю­дей в их настоящем свете!

И вот они были с зеркалом повсюду. Скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искажен­ном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба.

Все выше и выше летели они, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги.

Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, несравненно боль­ше вреда, чем само зеркало. Некоторые из них величиной всего с пес­чинку, разлетаясь по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал ви­деть все навыворот или замечать в каждой вещи одно лишь дурное, так как каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось прежде це­лое зеркало.

Худ. Н.А. РащектаевНекоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие — такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей.

На­конец, были такие осколки, которые пошли на очки; только беда была, если люди надевали их для того, чтобы смотреть на вещи и судить о них вернее.

Злой тролль хохотал до колик в животе и наслаждался, словно его щекотали. А по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же!

 

 

 

История вторая
Мальчик и девочка

 

Худ. Н.А. РащектаевВ большом городе, где столько домов и лю­дей, что не всем удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика и где поэтому большинству жителей при­ходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик побольше цветочного горшка.

Родители их жили под самой крышей в двух смежных домах. Там, где кровли домов почти сходились, под выступами кровель шел водосточ­ный желоб, и туда как раз были обращены чердачные окошки обеих се­мей. Таким образом, стоило только перешагнуть с одного желоба на дру­гой — и вы попадали к соседям.

У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли овощи и небольшие кусты роз — в каждом по одному; кусты чудесно раз­растались. Родителям пришло в голову поставить эти ящики поперек же­лобов, и словно две цветущие грядки протянулись от одного окна к дру­гому. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты обрамляли окна и сплетались ветвями; а мальчик и девочка ходили друг к другу по крыше в гости и сидели на скамеечке под розами. Тут они чудесно играли.

Зимою окна зачастую замерзали, и это удовольствие прекращалось. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерз­шим стеклам — сейчас же оттаивало чудесное отверстие, такое круглое-круглое, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок — это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка: Кай и Герда.

Летом они в один прыжок могли очутиться друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе же ветер крутил снег.

— Это роятся белые пчелки! — говорила старая бабушка.

— А у них тоже есть королева? — спрашивал мальчик: он знал, что у настоящих пчел есть такая.

— Есть, — отвечала бабушка. — Она там, где рой всего гуще, она больше всех и никогда подолгу не остается на земле — всегда взлетает на черное облако. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и за­глядывает в окошки, и стекла тогда покрываются ледяными узорами, словно цветами.

— Видели, видели! — говорили дети и верили, что все это сущая правда.

— А Снежная королева не может войти сюда? — спросила раз де­вочка.

— Пусть-ка попробует! — сказал мальчик. — Я посажу ее на теп­лую печку, вот она и растает.

Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом.

Вечером, когда Кай был дома и почти совсем разделся, соби­раясь лечь спать, он вскарабкался на стол у окна и поглядел в малень­кий, оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежин­ки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала рас­ти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, закутанную в тон­чайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звез­дочек. Она была так прелестна и нежна, но изо льда, из ослепительного, сверкающего льда, и все же живая! Глаза ее сияли, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни покоя. Она кивнула мальчику и поманила его ру­кой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькну­ло что-то похожее на большую птицу.

На другой день был славный мороз, но затем сделалась оттепель, а там пришла и весна. Солнце светило, зелень опять показалась из земли, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и дети снова сидели в своем маленьком садике высоко над всеми этажами.

В то лето розы цвели особенно пышно.

Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на солнечное сияние и разговаривали с ним. Один раз Кай и Герда рассматривали книжку с картинками — зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять.

— Ай! — вскрикнул вдруг мальчик. — Меня кольнуло прямо в серд­це, и что-то попало в глаз!

Девочка обвила ручонкой его шею; он мигал глазами, но ни в одном ничего не было видно.

— Должно быть, выскочило, — сказал он.

Но в том-то и дело, что нет. Это был как раз крошечный осколок дьявольского зеркала.

Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в ку­сок льда! Боль прошла, но самый осколок остался.

— О чем же ты плачешь? — спросил он Герду. — Мне совсем не больно. Какая ты делаешься некрасивая! Фу! — закричал он затем. — Эту розу точит червь. А та совсем кривая. Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат!

Худ. Н.А. Ращектаев

И он толкнул ящик ногою и обломал две розы.

— Кай, что ты делаешь? — закричала девочка, а он, увидя ее испуг, сорвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно.

Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками — он го­ворил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказыва­ла ли что-нибудь бабушка — он придирался к ее словам. А потом... до­шел и до того, что крался за ней, передразнивая ее походку, стал надевать очки, подражать ее голосу. Выходило очень похоже и смешило людей. Ско­ро мальчик выучился передразнивать и всех соседей. Он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, и люди говорили:

— Что за голова у этого мальчугана!

А причиной всему был осколок зеркала, что попал ему в глаз, а за­тем и в сердце. Потому-то он и передразнивал даже маленькую милень­кую Герду, которая любила его всем сердцем.

И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда шел снег, он явился с большим увеличительным стеклом и подставил под снег полу своего синего пальто.

— Погляди в стекло, Герда, — сказал он.

Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звез­ду. Это было очень красиво.

— Видишь, как искусно сделано! — сказал Кай. — Это гораздо ин­тереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы только они не таяли!

Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спи­ною, крикнул Герде в самое ухо: «Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками!» — и убежал.

На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, при­вязывали свои санки к крестьянским саням и прокатывались таким обра­зом довольно далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его на площа­ди появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел кто-то укутанный в белую меховую шубу и в такой же шапке. Сани объехали вокруг площади два раза. Кай живо привязал к ним свои санки и пока­тился. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в пе­реулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точ­но знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но че­ловек в шубе кивал ему, и он продолжал ехать.

Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, да так густо, что Кай не мог видеть своей протянутой руки. Мальчик пос­пешил отпустить веревку, которою зацепился за большие сани, но сан­ки его точно приросли к ним и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал — никто не услышал его. Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал.

Худ. Н.А. РащектаевСнежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепитель­но белая женщина — Снежная королева; и шуба и шапка на ней были из снега.

— Славно проехались! — сказала она. — Но ты совсем замерз — по­лезай ко мне в медвежью шубу!

И, посадив мальчика в сани, она завернула его в свою шубу. Кай словно опустился в снежный сугроб.

— Все еще мерзнешь? — спросила она и поцеловала его в лоб.

У! Поцелуй ее был холоднее льда, он пронизал его насквозь и до­шел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Каю показалось, что он сейчас умрет... Но это только на одну минуту, а потом, напротив, ему стало хорошо, он даже совсем перестал зябнуть.

— Мои санки! Не забудь мои санки! — вспомнил он прежде всего о санках.

И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая и полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.

— Больше я не буду целовать тебя, — сказала она. — А не то зацелую до смерти.

Кай взглянул на нее. Она была так хороша! Более умного, прелестно­го лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ле­дяною, как в тот раз, когда сидела за окном и кивала ему головой.

Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре дейст­вия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квад­ратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему по­казалось, что он в самом деле знает мало.

В тот же миг Снежная королева подхватила его, и они взвились на черное облако. Буря выла и стонала, словно распевала старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ни­ми дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком чер­ные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь — днем он спал у ног Снежной коро­левы.

 

 

История третья
Цветник женщины, умевшей колдовать

 

История четвертая
Принц и принцесса

 

Худ. Н.А. РащектаевПришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой во­рон. Он долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец загово­рил:

— Кар-кар! Здравствуй!

Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, же­лал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету совсем одна. Слово «одна» Герда поняла отлично и сразу почувствовала все его значение. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видел ли он Кая.

Ворон задумчиво покачал головой и сказал:

— Очень вероятно, очень вероятно!

— Как! Правда? — воскликнула девочка и чуть не задушила воро­на поцелуями.

— Потише, потише! — сказал ворон. — Я думаю, что это был твой Кай. Но теперь он, верно, забыл тебя со своею принцессой!

— Разве он живет у принцессы? — спросила Герда.

— А вот послушай, — сказал ворон. — Только мне ужасно трудно говорить по-вашему. Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше.

— Нет, этому меня не учили, — сказала Герда.

— Ну ничего, — сказал ворон. — Расскажу как сумею, хоть и плохо.

И он рассказал обо всем, что сам знал.

— В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты на свете и позабыла все, что в них прочла, — вот какая умница! Раз как-то сидела она на тро­не — а веселья-то в этом не слишком много, как говорят люди, — и на­певала песенку: «Отчего бы мне не выйти замуж?» «А ведь и в самом де­ле!» — подумала она, и ей захотелось замуж.

Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать, — это ведь так скучно! И вот барабанным боем созвали всех придворных дам и объявили им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: «Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!» Все это истинная правда! — прибавил ворон. — У меня при дворе есть невеста — она руч­ная ворона, — от нее-то я и знаю все это.

На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной наружности может явиться во дворец и побеседовать с прин­цессой; того же, кто будет держать себя вполне свободно, как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья.

— Да, да! — повторил ворон. — Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою. Народ повалил во дворец валом, пошла давка и толкотня, но толку не вышло никакого ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили отлично, но стоило им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию всю в серебре, а лакеев в золоте и вступить в огромные, залитые светом залы, как их брала оторопь. Подступят к трону, где сидит прин­цесса, да и повторяют только ее же последние слова, а ей вовсе не это было нужно. Право, их всех точно опаивали дурманом! А выйдя за ворота, они опять обретали дар слова. От самых ворот до дверей тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам там был и видел.

— Ну, а Кай-то, Кай? — спросила Герда. — Когда же он явился? И он пришел свататься?

— Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно.

— Это Кай! — обрадовалась Герда. — Я нашла его! — И она захло­пала в ладоши.

— За спиной у него была котомка, — продолжал ворон.

— Нет, это, верно, были его саночки! — сказала Герда. — Он ушел из дому с санками.

— Очень возможно, — сказал ворон. — Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидав гвардию в серебре, а на лестницах лакеев в золоте, он ни капель­ки не смутился, кивнул головой и сказал: «Скучненько, должно быть, стоять тут на лестнице, я лучше войду в комнаты!» Залы были залиты светом. Тайные советники и превосходительства расхаживали без сапог, разнося золотые блюда, — торжественнее уж нельзя было! А его сапоги громко скрипели, но он этим не смущался.

— Это, наверно, Кай! — воскликнула Герда. — Я знаю, что на нем были новые сапоги. Я сама слышала, как они скрипели, когда он прихо­дил к бабушке.

— Да, они так скрипели порядком, — продолжал ворон. — Но он смело подошел к принцессе. Она сидела на жемчужине величиною с коле­со прялки, а кругом стояли придворные дамы со своими служанками и служанками служанок и кавалеры с камердинерами, слугами камердине­ров и прислужниками камердинерских слуг. Чем ближе кто-нибудь сто­ял к дверям, тем важнее, надменнее держался. На прислужника камерди­нерских слуг, стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без дрожи — такой он был важный!

— Вот страх-то, — сказала Герда. — А Кай все-таки женился на принцессе?

— Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, — так, по крайней мере, сказала мне моя руч­ная невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже.

— Да-да, это Кай! — сказала Герда. — Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями!.. Ах, проводи же меня во дворец!

— Легко сказать, — отвечал ворон, — да как это сделать? Постой, я поговорю с моей ручной невестой, она что-нибудь придумает и посове­тует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то пускают таких девочек!

— Меня впустят! — сказала Герда. — Когда Кай услышит, что я тут, он сейчас же прибежит за мною.

— Подожди меня тут у решетки, — сказал ворон, повертел головой и улетел.

Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:

— Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот ма­ленький хлебец. Она стащила его в кухне — там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть: ты ведь босая — гвардия в се­ребре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцес­сы с черного хода, и знает, где достать ключ.

И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, где один за дру­гим падали осенние листья, и когда все огоньки в дворцовых окнах по­гасли, ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу.

О, как билось сердечко Герды от страха и нетерпения! Точно она со­биралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Герда так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы; она ясно видела, как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз. Он, вероятно, об­радуется, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, и узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости...

Но вот они и на площадке лестницы. На шкафу горела лампочка, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда при­села и поклонилась, как учила ее бабушка.

— Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, барыш­ня! — сказала ручная ворона. — И ваша жизнь также очень трогатель­на! Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Мы пойдем пря­мой дорогой, тут мы никого не встретим.

—  А мне кажется, кто-то идет за нами, — сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавале­ры верхами.

— Это сны! — сказала ручная ворона. — Тем лучше для нас, удоб­нее будет рассмотреть спящих.

Худ. Н.А. РащектаевТут они вошли в первый зал, где стены были обиты розовым атла­сом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Один зал был велико­лепнее другого. Герда была совсем ослеплена этой роскошью. Наконец они дошли до спальни. Потолок напоминал, верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался тол­стый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая — красная, и в ней Герда на­деялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепест­ков и увидела темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь; принц проснулся и повернул голову... Ах, это был не Кай!

Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случи­лось. Герда заплакала и рассказала всю свою историю, упомянув и о том, что сделали для нее вороны.

— Ах ты бедняжка! — сказали принц и принцесса, похвалили во­рон, объявили, что ничуть не гневаются на них — только пусть они не делают этого впредь, — и захотели даже наградить их.

— Хотите быть вольными птицами? — спросила принцесса. — Или желаете занять должность придворных ворон на полном содержании из кухонных остатков?

Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе — они подумали о старости и сказали:

— Хорошо ведь иметь верный кусок хлеба на старости лет!

Принц встал и уступил свою постель Герде; больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручки и подумала: «Как добры все люди и животные!», закрыла глазки и сладко заснула. Сны опять при­летели в спальню, но теперь они везли на маленьких саночках Кая, кото­рый кивал Герде головою. Увы, все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.

На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позво­лили ей оставаться во дворце, сколько она пожелает.

Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогости­ла всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с ло­шадью и пару башмаков — она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца.

Худ. Н.А. РащектаевЕй дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала карета из чистого золота, с сияющи­ми, как звезды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форейто­ров — ей дали и форейторов — красовались на головах маленькие золо­тые короны.

Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути.

Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку пер­вые три мили и сидел в карете рядом с нею — он не мог ехать, сидя спи­ною к лошадям. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не ехала провожать Герду, потому что страдала головными болями, с тех пор как получила должность при дворе и слишком много ела. Ка­рета битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сидень­ем — фруктами и пряниками.

— Прощай! Прощай! — закричали принц и принцесса.

Герда заплакала, ворона тоже. Тяжелое было расставание! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.

 

 

История пятая
Маленькая разбойница

 

Худ. Н.А. РащектаевВот Герда въехала в темный лес, в котором жили разбойники; карета горела как жар, она резала разбойникам глаза, и они этого не потерпели.

— Золото! Золото! — закричали они, схватив лошадей под уздцы, убили маленьких форейторов, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду.

—   Ишь какая славненькая, жирненькая! Орешками откормлена! — сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями. — Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет?

И она вытащила острый сверкающий нож. Вот ужас!

— Ай! — закричала она вдруг: ее укусила за ухо собственная дочка, которая сидела у нее за спиной и была такая необузданная и своеволь­ная, что просто любо. — Ах ты дрянная девчонка! — закричала мать, но убить Герду не успела.

— Она будет играть со мной, — сказала маленькая разбойница. — Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке.

И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Разбойники захохотали:

— Ишь как пляшет со своей девчонкой!

— Я хочу сесть в карету! — закричала маленькая разбойница и на­стояла на своем — она была ужасно избалованна и упряма.

Они уселись с Гердой в карету и помчались в чащу леса.

Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в пле­чах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то пе­чальные. Она обняла Герду и сказала:

— Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя. Ты, верно, принцесса?

— Нет, — отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.

Маленькая разбойница серьезно поглядела на нее, слегка кивнула го­ловой и сказала:

— Они тебя не убьют, даже если я и рассержусь на тебя, я лучше са­ма убью тебя!

И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошень­кую мягкую теплую муфточку.    

Вот карета остановилась; они въехали во двор разбойничьего замка.

Он весь был в огромных трещинах; из них вылетали вороны и воро­ны. Откуда-то выскочили огромные бульдоги; казалось, каждый из них легко проглотит человека, но они только высоко подпрыгивали в воздух и даже не лаяли — это было запрещено. Посреди огромной залы с полу­развалившимися, покрытыми копотью стенами и каменным полом пы­лал огонь. Дым подымался к потолку и сам должен был искать себе вы­хода. Над огнем кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зай­цы и кролики.

— Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца, — сказала Герде маленькая разбойница.

Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была по­стлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках боль­ше сотни голубей. Все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились.

— Все мои! — сказала маленькая разбойница, схватила одного го­лубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. — На, поцелуй его! — крикнула она, ткнув голубя Герде прямо в лицо. — А вот тут си­дят лесные плутишки, — продолжала она, указывая на двух голубей, си­девших в небольшом углублении в стене, за деревянного решеткой. — Эти двое — лесные плутишки. Их надо держать взаперти, не то живо уле­тят! А вот и мой милый старичина бяшка! — И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. — Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я ще­кочу его под шеей своим острым ножом — он до смерти этого боится.

С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала и потащила Герду к постели.

— Разве ты спишь с ножом? — спросила ее Герда.

— Всегда! — отвечала маленькая разбойница. — Как знать, что мо­жет случиться!.. Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пусти­лась странствовать по белу свету.

Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо ворковали; другие голуби уже спали. Маленькая разбойница обвила одной рукой шею Герды — в другой у нее был нож — и захрапела, но Герда не могла сомк­нуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых.

Худ. Н.А. РащектаевВдруг лесные голуби проворковали:

— Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, ког­да мы, птенчики, еще лежали в гнезде. Она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих... Курр! Курр!

— Что вы говорите! — воскликнула Герда. — Куда же полетела Снежная королева? Знаете?

— Она полетела, наверно, в Лапландию — ведь там вечный снег и лед. Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи.

— Да, там вечный снег и лед. Чудо как хорошо! — сказал север­ный олень. — Там прыгаешь себе на воле по огромным блестящим ледя­ным равнинам. Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а посто­янные ее чертоги — у Северного полюса, на острове Шпицберген.

— О Кай, мой милый Кай!.. — вздохнула Герда.

— Лежи смирно, — сказала маленькая разбойница. — Не то я пыр­ну тебя ножом!

Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Малень­кая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и ска­зала :

— Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? — спросила она затем у северного оленя.

— Кому же и знать, как не мне! — отвечал олень, и глаза его заб­лестели. — Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам.

— Так слушай, — сказала Герде маленькая разбойница. — Видишь, все наши ушли, дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет, тогда я кое-что сделаю для тебя.

Потом, когда старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, ма­ленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:

— Еще долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным, когда тебя щекочут острым ножом. Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отвезти ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку — там ее названый брат. Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а ты всегда подслуши­ваешь.

Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница по­садила на него Герду, крепко привязала ее ради осторожности и даже подсунула под нее мягкую подушечку, чтобы ей удобнее было сидеть.

— Так и быть, — сказала она затем, — возьми назад свои меховые сапожки — будет ведь холодно! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша. Но мерзнуть я тебе не дам: вот огромные рукавицы моей матери, они дойдут тебе до самых локтей. Сунь в них руки! Ну вот, теперь рука­ми ты похожа на мою безобразную мать.

Герда плакала от радости.

— Терпеть не могу, когда хнычут! — сказала маленькая разбойни­ца. — Теперь ты должна радоваться. Вот тебе еще два хлеба и окорок, что­бы тебе не пришлось голодать.

Худ. Н.А. РащектаевИ то и другое было привязано к оленю.

Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которою был привязан олень, и сказала ему:

— Ну, живо! Да береги смотри девочку.

Герда протянула маленькой разбойнице обе руки в огромных рука­вицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть че­рез пни и кочки по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны карка­ли.

Уф! Уф! — послышалось вдруг с неба, и оно словно зачихало огнем.

— Вот мое родное северное сияние! — сказал олень. — Гляди, как горит!

И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Хлебы были съедены, ветчина тоже, и вот они очутились в Лапландии.

Худ. Н.А. РащектаевОлень остановился у жалкой избушки. Кры­ша спускалась до самой земли, а дверь бы­ла такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четве­реньках.

Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную — она казалась ему гораздо важнее.

Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.

— Ах вы бедняги! — сказала лапландка. — Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль с лишним, пока доберетесь до Финляндии, где Снежная королева живет на даче и каждый вечер за­жигает голубые бенгальские огни. Я напишу два слова на сушеной трес­ке — бумаги у меня нет, — а вы снесете ее финке, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать.

Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала два сло­ва на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привя­зала девочку к спине оленя, и тот снова помчался.

Уф! Уф! — послышалось опять с неба, и оно стало выбрасывать столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой и до Финляндии и постучался в дымовую трубу финки — у нее и дверей-то не было.

Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финка, низенькая, толстая жен­щина, ходила полуголая. Живо стащила с Герды платье, рукавицы и са­поги, иначе девочке было бы жарко, положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске.

Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и потом сунула треску в котел с супом — рыба ведь еще годилась в пи­щу, а у финки ничего даром не пропадало.

Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финка мигала своими умными глазками, но не говорила ни слова.

— Ты такая мудрая женщина... — сказал олень. — Не изготовишь ли ты для девочки такое питье, которое бы дало ей силу двенадцати бо­гатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!

— Силу двенадцати богатырей! — сказала финка. — Да, много в этом толку!

С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и раз­вернула его: на нем стояли какие-то удивительные письмена.

Финка принялась читать их и читала до того, что пот градом пока­тился с ее лба.

Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финку такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять замор­гала, отвела оленя в сторону и, меняя ему на голове лед, шепнула:

— Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде быть не может. Причиной же всему оскол­ки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе Снежная королева сохранит над ним свою власть.

— А не можешь ли ты дать Герде что-нибудь такое, что сделает ее сильнее всех?

— Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Но она не должна от нас узнать о своей силе, что живет в ее сердце; ее сила в том, что она невинный милый ребенок. Если она сама не сможет проникнуть в покои Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях от­сюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно.

Худ. Н.А. РащектаевС этими словами финка посадила Герду на спину оленя, и тот бро­сился бежать со всех ног.

— Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! — закричала Герда, очутившись на морозе.

Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красны­ми ягодами.

Тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и по щекам его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад.

Бедная девочка осталась одна на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.

Она побежала вперед что было мочи. Навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба — небо было совсем ясное и на нем пылало северное сияние, — нет, они бежали по земле прямо на Герду и становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие кра­сивые хлопья под увеличительным стеклом, но эти были куда больше, страшнее и все живые.

Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напо­минали собой больших безобразных ежей, другие — стоголовых змей, третьи — толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.

Но Герда смело шла все вперед и вперед и наконец добралась до чер­тогов Снежной королевы.

Посмотрим же, что было в это время с Каем.

Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она так близко от него.

 

 

История седьмая
Что случилось в чертогах Снежной королевы и что случилось потом

 

Худ. Н.А. РащектаевСтены чертогов были снежные метели, окна и двери были буйные ветры. Сотни огром­ных зал, смотря по тому, как наметала их вьюга, тянулись один за дру­гим. Все они были освещены северным сиянием, и самая большая про­стиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сю­да. Никогда не устраивались здесь медвежьи балы с танцами под му­зыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и уменьем ходить на задних лапах белые медведи; никогда не составлялись партии в кар­ты с ссорами и дракою и не сходились на беседу за чашкой кофе белень­кие кумушки-лисички — нет, никогда, никто!

Холодно, пустынно, мертво и грандиозно! Северное сияние вспыхива­ло и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в ка­кую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера восседала Снежная королева, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это бы­ло единственное и лучшее зеркало на свете.