Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Жил-был когда-то злой и жестокий царь по имени Шахрияр.

Он каждый день брал себе новую жену, а наутро убивал ее. Везирь царя Шахрияра должен был отыскивать для царя невест и приводить их во дворец. Отцы и матери прятали от царя Шах­рияра своих дочерей и убегали с ними в другие земли. Скоро во всей стране не осталось больше молодых девушек.

И вот однажды вечером везирь привел к царю последнюю не­весту, которую ему удалось найти. Кроме нее, во всем городе оставалась только одна девушка — дочь самого везиря, по имени Шахразада.

Грустный ушел везирь из царского дворца и вернулся к себе домой, горько плача. Шахразада увидела, что он чем-то огорчен, и спросила:

— О батюшка, какое у тебя горе? Может быть, я могу по­мочь тебе?

Долго не хотел везирь открыть Шахразаде причину своего горя, но наконец рассказал ей все. Выслушав своего отца, Шахра­зада подумала и сказала:

— Не горюй! Отведи меня завтра утром к Шахрияру и не беспокойся — я останусь жива и невредима.

— О Шахразада,— сказал везирь,— ты мне дороже всего на свете, и я не отдам тебя царю. Убежим лучше из этого города и поселимся где-нибудь в чужой стране. Может быть, нам удастся скрыться от царя Шахрияра.

— Не прекословь мне, батюшка,— сказала Шахразада — Если ты не отведешь меня к царю, он, может быть, найдет другую девушку и убьет ее. А если удастся то, что я задумала, я спасу не только себя, но и всех девушек, которых царь Шахрияр не успел еще убить.

Сколько ни упрашивал везирь Шахразаду, она стояла на своем, и ему пришлось согласиться.

А у Шахразады была маленькая сестра — Дуньязада. Шах­разада пошла к ней и сказала:

— Когда меня приведут к царю, я попрошу у него позволе­ния послать за тобой, чтобы нам в последний раз побыть вместе. А ты, когда придешь и увидишь, что царю скучно, скажи: «О сестрица, расскажи нам сказку, чтобы царю стало весе­лей». И я расскажу вам сказку. В этом и будет наше спа­сение.

А Шахразада была девушка умная и образованная. Она про­читала много древних книг, сказаний и повестей. И не было во всем мире человека, который знал бы больше сказок, чем Шахразада, дочь везиря царя Шахрияра.

На другой день везирь отвел Шахразаду во дворец и про­стился с ней, обливаясь слезами. Он не надеялся больше уви­деть ее живой.

Шахразада шла во дворец весело и спокойно.

— Не тревожься, батюшка,— говорила она отцу.— Подожди, и ты увидишь, что царь Шахрияр не убьет меня ни завтра, ни в какой-нибудь другой день. Приходи утром — я встречу тебя живая и здоровая.

Шахразаду привели к царю, и они поужинали вместе, а потом Шахразада вдруг начала горько плакать.

— Что с тобой? — спросил ее царь.

— О царь,— сказала Шахразада,— у меня есть маленькая сестра. Я хочу посмотреть на нее еще раз перед смертью. По­зволь мне послать за ней, и пусть она посидит с нами.

— Делай, как знаешь,— сказал царь и велел привести Дуньязаду.

Вот что рассказывает арабская легенда о том, откуда взялись чудесные сказки «Тысяча и одной ночи».

Кто на самом деле сочинил эти сказки, где и когда это было — мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем.

С незапамятных времен на улицах, площадях и рынках Индии, Персии и Египта бродячие сказочники рассказывали сказки.

С незапамятных времен ходили к арабам из разных стран караваны верблюдов с драгоценными товарами —отборным зер­ном, мягкими тканями и сверкающими драгоценными камнями. Кроме зерна и материй, погонщики везли с собой еще один, не менее драгоценный товар, который не надо было вязать в тюки и грузить на верблюдов.

Они везли чудесные сказки своей страны.

Арабские сказочники — меддахи — переделывали эти сказки по-своему и рассказывали их на площадях, в домах и кофейнях Багдада, главного города арабского государства. Сказки о ца­рях и вельможах, о воинах и сражениях меддахи рассказывали во дворце правителя арабов — халифа и в домах его приближенных; сказки о богатых купцах, об их путешествиях в чужие страны, о торговле и приключениях рассказывали в городских кофейнях, где по вечерам собирались багдадские купцы.

И совсем другие сказки рассказывали они на площадях и базарах носильщикам, рыбакам, водоносам—простому народу. Это были разные смеш­ные истории про ловкачей и хитрецов, про то, как попадает впросак обманутый ими судья, купец или чиновник.

Примерно тысячу лет назад эти сказки были первый раз записаны со слов рассказчиков. С тех пор их много раз переписы­вали, прибавляли новые сказки, старые переделывали.

Прошло одно столетие, за ним другое. Много пришлось пере­жить за это время Багдаду — «Городу Мира», как его называли арабы. Часто выходили за его стены отряды воинов, чтобы сра­жаться с иноземными врагами. В тринадцатом веке бесчислен­ные полчища монголов — обитателей азиатских степей — напали на владения халифа. Тщетно пытались арабы отразить напор врага. Никто не мог устоять перед конницей монголов: их всад­ники, вооруженные копьями, как вихрь, налетали на арабов. Все сильнее и сильнее теснили они их и, наконец, ворвались в Багдад.

АЛАДДИН И ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА

(Арабская сказка из книги "Тысяча и одна ночь") 

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

В одном персидском городе жил когда-то бедный портной.

У него были жена и сын, которого звали Аладдин. Когда Аладдину исполнилось десять лет, отец захотел обучить его ремеслу. Но денег, чтобы платить за ученье, у него не было, и он стал сам учить Аладдина шить платья.

Этот Аладдин был большой бездельник. Он не хотел ничему учиться, и как только его отец уходил к заказчику, Аладдин убегал на улицу играть с мальчишками, такими же шалунами, как он сам. С утра до вечера они бегали по городу и стреляли воробьев из самострелов или забирались в чужие сады и
вино­градники и набивали себе животы виноградом и персиками. Но больше всего они любили дразнить какого-нибудь дурачка или калеку — прыгали вокруг него и кричали: «Бесноватый, бесноватый!» И кидали в него камнями и гнилыми яблоками.

Отец Аладдина так огорчался шалостями сына, что с горя заболел и умер. Тогда его жена продала все, что после него осталось и начала прясть хлопок и продавать пряжу, чтобы прокормить себя и своего бездельника-сына.

А он и не думал о том, чтобы как-нибудь помочь матери, и приходил домой только есть и спать.

Так прошло много времени. Аладдину исполнилось пятнадцать лет. И вот однажды, когда он, по обыкновению, играл с мальчиками, к ним подошел дервиш — странствующий монах. Он посмотрел на Аладдина и сказал про себя:

— Вот тот, кого я ищу. Много испытал я несчастий, прежде чем нашел его.

А этот дервиш был магрибинец, житель Магриба (Магриб — по-арабски запад. Западом называли арабы северо-западную часть Африки) . Он зна­ком подозвал одного из мальчиков и узнал у него, кто такой Аладдин и кто его отец, а потом подошел к Аладдину и спро­сил его:

— Не ты ли сын Хасана, портного?

— Я,— ответил Аладдин,— но мой отец давно умер.

Услышав это, магрибинец обнял Аладдина и стал громко пла­кать и бить себя в грудь, крича:

— Знай, о дитя мое, что твой отец — мой брат. Я пришел в этот город после долгой отлучки и радовался, что увижу моего брата Хасана, и вот он умер. Я сразу узнал тебя, потому что ты очень похож на своего отца.

Потом магрибинец дал Аладдину два динара (динар —  золотая монета) и сказал:

— О дитя мое, кроме тебя, не осталось мне ни в ком утешения. Отдай эти деньги твоей матери и скажи ей, что твой дядя вер­нулся и завтра придет к вам ужинать. Пусть она приготовит хороший ужин.

Аладдин побежал к матери и сказал ей все, что велел магри­бинец, но мать рассердилась:

— Ты только и умеешь, что смеяться надо мной. У твоего отца не было брата, откуда же у тебя вдруг взялся дядя?

— Как это ты говоришь, что у меня нет дяди! — закричал Аладдин.— Этот человек — мой дядя. Он обнял меня и заплакал, и дал мне эти динары. Он завтра придет к нам ужинать.

На другой день мать Аладдина заняла у соседей посуду и, купив на рынке мяса, зелени и плодов, приготовила хороший ужин.

Аладдин на этот раз весь день просидел дома, ожидая дядю.

Вечером в ворота постучали. Аладдин бросился открывать. Это был магрибинец и с ним слуга, который нес диковинные магрибийские плоды и сласти. Слуга поставил свою ношу на землю и ушел, а магрибинец вошел в дом, поздоровался с матерью Аладдина и сказал:

— Прошу вас, покажите мне место, где сидел за ужином мой брат.

Ему показали, и магрибинец принялся так громко стонать и плакать, что мать Аладдина поверила, что этот человек действи­тельно брат ее мужа. Она стала утешать магрибинца, и тот скоро успокоился и сказал: 

— О жена моего брата, не удивляйся, что ты меня никогда не видела. Я покинул этот город сорок лет назад. Я был в Индии, в арабских землях, в землях Дальнего Запада и в Египте и про­вел в путешествиях тридцать лет. Когда же я захотел вернуться на родину, я сказал самому себе: «О человек, у тебя есть брат, и он, может быть, нуждается, а ты до сих пор ничем не помог ему. Разыщи же своего брата и посмотри, как он живет».
Я от­правился в путь и ехал много дней и ночей, и наконец я нашел вас. И вот я вижу, что брат мой умер, но после него остался сын, который будет работать вместо него и прокормит себя и свою мать.

— Как бы не так! — воскликнула мать Аладдина.— Я никогда не видала такого бездельника, как этот скверный мальчишка. Целый день он бегает по городу, стреляет ворон да таскает у соседей виноград и яблоки. Хоть бы ты его заставил помогать матери.

— Не горюй, о жена моего брата, — ответил магрибинец. — Завтра мы с Аладдином пойдем на рынок, и я куплю ему кра­сивую одежду. Пусть он посмотрит, как люди продают и поку­пают,— может быть, ему самому захочется торговать, и тогда я отдам его в ученье к купцу. А когда он научится, я открою для него лавку, и он сам станет купцом и разбогатеет. Хорошо, Аладдин?

Аладдин сидел весь красный от радости и не мог выговорить ни единого слова,— только кивал головой: «Да, да!» Когда же магрибинец ушел, Аладдин сразу лег спать, чтобы скорее пришло утро, но не мог заснуть и всю ночь ворочался с боку на бок. Едва рассвело, он вскочил с постели и выбежал за ворота — встречать дядю. Тот не заставил себя долго ждать.

Прежде всего они с Аладдином отправились в баню. Там Алад­дина вымыли и размяли ему суставы так, что каждый сустав громко щелкнул, потом ему обрили голову, надушили его и на­поили розовой водой с сахаром. После этого магрибинец повел Аладдина в лавку, и Аладдин выбрал себе все самое дорогое и красивое — желтый шелковый халат с зелеными полосами, крас­ную шапочку, шитую золотом, и высокие сафьяновые сапоги, подбитые серебряными подковами. Правда, ногам было в них тесно — Аладдин первый раз в жизни надел сапоги, но он ни за что не согласился бы разуться. Голова его под шапкой была вся мокрая, и пот катился по лицу Аладдина, но зато все видели, каким красивым шелковым платком Аладдин вытирает себе лоб.

Они с магрибинцем обошли весь рынок и направились в боль­шую рощу, начинавшуюся сейчас же за городом. Солнце стояло уже высоко, а Аладдин с утра ничего не ел. Он сильно проголо­дался и порядком устал, потому что долго шел в узких сапогах, но ему было стыдно признаться в этом, и он ждал, когда его дядя сам захочет есть и пить. А магрибинец все шел и шел. Они уже давно вышли из города, и Аладдина томила жажда.

Наконец он не выдержал и спросил:

— Дядя, а когда мы будем обедать? Здесь нет ни одной лавки или харчевни, а ты ничего не взял с собой из города. У тебя в руках только пустой мешок.

— Видишь вон там, впереди, высокую гору,— сказал магри­бинец.— Мы идем к этой горе, и я хотел отдохнуть и закусить у ее подножия. Но если ты очень голоден, можно пообедать и здесь.

— Откуда же ты возьмешь обед? — удивился Аладдин.

— Увидишь,— сказал магрибинец.

Они уселись под высоким кипарисом, и магрибинец спросил Аладдина:

— Чего бы тебе хотелось сейчас поесть?

Мать Аладдина каждый день готовила к обеду одно и то же блюдо — вареные бобы с конопляным маслом. Аладдину так хо­телось есть, что он, не задумываясь, ответил:

— Дай мне хоть вареных бобов с маслом.

— А не хочешь ли ты жареных цыплят? — спросил магри­бинец.

— Хочу,— нетерпеливо сказал Аладдин.

— Не хочется ли тебе рису с медом? — продолжал магри­бинец.

— Хочется,— закричал Аладдин,— всего хочется. Но от­куда ты возьмешь все это, дядя?

— Из этого мешка,— сказал магрибинец и развязал мешок.

Аладдин с любопытством заглянул в мешок, но там ничего не было.

— Где же цыплята? — спросил Аладдин.

— Вот,— сказал магрибинец и, засунув руку в мешок, вы­нул оттуда блюдо с жареными цыплятами.— А вот и рис с медом и вареные бобы, а вот и виноград, и гранаты, и яблоки.

Говоря это, магрибинец вынимал из мешка одно кушанье за другим, а Аладдин, широко раскрыв глаза, смотрел на вол­шебный мешок.

— Ешь,— сказал магрибинец Аладдину.— В этом мешке есть все кушанья, какие только можно пожелать. Стоит опустить в него руку и сказать: «Я хочу баранины, или халвы, или фини­ков» — и все это окажется в мешке.

— Вот чудо,— сказал Аладдин, запихивая в рот огромный кусок хлеба.— Хорошо бы моей матери иметь такой мешок. 

— Если будешь меня слушаться,— сказал магрибинец,— я подарю тебе много хороших вещей. А теперь выпьем гранатного соку с сахаром и пойдем дальше.

— Куда? — спросил Аладдин. — Я устал, и уже поздно. Пойдем домой.

— Нет, племянник,— сказал магрибинец,— нам непременно нужно дойти сегодня до той горы. Слушайся меня — ведь я твой дядя, брат твоего отца. А когда мы вернемся домой, я подарю тебе этот волшебный мешок.

Аладдину очень не хотелось идти — он плотно пообедал, и глаза у него слипались. Но услышав про мешок, он раздвинул себе веки пальцами, тяжело вздохнул и сказал:

— Хорошо, идем.

Магрибинец взял Аладдина за руку и повел к горе, которая еле виднелась вдали, так как солнце уже закатилось и было почти темно. Они шли очень долго и наконец пришли к подно­жию горы, в густой лес. Аладдин еле держался на ногах от уста­лости. Ему было страшно в этом глухом, незнакомом месте и хотелось домой. Он чуть не плакал.

— О Аладдин,— сказал магрибинец,— набери на дороге тон­ких и сухих сучьев — мне надо развести костер. Когда огонь разгорится, я покажу тебе что-то такое, чего никто никогда не видел.

Аладдину так захотелось увидеть то, чего никто не видел, что он забыл про усталость и пошел собирать хворост. Он принег охапку сухих ветвей, и магрибинец развел большой костер. Когда огонь разгорелся, магрибинец вынул из-за пазухи дере­вянную коробочку и две дощечки, исписанные буквами, мелкими, как следы муравьев.

— О Аладдин,— сказал он,— я хочу сделать из тебя муж­чину и помочь тебе и твоей матери. Не прекословь же мне и испол­няй все, что я тебе скажу. А теперь — смотри.

Он раскрыл коробочку и высыпал из нее в костер желтова­тый порошок. И сейчас же из костра поднялись к небу огромные столбы пламени — желтые, красные и зеленые.

— Слушай, Аладдин, слушай внимательно, — сказал магри­бинец.— Сейчас я начну читать над огнем заклинания, а когда я кончу — земля перед тобой расступится, и ты увидишь большой камень с медным кольцом. Возьмись за кольцо и отвали камень. Ты увидишь лестницу, которая ведет вниз, под землю. Спустись по ней, и ты увидишь дверь. Открой ее и иди вперед. И что бы тебе ни угрожало — не бойся. Тебе будут грозить разные звери и чудовища, но ты смело иди прямо на них. Как только они кос­нутся тебя, они упадут мертвые. Так ты поойдешь три комнаты.

А в четвертой ты увидишь старую женщину, она ласково загово­рит с тобой и захочет тебя обнять. Не позволяй ей дотронуться до тебя — иначе ты превратишься в черный камень. За четвер­той комнатой ты увидишь большой сад. Пройди его и открой дверь на другом конце сада. За этой дверью будет большая
ком­ната, полная золота, драгоценных камней, оружия и одежды. Возьми для себя, что хочешь, а мне принеси только старую мед­ную лампу, которая висит на стене, в правом углу. Ты узнаешь путь в эту сокровищницу и станешь богаче всех в мире. А когда ты принесешь мне лампу, я подарю тебе волшебный мешок. На обратном пути тебя будет охранять от всех бед вот это кольцо.

И он надел на палец Аладдину маленькое блестящее колечко.

Аладдин помертвел от ужаса, услышав о страшных зверях и чудовищах.

— Дядя,— спросил он магрибинца,— почему ты сам не хо­чешь спуститься туда? Иди сам за своей лампой, а меня отведи домой.

— Нет, Аладдин,— сказал магрибинец.— Никто, кроме тебя, не может пройти в сокровищницу. Этот клад лежит под землей уже много сотен лет, и достанется только мальчику по имени Аладдин, сыну портного Хасана. Долго ждал я сегодняшнего дня, долго искал тебя по всему свету, и теперь, когда я тебя нашел, ты не уйдешь от меня. Не прекословь же мне, или тебе будет плохо.

«Что мне делать? — подумал Аладдин.— Если я не пойду, этот страшный колдун, пожалуй, убьет меня. Лучше уж я спущусь в сокровищницу и принесу ему его лампу. Может быть, он тогда и вправду подарит мне мешок. Вот-то мать обрадуется!»

— Колдуй дальше! — сказал он магрибинцу.— Я принесу тебе лампу, но только, смотри, подари мне мешок.

— Подарю, подарю! — воскликнул магрибинец. Он подбро­сил в огонь еще порошку и начал читать заклинания на непонят­ном языке. Он читал все громче и громче, и, когда он во весь голос выкрикнул последнее слово, раздался оглушительный гро­хот и земля расступилась перед ними.

— Поднимай камень! — закричал магрибинец страшным го­лосом.

Аладдин увидел у своих ног большой камень с медным кольцом, сверкавшим при свете костра. Он обеими руками ухватился за кольцо и потянул к себе камень. Камень оказался очень лег­ким, и Аладдин без труда поднял его. Под камнем была большая круглая яма, а в глубине ее вилась узкая лестница, уходив­шая далеко под землю. Аладдин сел на край ямы и спрыгнул на первую ступеньку лестницы. 

— Ну, иди и возвращайся скорее! — крикнул магрибинец. Алад­дин пошел вниз по лестнице. Чем дальше он спускался, тем тем­нее становилось вокруг. Аладдин, не останавливаясь, шел вперед и, когда ему было страшно, думал о мешке с едой.

Дойдя до последней ступеньки лестницы, он увидел широкую железную дверь и толкнул ее. Дверь медленно открылась, и Аладдин вошел в большую комнату, в которую проникал откуда-то издали слабый свет. Посреди комнаты стоял страшный ңеᴦp в тигровой шкуре. Увидев Аладдина, ңеᴦp молча бросился на него с поднятым мечом. Но Аладдин хорошо запомнил, что ска­зал ему магрибинец, — он протянул руку, и, как только меч коснулся Аладдина, ңеᴦp упал на землю бездыханный. Аладдин пошел дальше, хотя у него подгибались ноги.

Он толкнул вто­рую дверь и замер на месте. Прямо перед ним стоял, оскалив страшную пасть, свирепый лев. Лев припал всем телом к земле и прыгнул прямо на Аладдина, но едва его передняя лапа задела голову мальчика, как лев упал на землю мертвый. Аладдин от испуга весь вспотел, но все-таки пошел дальше.

Он открыл третью дверь и услышал страшное шипенье: посреди комнаты, свернувшись клубком, лежали две огромные змеи. Они подняли головы и, высунув длинные раздвоенные жала, медленно по­ползли к Аладдину, шипя и извиваясь. Аладдин, еле удержался, чтобы не убежать, но во-время вспомнил слова магрибинца и смело пошел прямо на змей. И как только змеи коснулись руки Аладдина своими жалами, их сверкающие глаза потухли и змеи растянулись на земле мертвые.

А Аладдин пошел дальше и, дойдя до четвертой двери, осторожно приоткрыл ее. Он просунул в дверь голову и с облегче­нием перевел дух — в комнате никого не было, кроме маленькой старушки, с головы до ног закутанной в покрывало. Увидев Аладдина, она бросилась к нему и закричала:

— Наконец-то ты пришел, Аладдин, мой мальчик! Как долго я ждала тебя в этом темном подземелье!

Аладдин протянул к ней руки — ему показалось, что перед ним его мать,— и хотел уже обнять ее, как вдруг в комнате стало светлее и во всех углах появились какие-то страшные существа — львы, змеи, хищные птицы и чудовища, которым нет имени; они как будто ждали, чтобы Аладдин ошибся и позволил старуш­ке дотронуться до себя,— тогда он превратится в черный ка­мень и клад останется в сокровищнице на вечные времена. Ведь никто, кроме Аладдина, не может его взять.

Аладдин в ужасе отскочил назад и захлопнул за собой дверь. Придя в себя, он снова приоткрыл ее и увидел, что в комнат никого нет.

Аладдин прошел через комнату и открыл пятую дверь.

Перед ним был прекрасный, ярко освещенный сад, где росли густые деревья, благоухали цветы и фонтаны высоко били над бассейнами.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

На деревьях громко щебетали маленькие пестрые птички. Они не могли далеко улететь, потому что им мешала тонкая зо­лотая сетка, протянутая над садом. Все дорожки были усыпаны круглыми разноцветными камешками, они ослепительно свер­кали при свете ярких светильников и фонарей, развешанных на ветвях деревьев.

Аладдин бросился собирать камешки. Он запрятал их всюду, куда только мог,— за пояс, за пазуху, в шапку. Он очень любил играть в камешки с мальчишками и радостно думал о том, как приятно будет похвастаться такой прекрасной находкой.

Камни так понравились Аладдину, что он чуть не забыл про лампу. Но когда камни некуда было больше класть, он вспо­мнил о лампе и пошел в сокровищницу. Это была последняя комната в подземелье — самая большая. Там лежали груды золота, кипы дорогих материй, драгоценные мечи и кубки, но Аладдин даже не посмотрел на них — он не знал цены золоту и дорогим вещам, потому что никогда их не видел. Да и карманы у него были доверху набиты камнями, а он не отдал бы и одного камешка за тысячу золотых динаров.

Он взял только лампу, про которую говорил ему магрибинец,— старую, позеленевшую медную лампу,— и хотел положить ее в самый глубокий карман, но там не было места: карман был наполнен камешками. Тогда Аладдин высыпал камешки, засунул лампу в карман, а сверху опять на­ложил камешков, сколько влезло. Остальные он кое-как распи­хал по карманам.

Затем он вернулся обратно и с трудом взобрался по лестнице. Дойдя до последней ступеньки, он увидел, что до верху еще далеко.

— Дядя,— крикнул он,— протяни мне руку и возьми шапку, которая у меня в руках! А потом вытащи меня наверх. Мне самому не выбраться, я тяжело нагружен. А каких камней я набрал в саду!

— Дай мне скорее лампу! — сказал магрибинец.

— Я не могу ее достать, она под камнями,— ответил Аладдин.— Помоги мне выйти, и я дам тебе ее!

Но магрибинец и не думал вытаскивать Аладдина. Он хотел получить лампу, а Аладдина оставить в подземелье, чтобы никто не узнал хода в сокровищницу и не выдал его тайны. Он начал упрашивать Аладдина, чтобы тот дал ему лампу, но Аладдин ни за что не соглашался — он боялся растерять камешки в темноте и хотел скорее выбраться на землю. Когда магриби­нец убедился, что Аладдин не отдаст ему лампу, он страшно разгневался.

— Ах так, ты не отдашь мне лампу? — закричал он.— Оста­вайся же в подземелье и умри с голоду, и пусть даже родная мать не узнает о твоей смерти!

Он бросил в огонь остаток порошка из коробочки и произнес какие-то непонятные слова — и вдруг камень сам закрыл от­верстие и земля сомкнулась над Аладдином.

Этот магрибинец был вовсе не дядя Аладдина — он был злой волшебник и хитрый колдун. Он жил в городе Ифрикии, на западе Африки, и ему стало известно, что где-то в Персии лежит под зем­лей клад, охраняемый именем Аладдина, сына портного Хасана. А самое ценное в этом кладе — волшебная лампа. Она дает тому, кто ею владеет, такое могущество и богатство, какого нет ни у одного царя. Никто, кроме Аладдина, не может достать эту лампу. Всякий другой человек, который захочет взять ее, будет убит сторожами клада или превратится в черный камень.

Долго гадал магрибинец на песке, пока не узнал, где живет Аладдин. Много перенес он бедствий и мучений, прежде чем до­брался из своей Ифрикии до Персии, и вот теперь, когда лампа так близко, этот скверный мальчишка не хочет отдать ее! А ведь, если он выйдет на землю, он, может быть, приведет сюда других людей! Не для того магрибинец ждал так долго возможности завладеть кладом, чтобы делиться им с другими. Пусть же клад не достанется никому! Пусть погибнет Аладдин в подземелье! Он ведь не знает, что эта лампа волшебная...

И магрибинец ушел обратно в Ифрикию, полный гнева и до­сады. И вот пока все, что с ним было.

А Аладдин, когда земля сомкнулась над ним, громко запла­кал и закричал:

— Дядя, помоги мне! Дядя, выведи меня отсюда! Я здесь умру!

Но никто его не услышал и не ответил ему. Тут Аладдин по­нял, что этот человек, который называл себя его дядей,— обман­щик и лгун. Аладдин заплакал так сильно, что промочил слезами всю свою одежду. Он бросился по лестнице вниз, чтобы посмо­треть — нет ли другого выхода из подземелья, но все двери сразу исчезли и выход в сад тоже был закрыт.

Аладдину не оставалось никакой надежды на спасение, и он приготовился умереть.

Он сел на ступеньку лестницы, опустил голову на колени и в горе стал ломать руки. Случайно он потер кольцо, кото­рое магрибинец надел ему на палец, когда спускал его в подзе­мелье.

Вдруг земля задрожала, и перед Аладдином вырос страш­ный джинн (когда-то арабы верили, что существуют джинны, или ифриты, - духи, которые могут делать людям добро или зло) огромного роста. Голова его была, как купол, руки — как вилы, ноги — как придорожные столбы, рот — как пещера, а глаза его метали искры.

— Чего ты хочешь?— спросил джинн голосом, подобным грому.— Требуй — получишь.

— Кто ты? Кто ты?— закричал Аладдин, закрывая себе лицо руками, чтобы не видеть страшного джинна. — Пощади меня, не убивай меня!

— Я — Дахнаш, сын Кашкаша, глава всех джиннов,— от­ветил джинн.— Я раб кольца и раб того, кто владеет кольцом. Я исполню все, что прикажет мой господин.

Аладдин вспомнил о кольце и о том, что сказал магри­бинец, давая ему кольцо. Он собрался с духом и произнес:

— Я хочу, чтобы ты поднял меня на поверхность земли!

И не успел он вымолвить этих слов, кдк очутился на земле у потухшего костра, где они с магрибинцем были ночью. Уже настал день, и солнце ярко светило. Аладдину показалось, что все, что с ним случилось, было только сном. Со всех ног побежал он домой и, запыхавшись, вошел к своей матери. Мать Аладдина сидела посреди комнаты, распустив волосы, и горько плака­ла. Она думала, что ее сына уже нет в живых. Аладдин, едва захлопнув за собой дверь, упал без чувств от голода и усталости. Мать побрызгала ему на лицо водой и, когда он пришел в себя, спросила:

Аладдин поднял лампу, и вдруг раздался громовой голос:

— О владыка лампы, я к твоим услугам. Требуй — по­лучишь.

Аладдин уже начал привыкать к джиннам и поэтому не слиш­ком испугался. Он поднял голову и крикнул как можно громче, чтобы джинн его услышал:

— Кто ты, о джинн, и что ты можешь делать?

— Я Маймун, сын Шамхураша,— ответил джинн.— Я раб лампы и раб того, кто ею владеет. Требуй от меня, чего хочешь. Если тебе угодно, чтобы я разрушил город или построил дворец,— приказывай!

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Пока он говорил, мать Аладдина пришла в себя и, увидя возле своего лица огромную ступню джинна, похожую на боль­шую лодку, закричала от ужаса. А Аладдин приставил руки ко рту и крикнул во весь голос:

— Принеси нам две жареные курицы и еще что-нибудь хорошее, а потом убирайся. А то моя мать тебя боится. Она еще не привыкла разговаривать с джиннами.

Джинн исчез и через мгновенье принес стол, покрытый пре­красной кожаной скатертью. На нем стояло двенадцать золотых блюд со всевозможными вкусными кушаньями и два кувшина с розовой водой, подслащенной сахаром и охлажденной снегом. Раб лампы поставил стол перед Аладдином и исчез, а Аладдин с матерью начали есть и ели, пока не насытились. Мать Алад­дина убрала остатки еды со стола, и они стали разговаривать, грызя фисташки и сухой миндаль.

— О матушка,— сказал Аладдин,— эту лампу надо беречь и никому не показывать. Теперь я понимаю, почему этот про­клятый магрибинец хотел получить только ее одну и отказы­вался от всего остального. Эта лампа и еще кольцо, которое у меня осталось, принесут нам счастье и богатство.

— Делай, как тебе вздумается, дитя мое,— сказала мать,— но только я не хочу больше видеть этого джинна: уж очень он страшный и отвратительный.

Через несколько дней пища, которую принес джинн, кончилась и Аладдину с матерью опять стало нечего есть. Тогда Аладдин взял одно из золотых блюд и пошел на рынок его продавать. Это блюдо сейчас же купил торговец драгоценностями и дал за не­го сто динаров.

Аладдин весело побежал домой. С этих пор, как только у них кончались деньги, Аладдин шел на рынок и продавал блюдо, и они с матерью жили, ни в чем не нуждаясь. Аладдин часто сидел на рынке в лавках купцов и учился продавать и по­купать. Он узнал цену всех вещей и понял, что ему досталось огромное богатство и что каждый камешек, который он подобрал в подземном саду, стоит дороже, чем любой драгоценный камень, какой можно найти на земле.

Однажды утром, когда Аладдин был на рынке, вышел на пло­щадь глашатай и закричал:

— О люди, заприте свои лавки и войдите в дома, и пусть никто не смотрит из окон! Сейчас царевна Будур, дочь султана, пой­дет в баню, и никто не должен видеть ее!

Купцы бросились запирать лавки, а народ, толкаясь, побе­жал с площади. Аладдину вдруг очень захотелось поглядеть на царевну Будур — все в городе говорили, что прекраснее ее нет девушки на свете. Аладдин быстро прошел к бане и спрятался за дверью, так, чтобы его никто не мог увидеть.

Вся площадь вдруг опустела. И вот на дальнем конце площади показалась толпа девушек, ехавших на серых мулах, оседланных золотыми седлами. У каждой был в руках острый меч. А среди них медленно ехала девушка, одетая пышнее и наряднее всех других. Это и была царевна Будур.

Она откинула с лица покрывало, и Аладдину показалось, что перед ним — сияющее солнце. Он невольно закрыл глаза.

Царевна сошла с мула и, пройдя в двух шагах от Аладдина, вошла в баню. А Аладдин побрел домой, тяжко вздыхая. Он не мог забыть о красоте царевны Будур.

«Правду говорят, что она прекраснее всех на свете,—думал он.— Клянусь жизнью моей головы —пусть я умру самой страш­ной смертью, если не женюсь на ней!»

Он вошел к себе в дом, бросился на постель и пролежал до вечера. Когда его мать спрашивала, что с ним, он только махал на нее рукой. Наконец она так пристала к нему с рас­спросами, что он не выдержал и сказал:

— О матушка, я хочу жениться на царевне Будур, а иначе я погибну. Если ты не хочешь, чтобы я умер, пойди к султану и попроси его выдать Будур за меня замуж.

— Что ты такое говоришь, дитя мое!— воскликнула старуха.— Тебе, наверное, напекло солнцем голову! Разве слыхано, чтобы сыновья портных женились на дочерях султанов! На вот, поешь лучше молодого барашка и усни. Завтра ты и думать не станешь о таких вещах!

— Не надо мне барашка! Я хочу жениться на царевне Бу­дур! — закричал Аладдин.— Ради моей жизни, о матушка, пойди к султану и посватайся за меня к царевне Будур.

— О сынок,— сказала мать Аладдина,— я не лишилась ума, чтобы идти к султану с такой просьбой. Я еще не забыла, кто я такая и кто ты такой.

Но Аладдин до тех пор упрашивал мать, пока она не устала говорить «нет».

— Ну, хорошо, сынок, я пойду,— сказала она.— Но ты ведь знаешь, что к султану не приходят с пустыми руками. А что я могу принести подходящего для его султанского величе­ства?

Аладдин вскочил с постели и весело крикнул:

— Не беспокойся об этом, матушка! Возьми одно из золо­тых блюд и наполни его драгоценными камнями, которые я при­нес из сада. Это будет подарок, достойный султана. У него, ко­нечно, нет таких камней, как мои!

Аладдин схватил самое большое блюдо и доверху наполнил его драгоценными камнями. Его мать взглянула на них и закрыла глаза рукой — так ярко сверкали камни, переливаясь всеми цветами.

— С таким подарком, пожалуй, не стыдно идти к султану,— сказала она.— Не знаю только, повернется ли у меня язык ска­зать то, о чем ты просишь. Но я наберусь смелости и попробую.

— Попробуй, матушка, только скорее,— сказал Аладдин.— Иди и не мешкай.

Мать Аладдина покрыла блюдо тонким шелковым платком и пошла ко дверцу султана.

«Ох, выгонят меня из дворца и побьют, а камни отнимут,— думала она.— А может быть, и в тюрьму посадят».

Наконец она пришла в диван (Диван — собрание придворных султана. Также называется зал, в котором происходят такие собрания) и встала в самом дальнем углу. Было еще рано, и в диване никого не было. Но постепенно он наполнился эмирами, везирями, вельможами и знатными людьми царства в пестрых халатах всех цветов и стал похож на цве­тущий сад.

Султан пришел позже всех, окруженный ңеᴦpaми с мечами в руках. Он сел на престол и начал разбирать дела и принимать жалобы, а самый высокий ңеᴦp стоял с ним рядом и отгонял от него мух большим павлиньим пером.

Когда все дела были окончены, султан махнул платком — это означало конец — и ушел, опираясь на плечи ңеᴦpов.

А мать Аладдина вернулась домой и сказала сыну:

— Ну, сынок, у меня хватило смелости. Я вошла в диван и пробыла там, пока он не кончился. Завтра я поговорю с сул­таном, будь спокоен, а сегодня у меня не было времени.

На другой день она опять пошла в диван и снова ушла, когда он кончился, не сказав ни слова султану. Она пошла и на сле­дующий день и скоро привыкла ходить в диван ежедневно. Це­лые дни стояла она в углу, но так и не могла сказать султану, в чем ее просьба.

А султан наконец заметил, что какая-то старуха с большим блюдом в руках каждый день приходит в диван. И однажды он сказал своему везирю:

— О везирь, я хочу знать, кто эта старая женщина и зачем она приходит сюда. Спроси, в чем ее дело, и если у нее есть какая-нибудь просьба, я ее исполню.

— Слушаю и повинуюсь,— сказал везирь.

Он подошел к ма­тери Аладдина и крикнул:

— Эй, старуха, поговори с султаном! Если у тебя есть какая- нибудь просьба, султан ее исполнит.

Когда мать Аладдина услышала эти слова, у нее затряслись поджилки, и она чуть не выронила из рук блюдо. Везирь подвел ее к султану, и она поцеловала перед ним землю, а султан спро­сил ее:

— О старуха, почему ты каждый день приходишь в диван и ничего не говоришь? Скажи, что тебе нужно?

— Выслушай меня, о султан, и не дивись моим словам,— ска­зала старуха.— Прежде чем я ее тебе скажу, обещай мне пощаду.

— Пощада будет тебе,— сказал султан,— говори.

Мать Аладдина еще раз поцеловала землю перед султаном и сказала:

— О владыка султан! Мой сын Аладдин шлет тебе в подарок вот эти камни и просит тебя отдать ему в жены твою дочь, царевну Будур.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Она сдернула с блюда платок, и весь диван осветился — так за­сверкали камни. А везирь и султан оторопели при виде таких драгоценностей.

— О везирь,— сказал султан,— видел ли ты когда-нибудь та­кие камни?

— Нет, о владыка султан, не видел,— ответил везирь, а сул­тан сказал:

— Я думаю, что человек, у которого есть такие камни, до­стоин быть мужем моей дочери. Каково твое мнение, о везирь?

Когда везирь услышал эти слова, его лицо пожелтело от за­висти. У него был сын, которого он хотел женить на царевне Будур, и султан уже обещал выдать Будур замуж за его сына. Но султан очень любил драгоценности, а в его казне не было ни одного такого камня, как те, что лежали перед ним на блюде.

— О владыка султан,— сказал везирь,— не подобает твоему величеству отдавать царевну замуж за человека, которого ты даже не знаешь. Может быть, у него ничего нет, кроме этих камней, и ты выдашь дочь за нищего. По моему мнению, самое лучшее — это потребовать от него, чтобы он подарил тебе сорок таких же блюд, наполненных драгоценными камнями, и сорок невольниц, чтобы нести эти блюда, и сорок рабов, чтобы их охра­нять. Тогда мы узнаем, богат ли он, или нет.

А про себя везирь думал: «Невозможно, чтобы кто-нибудь мог все это достать. Он будет бессилен это сделать, и я избавлюсь от него».

— Ты хорошо придумал, о везирь! — закричал султан и сказал матери Аладдина:

— Ты слышала, что говорит везирь? Иди и передай твоему сыну: если он хочет жениться на моей дочери, пусть присылает сорок золотых блюд с такими же камнями и сорок невольниц и сорок рабов.

Мать Аладдина поцеловала перед султаном землю и пошла домой. Она шла и говорила себе, качая головой:

— Откуда же Аладдин возьмет все это? Ну, допустим, что он пойдет в подземный сад и наберет там еще камней, но откуда возь­мутся рабы и невольницы?

Так она разговаривала сама с собой всю дорогу, пока не дошла до дома. Она вошла к Аладдину грустная и смущенная. Увидя, что у матери нет в руках блюда, Аладдин воскликнул:

— О матушка, я вижу, ты сегодня говорила с султаном. Что же он сказал тебе?

— О дитя мое, лучше было бы мне и не ходить к султану и не говорить с ним,— ответила старуха.—Послушай только, что он мне сказал.

И она передала Аладдину слова султана, а Аладдин засме­ялся от радости.

— Успокойся, матушка,— сказал он,— это самое легкое дело.

Он взял лампу и потер ее, и когда мать увидала это, она бегом бросилась на кухню, чтобы не видеть джинна. А джинн сей­час же явился и сказал:

— О господин, я к твоим услугам. Чего ты хочешь? Требуй — получишь.

— Мне нужно сорок золотых блюд, полных драгоценными камнями, сорок невольниц, чтобы нести эти блюда, и сорок ра­бов, чтобы их охранять,— сказал Аладдин.

— Будет исполнено, о господин,— ответил Маймун, раб лампы.— Может быть, ты хочешь, чтобы я разрушил город или построил дворец? Приказывай.

— Нет, сделай то, что я тебе сказал,— ответил Аладдин, и раб лампы исчез.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Через самое короткое время он появился снова, а за ним шли сорок прекрасных невольниц, и каждая держала на голове золо­тое блюдо с драгоценными камнями. Невольниц сопровождали рослые, красивые рабы с обнаженными мечами.

— Вот то, что ты требовал,— сказал джинн и исчез.

Тогда мать Аладдина вышла из кухни, осмотрела рабов и невольниц, а потом выстроила их парами и гордо пошла впереди них ко дворцу султана.

Весь народ сбежался смотреть на это невиданное шествие, и стража во дворце онемела от изумления, когда увидела этих рабов и невольниц.

Мать Аладдина привела их прямо к султану, и все они поце­ловали перед ним землю и, сняв блюда с головы, поставили их в ряд. Султан совсем растерялся от радости и не мог выговорить ни слова. А придя в себя, он сказал везирю:

— О везирь, каково твое мнение? Разве не достоин тот, кто имеет такое богатство, стать мужем моей дочери, царевны Будур?

— Достоин, о владыка, — отвечал везирь, тяжело вздыхая. Он не смел сказать «нет», хотя зависть и досада убивали его.

— О женщина,— сказал султан матери Аладдина,— пойди и пе­редай твоему сыну, что я принял его подарок и согласен вы­дать за него царевну Будур. Пусть он явится ко мне — я хочу его видеть.

Мать Аладдина торопливо поцеловала землю перед султа­ном и со всех ног побежала домой — так быстро, что ветер не мог за ней угнаться. Она прибежала к Аладдину и закричала:

— Радуйся, о сын мой! Султан принял твой подарок и согла­сен, чтобы ты стал мужем царевны. Он сказал это при всех. Иди сейчас же во дворец — султан хочет тебя видеть. Я выполнила поручение, теперь кончай дело сам.

— Спасибо тебе, матушка,— сказал Аладдин,— сейчас пойду к султану. А теперь уходи — я буду разговаривать с джинном.

Аладдин взял лампу и потер ее, и тотчас же явился Маймун, раб лампы. И Аладдин сказал ему:

— О Маймун, приведи мне сорок восемь белых невольников — это будет моя свита. И пусть двадцать четыре невольника идут впереди меня, а двадцать четыре — сзади. И еще доставь мне тысячу динаров и самого лучшего коня.

— Будет исполнено,— сказал джинн и исчез.

Он доставил все, что велел Аладдин, и спросил:

— Чего ты хочешь еще? Не хочешь ли ты, чтобы я разрушил город или построил дворец? Я все могу.

— Нет, пока не надо,— сказал Аладдин.

Он вскочил на коня и поехал к султану, и все жители сбежа­лись посмотреть на красивого юношу, ехавшего с такой пышной свитой. На рыночной площади, где было больше всего народу, Аладдин достал из мешка горсть золота и бросил ее. Все кинулись ловить и подбирать монеты, а Аладдин бросал и бросал, пока мешок не опустел.

Он подъехал ко дворцу, и все везири и эмиры встретили его у ворот и проводили к султану. Султан поднялся к нему навстречу и сказал:

— Добро пожаловать тебе, Аладдин. Жаль, что я не позна­комился с тобой раньше. Я слышал, что ты хочешь жениться на моей дочери. Я согласен. Сегодня будет ваша свадьба. Ты все приготовил для этого торжества?

— Нет еще, о владыка султан,— ответил Аладдин.— Я не выстроил для царевны Будур дворца, подходящего ее сану.

— А когда же будет свадьба?— спросил султан.— Ведь дво­рец скоро не выстроишь.

— Не беспокойся, о владыка султан,— сказал Аладдин.— Подожди немного.

— А где ты собираешься построить дворец, о Аладдин? — спросил султан.— Не хочешь ли ты выстроить его перед моими окнами, вот на этом пустыре?

— Как тебе будет угодно, о владыка,— ответил Аладдин.

Он простился с царем и уехал домой вместе со всей своей свитой.

Дома он взял лампу, потер ее и, когда появился джинн Май­мун, сказал ему:

— Ну, теперь выстрой дворец, но такой, какого еще не было на земле. Можешь это сделать?

— Могу! — воскликнул джинн голосом, подобным грому.— К завтрашнему утру будет готов. Останешься доволен.

И в самом деле, на следующее утро на пустыре возвышался великолепный дворец. Стены его были сложены из золотых и серебряных кирпичей, а крыша была алмазная. Чтобы взгля­нуть на нее, Аладдину пришлось взобраться на плечи джинна Маймуна,— так высок был дворец. Аладдин обошел все комнаты во дворце и сказал Маймуну:

— О Маймун, я придумал одну шутку. Сломай вот эту ко­лонну, и пусть султан думает, что мы забыли выстроить ее. Он захочет построить ее сам и не сможет этого сделать, и тогда он увидит, что я сильнее и богаче его.

— Хорошо,— сказал джинн и махнул рукой; колонна ис­чезла, как будто ее и не было.— Не хочешь ли ты еще что-нибудь разрушить?

— Нет,— сказал Аладдин.— Теперь я пойду и приведу сюда султана.

А султан утром подошел к окну и увидел дворец, который так блестел и сверкал на солнце, что на него больно было смот­реть. Султан поспешно позвал везиря и показал ему дворец.

— Ну, что ты скажешь, о везирь?— спросил он.— Достоин ли быть мужем моей дочери тот, кто в одну ночь построил такой дворец?

— О владыка султан,— закричал везирь,— разве ты не ви­дишь, что этот Аладдин — колдун. Берегись, как бы он не отобрал у тебя твое царство!

— Завистливый ты человек, о везирь,— сказал султан.— Мне нечего бояться, а ты говоришь все это из зависти.

В это время вошел Аладдин и, поцеловав землю у ног султана, пригласил его посмотреть дворец.

Султан с везирем обошли весь дворец, и султан не уставал восхищаться его красотой и пышностью. Наконец Аладдин привел гостей к тому месту, где Маймун разрушил колонну. Везирь сейчас же заметил, что недостает одной колонны, и закричал:

— Дворец не достроен! Одной колонны здесь нехватает!

— Не беда,— сказал султан.— Я сам поставлю эту колонну. Позвать сюда главного строителя!

— Лучше не пробуй, о султан,— тихо сказал ему везирь.— Тебе это не под силу. Посмотри: колонны такие высокие, что не видно, где они кончаются, и они сверху донизу выложены драго­ценными камнями.

— Замолчи, о везирь,— гордо сказал султан.— Неужели я не смогу выстроить одну колонну?

Он велел созвать всех каменотесов, какие были в городе, и отдал все свои драгоценные камни. Но их нехватило. Узнав об этом, султан рассердился и крикнул:

— Откройте главную казну, отберите у моих подданных все драгоценные камни! Неужели всего моего богатства нехватит на одну колонну?

Но через несколько дней строители пришли к султану и доло­жили, что камней и мрамора хватило только на четверть колонны. Султан велел отрубить им головы, но колонны все-таки не поста­вил. Узнав об этом, Аладдин сказал султану:

— Не печалься, о султан. Колонна уже стоит на месте, и я возвратил все драгоценные камни их владельцам.

В тот же вечер султан устроил великолепный праздник в честь свадьбы Аладдина и царевны Будур, и Аладдин с женою стали жить в новом дворце.

Вот пока все, что было с Аладдином.

Что же касается магрибинца, то он вернулся к себе в Ифрикию и долго горевал и печалился. Он испытал много бедствий и мучений, стараясь раздобыть волшебную лампу, но она все-таки не досталась ему, хотя была совсем близко. Только одно утешение было у магрибинца: «Раз этот Аладдин погиб в подземелье,— значит, и лампа находится там. Может быть, мне удастся завла­деть ею и без Аладдина».

Магрибинец пошел на рынок и стал слушать, что говорят люди. А в это время как раз кончилась война персов с кочевниками, и Аладдин, который стоял во главе войска, вернулся в город победителем. На рынке только и было разговоров, что о по­двигах Аладдина.Так он раздумывал об этом целыми днями. И вот однажды он захотел убедиться, что лампа цела и находится в подземелье. Он погадал на песке и увидел, что все в сокровищнице осталось так, как было, но лампы там больше нет. Сердце его замерло. Он стал гадать дальше и узнал, что Аладдин спасся из подзе­мелья и живет в своем родном городе. Быстро собрался ма­грибинец в путь и поехал через моря, горы и пустыни в да­лекую Персию. Снова пришлось ему терпеть беды и несчастья, и наконец он прибыл в тот город, где жил Аладдин.

Магрибинец походил и послушал, а потом подошел к про­давцу холодной воды и спросил его:

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

— Кто такой этот Аладдин, о котором здесь все говорят? 

— Сразу видно, что ты не здешний,— ответил продавец.— Иначе ты знал бы, кто такой Аладдин. Это —самый богатый человек во всем мире, а его дворец — настоящее чудо.

Магрибинец протянул водоносу динар и сказал ему:

— Возьми этот динар и окажи мне услугу. Я и вправду чужой в вашем городе, и мне хотелось бы посмотреть на дворец Аладдина. Проводи меня к этому дворцу.

— Никто лучше меня не покажет тебе дорогу,— сказал во­донос.— Идем.

Он привел магрибинца ко дворцу и ушел, благословляя этого чужеземца за щедрость. А магрибинец обошел вокруг дворца и, осмотрев его со всех сторон, сказал про себя:

— Такой дворец мог построить только джинн, раб лампы. Наверное, она находится в этом дворце.

Долго придумывал магрибинец хитрость, с помощью которой он мог бы завладеть лампой, и наконец придумал.

Он пошел к меднику и сказал ему:

— Сделай мне десять медных ламп и возьми за них какую хочешь плату, но только поторопись. Вот тебе пять динаров в задаток.

— Слушаю и повинуюсь,— ответил медник. — Приходи к вечеру, лампы будут готовы.

Вечером магрибинец получил десять новеньких ламп, блестевших, как золотые. Он провел ночь без сна, думая о хитрости, которую он устроит, а на рассвете поднялся и пошел по городу крича:

— Кто хочет обменять старые лампы на новые? У кого есть старые медные лампы? Меняю на новые!

Народ толпой ходил за магрибинцем, а дети прыгали вокруг него и кричали:

— Бесноватый, бесноватый!

Но магрибинец не обращал на них внимания и кричал:

— У кого есть старые лампы? Меняю на новые!

Наконец он пришел ко дворцу. Аладдина самого в это время не было дома — он уехал на охоту, и во дворце оставалась его жена, царевна Будур.

Услышав крики магрибинца, Будур послала старшего при­вратника узнать, в чем дело, и привратник, вернувшись, ска­зал ей:

— Это какой-то бесноватый дервиш. У него в руках новые лампы, и он обещает дать за каждую старую лампу новую.

Царевна Будур рассмеялась и сказала:

— Хорошо бы проверить, правду ли он говорит, или обма­нывает. Нет ли у нас во дворце какой-нибудь старой лампы?

— Есть, госпожа,— сказала одна из невольниц.— Я видела в комнате господина нашего Аладдина медную лампу. Она вся позеленела и никуда не годится.

А Аладдину, когда он уезжал на охоту, понадобились при­пасы, и он вызвал джинна Маймуна, чтобы тот принес, что нужно. Когда джинн принес заказанное, раздался звук рога, и Аладдин заторопился, бросил лампу на постель и выбежал из дворца.

— Принеси эту лампу,— приказала Будур невольнице,— а ты, Кафур, отнеси ее магрибинцу, и пусть он даст нам новую.

И привратник Кафур вышел на улицу и отдал магрибинцу волшебную лампу, а взамен получил новенький медный све­тильник. Магрибинец очень обрадовался, что его хитрость удалась, и спрятал лампу за пазуху. Он купил на рынке осла и уехал.

А выехав за город и убедившись, что никто его не видит и не слышит, магрибинец потер лампу, и джинн Маймун явился перей ним. Магрибинец крикнул ему:

— Хочу, чтобы ты перенес дворец Аладдина и всех, кто в нем находится, в Ифрикию и поставил бы его в моем саду, возле моего дома. И меня тоже перенеси туда.

— Будет исполнено,— сказал джинн.— Закрой глаза и от­крой глаза, и дворец будет в Ифрикии. А может быть, ты хочешь, чтобы я разрушил город?

— Исполняй то, что я тебе приказал,— сказал магрибинец, и не успел он договорить этих слов, как увидел себя в своем саду в Ифрикии, у дворца. И вот пока все, что с ним было.

Что же касается султана, то он проснулся утром и выглянул в окно — и вдруг видит, что дворец исчез и там, где он стоял,— ровное гладкое место. Султан протер глаза, думая, что он спит, даже ущипнул себе руку, чтобы проснуться, но дворец не появился.

Султан не знал, что подумать, и начал громко плакать и стонать. Он понял, что с царевной Будур случилась какая-то беда. На крики султана прибежал везирь и спросил:

— Что с тобой случилось, о владыка султан? Какое бедствие тебя поразило?

— Разве ты ничего не знаешь?— закричал султан.— Ну, так выгляни в окно. Что ты видишь? Где дворец? Ты — мой везирь и отвечаешь за все, что делается в городе, а у тебя под носом пропадают дворцы, и ты ничего не знаешь об этом. Где моя дочь, плод моего сердца? Говори!

— Не знаю, о владыка султан,— ответил испуганный везирь.— Я говорил тебе, что этот Аладдин — злой волшебник, но ты мне не верил. 

— Приведи сюда Аладдина,— закричал султан,— и я от­рублю ему голову!

В это время Аладдин как раз возвращался с охоты. Слуги султана вышли на улицу, чтобы его разыскать, и, увидев его, побежали к нему навстречу.

— Не взыщи с нас, о Аладдин, господин наш,— сказал один из них.— Султан приказал скрутить тебе руки, заковать тебя в цепи и привести к нему. Нам будет тяжело это сделать, но мы люди подневольные и не можем ослушаться приказа султана.

— За что султан разгневался на меня? — спросил Аладдин.— Я не сделал и не задумал ничего дурного против него или против его подданных.

Позвали кузнеца, и он заковал ноги Аладдина в цепи. Пока он делал это, вокруг Аладдина собралась толпа. Жители города любили Аладдина за его доброту и щедрость, и, когда они узнали, что султан хочет отрубить ему голову, они все сбежались ко дворцу. А султан велел привести Аладдина к себе и сказал ему:

— Прав был мой везирь, когда говорил, что ты колдун и обманщик. Где твой дворец и где моя дочь Будур?

— Не знаю, о владыка султан,— ответил Аладдин.— Я ни в чем перед тобой не виновен.

— Отрубить ему голову!— крикнул султан, и Аладдина снова вывели на улицу, а за ним вышел палач.

Когда жители города увидели палача, они обступили Алад­дина и послали сказать султану:

«Если ты, о султан, не помилуешь Аладдина, то мы опрокинем на тебя твой дворец и перебьем всех, кто в нем находится. Осво­боди Аладдина и окажи ему милость, а то тебе придется плохо».

— Что мне делать, о везирь? — спросил султан, и везирь сказал ему:

— Сделай так, как они говорят. Они любят Аладдина больше, чем нас с тобой, и если ты его убьешь, нам всем не сдобровать.

— Ты прав, о везирь,— сказал султан и велел расковать Аладдина и сказать ему от имени султана такие слова:

«Я пощадил тебя, потому что народ тебя любит, но если ты не отыщешь мою дочь, то я все-таки отрублю тебе голову. Даю тебе сроку для этого сорок дней».

— Слушаю и повинуюсь,— сказал Аладдин и ушел из города.

Он не знал, куда ему направиться и где искать царевну Будур, и горе так давило его, что он решил утопиться. Он дошел до большой реки и сел на берегу, грустный и печальный.

Задумавшись, он опустил в воду правую руку и вдруг почув­ствовал, как что-то соскальзывает с его мизинца. Аладдин быстро вынул руку из воды и увидел на мизинце кольцо, которое дал ему магрибинец и о котором он совсем забыл.

Аладдин потер кольцо, и тотчас явился перед ним джинн Дахнаш, сын Кашкаша, и сказал:

— О владыка кольца, я перед тобой. Чего ты хочешь? Прика­зывай.

— Хочу, чтобы ты перенес мой дворец на прежнее место,— сказал Аладдин.

Но джинн, слуга кольца, смущенно опустил голову и ответил:

— О господин, мне тяжело тебе признаться, но я не могу этого сделать. Дворец построен рабом лампы, и только он один может его перенести. Потребуй от меня что-нибудь другое.

— Если так,— сказал Аладдин,— неси меня туда, где нахо­дится сейчас мой дворец.

— Закрой глаза и открой глаза,— сказал джинн.

И когда Аладдин закрыл и снова открыл глаза, он увидел себя в саду, перед своим дворцом.

Он взбежал наверх по лестнице и увидел свою жену Будур, которая горько плакала. Увидев Аладдина, она вскрикнула и заплакала еще громче — теперь уже от радости. Успокоившись немного, она рассказала Аладдину обо всем, что с ней произошло, а затем сказала:

— Этот проклятый магрибинец приходит ко мне и уговари­вает меня выйти за него замуж и забыть тебя. Он говорит, что султан, мой отец, отрубил тебе голову и что ты был сыном бед­няка, так что о тебе не стоит печалиться. Но я не слушаю речей этого злого магрибинца, а все время плачу о тебе.

— А где он хранит волшебную лампу? — спросил Аладдин, и Будур ответила:

— Он никогда с ней не расстается и всегда держит ее при себе.

— Слушай меня, о Будур,— сказал Аладдин.— Когда этот проклятый опять придет к тебе, будь с ним ласкова и приветлива и обещай ему, что выйдешь за него замуж. Попроси его поужинать с тобою и, когда он начнет есть и пить, подсыпь ему в вино вот этого сонного порошка. А когда магрибинец уснет, я войду в комнату и убью его.

— Мне будет нелегко говорить с ним ласково,— сказала Будур,— но я постараюсь. Он скоро должен придти. Иди, я тебя спрячу в темной комнате, а когда он уснет, я хлопну в ладоши и ты войдешь.

Едва Аладдин успел спрятаться, в комнату Будур вошел магри­бинец. На этот раз она встретила его весело и приветливо сказала:

— О господин мой, подожди немного, я принаряжусь, а по­том мы с тобой вместе поужинаем. 

— С охотой и удовольствием,— сказал магрибинец и вышел, а Будур надела свое лучшее платье и приготовила кушанья и вино.

Когда магрибинец вернулся, Будур сказала ему:

— Ты был прав, о господин мой, когда говорил, что Аладдина не стоит любить и помнить. Мой отец отрубил ему голову, и теперь нет у меня никого, кроме тебя. Я выйду за тебя замуж, но сегодня ты должен исполнять все, что я тебе скажу.

— Приказывай, о госпожа моя,— сказал магрибинец, и Бу­дур стала его угощать и поить вином и, когда он немного опьянел, сказала ему:

— В нашей стране есть один обычай: когда жених и невеста едят и пьют вместе, то последний глоток вина каждый выпивает из кубка другого. Дай же мне твой кубок, я отопью из него гло­ток, а ты выпьешь из моего.

И Будур подала магрибинцу кубок вина, в который она зара­нее подсыпала сонного порошка. Магрибинец выпил и сейчас же упал, как пораженный громом, а Будур хлопнула в ладоши. Аладдин только этого и ждал. Он вбежал в комнату и, размах­нувшись, отрубил мечом голову магрибинцу. А затем он вынул у него из-за пазухи лампу и потер ее, и сейчас же появился Маймун, раб лампы.

— Отнеси дворец на прежнее место,— приказал ему Аладдин.

Через мгновение дворец уже стоял напротив дворца сул­тана, и султан, который в это время сидел у окна и горько пла­кал о своей дочери, чуть не лишился чувств от изумления и радости. Он сейчас же прибежал во дворец, где была его дочь Будур. И Аладдин с женой встретили султана, плача от радости.

И султан попросил у Аладдина прощения за то, что хотел от­рубить ему голову, и с этого дня прекратились несчастья Алад­дина и он долго и счастливо жил в своем дворце вместе со своей женой и матерью, пока не пришла к ним всем смерть.

АЛИ-БАБА И СОРОК РАЗБОЙНИКОВ

(Арабская сказка из книги "Тысяча и одна ночь")

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Когда-то, очень давно, в одном персидском городе жили два брата — Касим и Али-Баба. Когда умер их отец, они поделили деньги, которые после него остались, и Касим стал торговать на рынке дорогими тканями и шелковыми халатами. Он умел рас­хваливать свой товар и зазывать покупателей, и в его лавке всегда толпилось много народу. Касим все больше и больше богател и, когда накопил много денег, женился на дочери глав­ного судьи, которую звали Фатима.

А Али-Баба не умел торговать и наживать деньги, и женат он был на бедной девушке по имени Зейнаб. Они быстро истра­тили почти все, что у них было, и однажды Зейнаб сказала:

— Слушай, Али-Баба, нам скоро будет нечего есть. Надо тебе что-нибудь придумать, а то мы умрем с голоду.

— Хорошо,— ответил Али-Баба,— я подумаю, что нам де­лать.

Он вышел в сад, сел под дерево и стал думать. Долго думал Али-Баба и наконец придумал. Он взял оставшиеся у него деньги, пошел на рынок и купил двух ослов, топор и веревку.

А на следующее утро он отправился за город, на высокую гору, поросшую густым лесом, и целый день рубил дрова. Вече­ром Али-Баба связал дрова в вязанки, нагрузил ими своих ослов и вернулся в город. Он продал дрова на рынке и купил хлеба, мяса и зелени.

С тех пор Али-Баба каждое утро уезжал на гору и до самого вечера рубил дрова, а потом продавал их на рынке и покупал хлеб и мясо для себя и для Зейнаб. И вот однажды он стоял под высоким деревом, собираясь его срубить, и вдруг заметил, что на дороге поднялась пыль до самого неба. А когда пыль рассеялась, Али-Баба увидал, что прямо на него мчится отряд всадников, одетых в панцыри и кольчуги; к седлам были при­вязаны копья, а на поясах сверкали длинные острые мечи. Впе­реди скакал на высокой белой лошади одноглазый человек с черной бородой.

Али-Баба очень испугался. Он быстро взлез на вершину де­рева и спрятался в его ветвях. А всадники подъехали к тому месту, где он только что стоял, и сошли на землю. Каждый из них снял с седла тяжелый мешок и взвалил его себе на плечи; потом они стали в ряд, ожидая, что прикажет Одноглазый — их атаман.

«Что это за люди и что у них в мешках?— подумал Али-Баба.— Наверное, это воры и разбойники».

Он пересчитал людей, и оказалось, что их ровно сорок чело­век, кроме атамана. Атаман встал впереди своих людей и повел их к высокой скале, в которой была маленькая дверь из стали; она так заросла травой и колючками, что ее почти не было видно.

Атаман остановился перед дверью и громко крикнул:

— Симсим, открой дверь!

И вдруг дверь в скале распахнулась, атаман вошел, а за ним вошли его люди, и дверь опять захлопнулась за ними.

«Вот чудо!— подумал Али-Баба.— Ведь симсим-то — это ма­ленькое растение. Я знаю, что из него выжимают масло, но я не знал, что оно может открывать двери!»

Али-Бабе очень хотелось посмотреть поближе на волшебную дверь, но он так боялся разбойников, что не осмелился слезть с дерева.

Прошло немного времени, и вдруг дверь снова распахну­лась, и сорок разбойников вышли с пустыми мешками. Как и прежде, одноглазый атаман шел впереди. Разбойники привязали к седлам пустые мешки, вскочили на коней и ускакали.

Тогда Али-Баба, который уже устал сидеть, скорчившись на дереве, быстро спустился на землю и подбежал к скале.

«А что будет, если я тоже скажу: Симсим, открой дверь?— подумал он.— Откроется дверь или нет? Попробую!»

Он набрался храбрости, вдохнул побольше воздуху и во весь голос крикнул:

— Симсим, открой дверь!

И тотчас же дверь распахнулась перед ним и открылся вход в большую пещеру.

Али-Баба вошел в пещеру, и, как только он переступил порог, дверь снова захлопнулась за ним. Али-Бабе стало немного страшно: а вдруг дверь больше не откроется и ему нельзя бу­дет выйти? Но он все же пошел вперед, с удивлением осматри­ваясь по сторонам.

Он увидел, что находится в большой комнате и у стен стоит множество столиков, уставленных золотыми блюдами под сере­бряными крышками. Али-Баба почувствовал вкусный запах ку­шаний и вспомнил, что с утра ничего не ел. Он подошел к од­ному столику, снял крышки с блюд, и у него потекли слюнки,— на блюдах лежали все кушанья, каких только можно пожелать: жареные куры, рисовый пилав, блинчики с вареньем, халва, яблоки и еще много других вкусных вещей.

Али-Баба схватил курицу и мигом обглодал ее. Потом при­нялся за пилав, а покончив с ним, запустил руки в халву, но уже не мог съесть ни кусочка — до того он был сыт. Отдохнув немного, он осмотрелся и увидал вход в другую комнату. Али-Баба вошел туда — и зажмурил глаза.

Комната вся сверкала и блестела — так много было в ней золота и драгоценностей. Зо­лотые динары и серебряные дирхемы грудами лежали прямо на земле, словно камни на морском берегу. Драгоценная по­суда — кубки, подносы, блюда, украшенные дорогими каменья­ми,— стояла по всем углам. Кипы шелка и тканей — китайских, индийских, сирийских, египетских — лежали посреди комнаты; по стенам висели острые мечи и длинные копья, которых хва­тило бы на целое войско.

У Али-Бабы разбежались глаза, и он не знал, за что ему взяться: то примерит красный шелковый халат, то схватит золотой поднос и смотрится в него, как в зеркало, то наберет в пригоршню золотых монет и пересыпает их.

Наконец он немного успокоился и сказал себе:

— Эти деньги и драгоценности, наверное, награблены, и сло­жили их сюда разбойники, которые только что здесь были. Эти богатства не принадлежат им, и, если я возьму себе немножко золота, в этом не будет ничего дурного. Ведь его здесь столько, что нельзя сосчитать.

Али-Баба подоткнул полы халата и, встав на колени, стал подбирать золото. Он нашел в пещере два пустых мешка, на­полнил их динарами, притащил к двери и крикнул: 

— Симсим, открой дверь!

Дверь тотчас же распахнулась.

Али-Баба вышел из пещеры, и дверь захлопнулась за ним. Колючие кусты и ветки переплелись и скрыли ее от глаз. Ослы Али-Бабы паслись на лужайке. Али-Баба взвалил на них мешки с золотом, прикрыл их сверху дровами и поехал домой.

Когда он вернулся, уже была ночь и встревоженная Зейнаб ждала его у ворот.

— Что ты делал в лесу так долго?— спросила она.— Я ду­мала, что тебя растерзали волки или гиены. Отчего ты привез дрова домой, а не продал их?

— Сейчас все узнаешь, Зейнаб, — сказал Али-Баба. — Помоги-ка мне внести в дом эти мешки и не шуми, чтобы нас не услышали соседи.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Зейнаб молча взвалила один из мешков себе на спину, и они с Али-Бабой вошли в дом. Зейнаб плотно прикрыла за собой дверь, зажгла светильник и развязала мешок. Увидя золото, она побледнела от страха и крикнула:

— Что ты наделал, Али-Баба? Кого ты ограбил?

— Не тревожься, Зейнаб,— сказал Али-Баба.— Я никого не ограбил и сейчас расскажу тебе, что со мною сегодня случилось.

Он рассказал ей про разбойников и пещеру и, окончив свой рассказ, сказал:

— Смотри, Зейнаб, спрячь это золото и не говори о нем ни­кому. Люди подумают, что мы и вправду кого-нибудь ограбили, и донесут на нас султану, и тогда он отнимет у нас все золото и посадит нас в подземелье. Давай выкопаем яму и спрячем туда золото.

Они вышли в сад, выкопали при свете луны яму, сложили туда все золото, а потом опять забросали яму землей.

Покончив с этим делом, Али-Баба лег спать. Зейнаб тоже легла, но она еще долго ворочалась с боку на бок и думала:

«Сколько же золота привез Али-Баба? Как только рас­светет, я пересчитаю все монетки, до последней!»

На следующее утро, когда Али-Баба, как всегда, уехал на гору, Зейнаб побежала к яме, раскопала ее и принялась пере­считывать динары.

Но их было так много, что Зейнаб не могла сосчитать. Она не очень хорошо считала и все время сбивалась. Наконец это ей надоело, и она сказала себе:

— Лучше я возьму меру и перемеряю золото. Вот только меры у меня нет. Придется попросить у Фатимы.

А Касим с Фатимой жили в соседнем доме. Зейнаб сейчас же побежала к ним. Вошла в сени и сказала Фатиме:

— Сделай милость, одолжи мне ненадолго меру. Я сегодня же верну ее тебе.

— Хорошо,— ответила Фатима,— но моя мера у соседки. Сейчас я схожу за ней и дам ее тебе. Подожди здесь в сенях, у тебя ноги грязные, а я только что постлала чистые цыновки.

Все это Фатима выдумала. И мерка, которой меряли крупу, висела на своем месте, в кухне, над очагом, и цыновок она не меняла уже дней десять. На самом деле ей просто очень хотелось узнать, для чего Зейнаб вдруг понадобилась мерка,— ведь Фа­тима хорошо знала, что в доме у Али-Бабы давно уже нет ни­какой крупы. А спрашивать Зейнаб она не желала: пусть Зейнаб не воображает, что Фатима интересуется ее делами. И она при­думала способ узнать, не спрашивая. Она вымазала дно мерки медом, а потом вынесла ее Зейнаб и сказала:

— На, возьми. Только смотри, не забудь возвратить ее в це­лости и не позже, чем к закату солнца. Мне самой нужно мерять чечевицу.

— Спасибо тебе, Фатима,— сказала Зейнаб и побежала до­мой. Она выгребла из ямы все золото и начала торопливо его мерять, все время оглядываясь по сторонам.

Золота оказалось десять мер и еще полмеры.

Зейнаб вернула мерку Фатиме и ушла, поклонившись ей до земли. Фатима сейчас же схватила мерку и заглянула в нее. И вдруг она увидела: ко дну мерки прилип какой-то маленький светлый кружочек. Фатима запустила руку в мерку и вынула кружочек.

Это был новенький золотой динар.

Фатима не верила своим глазам. Она повертела монету между пальцами и даже попробовала ее на зуб — не фальшивая ли? Но динар был самый настоящий, из чистого золота.

— Так вот какаяэто крупа! — закричала Фатима.— Они та­кие богачи, что Зейнаб даже меряет золото мерой. Наверное, они кого-нибудь ограбили, а сами притворяются бедняками. Скорее бы Касим вернулся из лавки! Я непременно все расскажу ему. Пусть пойдет к Али-Бабе и пригрозит ему хорошенько! Али-Баба, наверное, поделится с ним.

Фатима весь день просидела у ворот, ожидая Касима. Когда стало смеркаться, Касим вернулся из лавки, и Фатима, не дав ему даже снять тюрбана, закричала:

— Слушай, Касим, какая у меня новость! Твой брат Али-Баба прикидывается бедняком, а он, оказывается, богаче нас с тобой!

— Что ты выдумала!— рассердился Касим.— Богаче меня нет никого на нашей улице, да и во всем квартале. Недаром меня выбрали старшиной рынка.

— Ты мне не веришь?— обиделась Фатима.— Ну, так скажи, как ты считаешь деньги, когда подсчитываешь по вечерам выручку?

— Обыкновенно считаю,— ответил Касим.— Складываю в куч­ки динары и дирхемы и пересчитываю. А как насчитаю сотню, загибаю палец, чтобы не ошибиться. Да что ты такие глупости спрашиваешь?

— Нет, не глупости!— закричала Фатима. — Ты вот считаешь динары на десятки и сотни, а Зейнаб, жена твоего брата, считает мерами. Вот что она оставила в моей мерке.

И Фатима показала ему динар, который прилип ко дну мерки.

Касим осмотрел его со всех сторон и сказал:

—  Пусть меня не зовут Касимом, если я не допытаюсь, откуда у Али-Бабы взялись деньги. Хитростью или силой, но я отберу их у него!

И он сейчас же отправился к своему брату. Али-Баба только что вернулся с горы и отдыхал на каменной скамье перед домом. Он очень обрадовался Касиму и сказал:

— Добро пожаловать тебе, Касим! Ты не часто бываешь у меня. Что привело тебя ко мне сегодня, да еще в такой поздний час?

— Добрый вечер, брат мой,— важно сказал Касим.— Меня привела к тебе большая обида.

— Обида?— удивился Али-Баба.— Чем же мог я, бедный дро­восек, обидеть старшину рынка?

— Ты теперь богаче меня,— сказал Касим.—Ты меряешь зо­лото мерами. Вот что моя жена нашла на дне мерки, которую она одолжила твоей жене Зейнаб. Не обманывай меня: я все знаю! Почему ты скрыл от меня, что разбогател? Наверное, ты кого-нибудь ограбил?

Али-Баба понял, что Касим проведал его тайну, и решил во всем признаться.

— О брат мой,— сказал он,— я вовсе не хотел тебя обманы­вать. Я только потому ничего тебе не рассказал, что боялся воров и разбойников, которые могут тебя убить.

И он рассказал Касиму про пещеру и про разбойников. Потом протянул брату руку и сказал:

— О брат мой, мы с тобой оба — сыновья одного отца и одной матери. Давай же делить пополам все, что я привезу из пещеры. Я знаю, как туда войти и как уберечься от разбойников. Возьми себе половину денег и сокровищ — этого хватит тебе на всю жизнь.

— Не хочу половину, хочу все деньги! — закричал Касим и оттолкнул руку Али-Бабы.— Говори скорее, как войти в пещеру, а если не скажешь, я донесу на тебя султану, и он велит отру­бить тебе голову!

— Зачем ты грозишь мне султаном,— сказал Али-Баба.— Поезжай, если хочешь, в пещеру, но только тебе все равно не увезти всех денег и сокровищ. Даже если бы ты целый год возил из пещеры золото и серебро, не отдыхая ни днем, ни ночью,— и тогда ты не увез бы и половины того, что там есть!

Он рассказал Касиму, как найти пещеру, и велел ему хорошо запомнить слова: «Симсим, открой дверь!»

— Не забуду,— сказал Касим.— Симсим... симсим... Это, ка­жется, растение, вроде конопли. Буду помнить.

На следующее утро Касим оседлал десять мулов, положил на каждого мула по два больших сундука и отправился в лес. Он пустил своих мулов пастись на опушке леса, отыскал дверь в скале и, встав перед нею, закричал изо всех сил:

— Эй, Симсим, открой дверь!

Дверь распахнулась. Касим вошел, и дверь снова захлопну­лась за ним.

Касим увидел пещеру, полную сокровищ, и совсем потерял голову от радости. Он заплясал на месте, потом бросился вперед и стал хватать все, что попадалось под руку,— охапки дорогих тканей, куски золота, кувшины и блюда, потом бросал их и сры­вал со стен золотые мечи и щиты, хватал пригоршнями деньги и совал их за пазуху. Так он метался по пещере целый час, но никак не мог забрать всего, что там было. Наконец он подумал:

«У меня времени много. Буду выносить отсюда мешок за меш­ком, пока не нагружу всех мулов, а потом приеду еще раз. Я буду ездить сюда каждый день, пока не заберу все, до послед­ней монетки!»

Он схватил мешок с деньгами и поволок его к двери. Дверь была заперта. Касим хотел произнести волшебные слова, которые открывали дверь, но вдруг оказалось, что он позабыл их. Он помнил только, что надо сказать название какого-то растения. И он крикнул:

— Горох, открой дверь!

Но дверь не открылась. Касим немного испугался. Он поду­мал и крикнул опять:

— Пшеница, открой дверь!

Дверь и не шевельнулась. Касим от страха уже ничего не мог вспомнить и кричал названия всех растений, какие знал:

— Овес, открой дверь!

— Конопля, открой дверь!

— Ячмень, открой дверь! 

Но двер не открывалась. Касим понял, что ему никогда больше не выбраться из пещеры. Он сел на мешок с золотом и заплакал.

В это время разбойники ограбили богатых купцов, отобрали у них много золота и дорогих товаров. Они решили все это спря­тать в пещере. Подъезжая к лесу, атаман заметил на опушке мулов, которые мирно щипали траву.

— Что это за мулы? — сказал атаман.— К их седлам привя­заны сундуки. Наверно, кто-нибудь разузнал про нашу пещеру и хочет нас ограбить!

Он приказал разбойникам не шуметь и, подойдя к двери, тихо произнес:

— Симсим, открой дверь!

Дверь отворилась, и разбойники увидели Касима, который старался спрятаться за мешком с деньгами. Атаман бросился вперед, взмахнул мечом и отрубил Касиму голову.

Разбойники оставили тело Касима в пещере, а сами перело­вили мулов и, погнав их перед собой, ускакали.

А Фатима весь день просидела у окна — все ждала, когда по­кажутся мулы с сундуками, полными золота. Но время про­ходило, а Касима все не было. Фатима прождала день, прождала ночь, а утром с плачем прибежала к Али-Бабе.

Али-Баба сказал:

— Не тревожься, Фатима. Я сейчас сам поеду на гору и узнаю, что случилось с Касимом.

Он тотчас же сел на осла и поехал в лес, прямо к пещере. И как только вошел в пещеру — увидел, что его брат лежит мерт­вый на мешках с деньгами.

Али-Баба вынес тело Касима из пещеры, положил его в мешок и печальный поехал домой, думая про себя:

«Вот до чего довела Касима жадность! Если бы он согласился разделить со мной деньги и не захотел забрать себе их все, он и сейчас был бы жив».

Али-Баба устроил Касиму пышные похороны, но никому не сказал, как погиб его брат. Фатима говорила всем, кто прово­жал Касима на кладбище, что ее мужа растерзали в лесу дикие звери.

Когда Касима похоронили, Али-Баба сказал Фатиме:

— Знаешь что, Фатима, продай мне твой дом и будем жить вместе. Тогда и мне не придется строить нового дома и тебе не так страшно будет жить одной. Хорошо?

— О Али-Баба,— сказала Фатима,— мой дом — твой дом, и все, что у меня есть, принадлежит тебе. Позволь только мне жить с вами — больше мне ничего не нужно.

— Ну, вот и хорошо,— сказал Али-Баба, и они с Зейнаб и Фатимой зажили вместе.

Али-Баба еще несколько раз ездил в пещеру и вывез оттуда много золота, драгоценных одежд, ковров и посуды. Каждый день у него на кухне готовилась пища не только для него са­мого, Зейнаб и Фатимы, но и для всех его бедных соседей, ко­торым нечего было есть. А когда соседи благодарили его, он говорил:

— Приходите и завтра и приводите с собой всех бедняков. А благодарить не за что. Я угощаю вас на деньги моего брата Касима, которого съели на горе волки. Он ведь был человек богатый.

Скоро все бедняки и нищие стали приходить к дому Али-Бабы к обеду и ужину, и жители города очень его полюбили.

Вот что было с Али-Бабой, Зейнаб и Фатимой. Что же каса­ется разбойников, то они через несколько дней опять приехали к пещере и увидели, что тело их врага исчезло, а мешки с день­гами разбросаны по земле.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.— В нашу пещеру опять кто-то заходил! — вскричал атаман.— Недавно я убил одного врага, но, оказывается, их несколько! Пусть не буду я Хасан Одноглазый, если я не убью всякого, кто хочет поживиться нашей добычей. Храбрые разбойники! Найдется ли среди вас смельчак, который не побоится отпра­виться в город и разыскать нашего обидчика? Пусть не берется за это дело трус или слабый! Только хитрый и ловкий может исполнить его.

— О атаман,— сказал один из разбойников,— никто, кроме меня, не пойдет в город и не выследит нашего врага. Недаром зовут меня Ахмед Сорви-голова. А если я не найду его, делай со мной что хочешь.

— Хорошо, Ахмед,— сказал атаман.— Даю тебе один день сроку. Если ты найдешь нашего врага, я назначу тебя своим помощником, а если не найдешь — лучше не возвращайся. Я от­рублю тебе голову.

— Будь спокоен, атаман, не пройдет дня, как ты узнаешь, где найти своего врага,— сказал Ахмед.— Ждите меня сегодня к вечеру здесь в лесу.

Он сбросил с себя разбойничье платье, надел синий шелковый халат, красные сафьяновые сапоги и тюбетейку и пошел в город.

Было раннее утро. Рынок был еще пуст, и все лавки были закрыты; только старый башмачник сидел под своим навесом и, разложив инструменты, ждал заказчиков.

Ахмед Сорви-голова подошел к нему и, поклонившись, сказал:

— Доброе утро, дядюшка. Как ты рано вышел на работу! Если бы я не увидел тебя, мне пришлось бы еще долго ждать, пока откроется рынок.

— А что тебе нужно?— спросил старый башмачник, которого звали Мустафа.

— Я чужой в вашем городе,— ответил Ахмед.— Только се­годня ночью я пришел сюда и ждал до рассвета, пока не открыли городские ворота. В этом городе жил мой брат, богатый купец. Я пришел к нему из далеких стран, чтобы повидать его, и, под­ходя к городу, услышал, что его нашли в лесу мертвым. Теперь я не знаю, как отыскать его родных, чтобы поплакать о нем вместе с ними.

— Ты говоришь, твой брат был богатый купец? — спросил башмачник.— В нашем городе недавно хоронили одного купца, и я был на похоронах. Жена купца говорила, что его растерзали волки, но я слышал от одного человека, что это неправда, а что этого купца на самом деле нашли в лесу убитым, без головы, и тайком привезли домой в мешке.

Ахмед Сорви-голова очень обрадовался. Он понял, что этот богатый купец и есть тот человек, которого убил атаман в пещере.

— Ты можешь меня провести к его дому?— спросил Ахмед башмачника.

— Могу,— ответил башмачник.— Но только, как же мне быть с работой? Вдруг кто-нибудь придет на рынок и захочет зака­зать мне туфли, а меня не будет на месте?

— Вот тебе динар,— сказал Ахмед.— Возьми его за убытки, а когда ты покажешь мне дом моего брата, я дам тебе еще динар.

— Спасибо тебе за твою щедрость!— воскликнул обрадован­ный Мустафа.— Чтобы заработать этот динар, мне нужно целый месяц ставить на туфлях заплатки. Пойдем!

И башмачник привел Ахмеда к дому, где жил Касим.

— Вот дом, где жил убитый купец. Здесь поселился теперь его брат,— сказал Мустафа.

«Его-то мне и надо!» подумал Ахмед. Он дал. Мустафе динар, и Мустафа ушел, кланяясь и благодаря. Все дома в этом городе были обнесены высокими стенами, так что на улицу выходили только ворота. Запомнить незнакомый дом было нелегко.

— Надо отметить этот дом,— говорил Ахмед сам себе,— чтобы потом узнать его.

Он вытащил из кармана кусок мела и поставил на воротах дома крестик. А потом пошел обратно и радостно говорил себе:

— Теперь я запомню этот дом и приведу к нему завтра моих товарищей. Быть мне помощником атамана!

Только что Ахмед успел уйти, как из дома вышла служанка Али-Бабы, по имени Марджана, девушка умная и храбрая. Она собралась итти на рынок за хлебом и мясом к обеду. Закрывая калитку, она обернулась и вдруг увидела на воротах крестик, нарисованный мелом.

«Кто это вздумал пачкать наши ворота?— подумала она.— Наверное, уличные мальчишки. Нет, крест слишком высоко! Его нарисовал взрослый человек, и этот человек задумал против нас злое дело. Он хочет запомнить наш дом, чтобы нас убить или ограбить. Надо мне сбить его с толку».

Марджана вернулась домой, вынесла кусок мела и поставила кресты на всех соседних домах. А потом ушла по своим делам.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.А разбойник прибежал в пещеру и крикнул:

— Слушай, атаман! Слушайте все! Я нашел дом нашего врага и отметил его крестом. Завтра я вам покажу его.

— Молодец, Ахмед Сорви-голова! — сказал атаман.— Завтра к утру будьте все готовы. Мы спрячем под халаты острые ножи и пойдем с Ахмедом к дому нашего врага.

— Слушаем и повинуемся тебе, атаман,— сказали разбойники, и все стали поздравлять Ахмеда с удачей.

А Ахмед Сорви-голова ходил гордый и говорил:

— Вот увидите, я буду помощником атамана.

Он всю ночь не спал, дожидаясь утра, и как только рассвело, вскочил и разбудил разбойников. Они надели широкие бухарские халаты, белые чалмы и туфли с загнутыми носками, спрятали под халаты ножи и пошли в город. И все, кто их видел, говорили:

— Это бухарцы. Они пришли в наш город и осматривают его.

Впереди всех шел Ахмед с атаманом. Долго водил Ахмед своих товарищей по городу и наконец отыскал нужную улицу.

— Смотрите,— сказал он,— вот этот дом. Видите, на воротах крест.

— А вот еще крест, — сказал другой разбойник.— В каком же доме живет наш враг?

— Да вон и на том доме крест! И на этом! И здесь крест! Да тут на всех домах кресты! — закричали вдруг остальные раз­бойники.

Атаман рассердился и сказал:

— Что это значит? Кто-то перехитрил тебя, Ахмед! Ты не выполнил поручения, и не придется тебе больше с нами разбой­ничать. Я сам отрублю тебе голову!

И когда они вернулись в лес, жестокий атаман отрубил го­лову Ахмеду. А потом сказал:

— Кто еще возьмется отыскать дом нашего врага? У кого хватит храбрости? Пусть не пробует это сделать ленивый или слабый!

— Позволь мне попытаться, о атаман,— сказал один из раз­бойников, Мухаммед Плешивый.— Я — человек старый, и меня так легко не проведешь. А если я не исполню поручения — казни меня так же, как ты казнил Ахмеда.

«Здесь его никто не увидит, кроме меня,— подумал он.— Побегу скорей за атаманом и приведу его сюда».

И он быстро пошел обратно к своим товарищам. А Марджана как раз возвращалась с рынка. Увидев, что от ворот их дома кра­дучись отошел какой-то человек и побежал по дороге, она сообра­зила, что тут что-то неладно.

Марджана подошла к воротам, внимательно осмотрела их и увидела в правом верхнем углу маленький красный крестик.

«Так вот, значит, кто ставит кресты на наших воротах,— подумала Марджана.— Подожди же, я тебя перехитрю».

Она подняла с земли кусок кирпича и поставила такие же кресты на воротах всех домов их улицы.

— Ну-ка, попробуй теперь найти наш дом!— воскликнула она.—Тебе это так же не удастся, как вчера!

А Мухаммед Плешивый всю дорогу бежал, не останавливаясь, и наконец вошел в пещеру, еле переводя дух.

— Идемте скорее! — крикнул он.— Я так отметил этот дом, что уж теперь нашему врагу не уйти. Собирайтесь же скорее, не мешкайте!

Разбойники завернулись в плащи и пошли вслед за Мухам­медом. Они очень торопились, чтобы дойти до города засветло, и пришли туда перед самым закатом солнца. Найдя знакомую улицу, Мухаммед Плешивый подвел атамана к самым большим и красивым воротам и указал ему пальцем на маленький красный крестик в правом верхнем углу ворот.

— Видишь,— сказал он,— вот моя отметка.

— А это чья? — спросил один из разбойников, который оста­новился у соседних ворот.— Тут тоже нарисован крестик.

— Какой крестик? — закричал Мухаммед.

— Красный,— ответил разбойник.— И на тех воротах точно такой же. И напротив — тоже. Пока ты показывал атаману свой крестик, я осмотрел все соседние ворота.

— Что же, Мухаммед,— сказал атаман,— и тебя, значит, перехитрили? Хоть ты и хороший разбойник, а поручения не выполнил. Пощады тебе не будет!

И Мухаммед погиб так же, как и Ахмед. И стало в шайке атамана не сорок, а тридцать восемь разбойников.

«Надо мне самому взяться за это трудное дело,— подумал атаман.— Мои люди хорошо сражаются, воруют и грабят, но они не годятся для хитростей и обмана».

И вот на следующее утро Хасан Одноглазый, атаман разбой­ников, вошел в город сам. Торговля на рынке была в полном разгаре. Он нашел Мустафу-башмачника и, присев рядом с ним, сказал:

— О дядюшка, почему это ты такой печальный? Работы, что ли, мало?

— Работы у меня уже давно нет,— ответил башмачник.— Я бы, наверное, умер с голоду, если бы судьба не послала мне помощь. Позавчера рано утром пришел ко мне один щедрый человек и рассказал, что он ищет родных своего брата. А я знал, где дом его брата, и показал ему дорогу, и чужеземец подарил мне целых два динара. Вчера ко мне пришел другой чужеземец и опять спросил меня, не знаю ли я его брата, который недавно умер, и я привел его к тому же самому цому и опять получил два динара. А сегодня — вот уже полдень, но никто ко мне не пришел. Видно, у покойника нет больше братьев.

Услышав слова Мустафы, атаман горько заплакал и сказал:

— Какое счастье, что я встретил тебя! Я третий брат этого убитого. Я пришел с Дальнего Запада и только вчера узнал, что моего дорогого брата убили. Нас было четверо братьев, и мы все жили в разных странах, и вот теперь мы сошлись в вашем городе, но только для того, чтобы найти нашего брата мертвым. Отведи же меня к его дому, и я дам тебе столько же, сколько дали мои братья.

— Хорошо,— радостно сказал старик.— А больше у него нет братьев?

— Нет,— ответил атаман, тяжело вздыхая.— Нас было чет­веро, а теперь стало только трое.

— Жалко, что вас так мало,— сказал старый Мустафа и тоже вздохнул.— Идем.

Он привел атамана к дому Касима, получил свою плату и ушел. А атаман сосчитал и хорошо запомнил, сколько ворот от угла улицы до ворот дома, так что ему не нужно было отмечать ворота. Потом он вернулся к своим товарищам и сказал:

— О разбойники, я придумал одну хитрость. Если она удаст­ся, мы убьем нашего врага и отберем все богатства, которые он увез из пещеры. Слушайте же меня и исполняйте все, что я прикажу.

И он велел одному из разбойников пойти в город и купить двадцать сильных мулов и сорок кувшинов для масла.

А когда разбойник привел мулов, нагруженных кувшинами, атаман приказал разбойникам влезть в кувшины. Он сам при­крыл кувшины пальмовыми листьями и обвязал травой, а сверху проткнул дырочки для воздуха, чтобы люди не задохнулись. А в оставшиеся два кувшина налил оливкового масла и вымазал им остальные кувшины — чтобы люди думали, что во всех кув­шинах налито масло.

Сам атаман надел платье богатого купца и погнал мулов в город.

Наступал вечер, уже темнело. Атаман направился прямо к дому Касима и увидел, что у ворот сидит человек, веселый и приветливый. Это был Али-Баба. Атаман подошел к нему и низко поклонился, коснувшись рукой земли.

— Добрый вечер, почтенный купец,— сказал он.— Я чуже­земец, из далекой страны. Я привез запас дорогого масла и на­деялся продать его в вашем городе. Но мои мулы устали от долгого пути и шли медленно. Когда я вошел в город, уже на­ступил вечер и все лавки закрылись. Я обошел весь город, чтобы найти ночлег, но никто не хотел пустить к себе чужеземца. И вот я прошел мимо тебя и увидел, что ты человек приветливый и радушный. Не позволишь ли ты мне провести у тебя одну ночь? Я сложу свои кувшины на дворе, а завтра рано утром увезу их на рынок и продам. А потом я уеду обратно в мою страну и буду всем рассказывать о твоей доброте.

— Входи, чужеземец,— сказал Али-Баба.— У меня места много. Расседлай мулов и задай им корму, а потом мы будем ужи­нать. Эй, Марджана, посади собак на цепь, чтобы они не иску­сали нашего гостя!

— Благодарю тебя, о почтенный купец! — сказал атаман раз­бойников.— Пусть исполнятся твои желания, как ты исполнил мою просьбу.

Он ввел своих мулов во двор и разгрузил их у стены дома, осторожно снимая кувшины, чтобы не ушибить разбойников. А потом нагнулся к кувшинам и прошептал:

— Сидите тихо и не двигайтесь. Ночью я выйду к вам и сам поведу вас в дом.

И разбойники шопотом ответили из кувшинов:

— Слушаем и повинуемся, атаман!

Атаман вошел в дом и поднялся в комнату, где уже был приго­товлен столик для ужина. Али-Баба ждал его, сидя на низень­кой скамейке, покрытой ковром. Увидя гостя, он крикнул Марджане:

— Эй, Марджана, прикажи зажарить курицу и приготовить побольше блинчиков с медом. Я хочу, чтобы мой гость был до­волен нашим угощением.

— Слушаю и повинуюсь,— сказала Марджана.— Я приго­товлю все это сама, своими руками.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Она побежала на кухню, живо замесила тесто и только что собралась жарить, как вдруг увидела, что масло все вышло и жарить не на чем.

— Вот беда! — закричала Марджана.— Как же теперь быть? Уже ночь, масла нигде не купить. И у соседей не достанешь, все давно спят. Вот беда!

Вдруг она хлопнула себя по лбу и сказала:

— Глупая я! Горюю, что нет масла, а здесь, под окном, сто­ят сорок кувшинов с маслом. Я возьму немного у нашего гостя, а завтра чуть свет куплю масла на рынке и долью кувшин.

Она зажгла светильник и вышла во двор. Ночь была темная, пасмурная. Все было тихо, только мулы у колодцев фыркали и звенели уздечками.

Марджана высоко подняла светильник над головой и подошла к кувшинам.

И как раз случилось так, что ближайший кувшин был с мас­лом. Марджана открыла его и стала переливать масло в свой кувшин.

А разбойникам уже очень надоело сидеть в кувшинах скрю­чившись. У них так болели кости, что они не могли больше терпеть. Услышав шаги Марджаны, они подумали, что это ата­ман пришел за ними, и один из них сказал:

— Наконец-то ты пришел, атаман! Скорей позволь нам выйти из этих проклятых кувшинов и дай расправиться с хозяином этого дома, нашим врагом.

Марджана, услышав голос из кувшина, чуть не упала от страха и выронила светильник. Но она была умная и храбрая девушка и сразу поняла, что торговец маслом — злодей и раз­бойник, а в кувшинах сидят его люди, и что Али-Бабе грозит страшная смерть.

Она подошла к тому кувшину, из которого послышался голос, и сказала:

— Скоро придет пора. Молчи, а то тебя услышат собаки. Их на ночь спустили с цепи.

СКАЗКА О РЫБАКЕ

(Арабская сказка из книги "Тысяча и одна ночь")

Жил-был когда-то давно один рыбак. У него были жена и трое детей. Целый день он ловил рыбу, а вечером продавал ее на рынке и покупал хлеб и мясо для своей семьи. И каж­дый день он закидывал сеть три раза — не больше.

И вот однажды утром он положил на плечо свою сеть, взял корзину и пошел ловить рыбу. Он поставил корзину на берег, засучил рукава и закинул сеть как можно дальше в море. Когда сеть погрузилась в воду, рыбак осторожно потянул ее назад и почувствовал, что сеть тяжелая.

«В нее, наверно, попало много рыбы», подумал рыбак. Когда он вытянул сеть на береги развернул ее, то увидел, что в сети запутался мертвый осел и сеть вся порвана.

«Вот чудо! — подумал рыбак.— Я уже много лет ловлю здесь рыбу, но ни разу мне в сеть не попадался осел».

Рыбак кое-как починил сеть и еще раз закинул ее в море. Когда сеть погрузилась в воду, он попробовал ее вытянуть, но опять сеть была тяжелая, тяжелей, чем в первый раз. Наконец он втащил сеть на берег и развернул ее и нашел в ней черепки, осколки стекла и кости.

— Горе мне!— закричал рыбак и ударил рукой об руку.— Кажется, в море подохла вся рыба. Закину сеть еще в последний раз, и если я ничего не поймаю, придется мне вернуться домой без рыбы.

И снова закинул рыбак свою сеть в море и дождался, пока она погрузилась в воду. Он начал ее вытягивать, но сеть стояла на месте и не поддавалась.

«Она, верно, зацепилась за что-нибудь», подумал рыбак. Он быстро разделся, вошел в воду и нырнул. Долго пришлось ему биться над сетью, пока он не отцепил ее. А когда он вытащил сеть на берег, в ней оказался большой медный кувшин, запе­чатанный свинцовой печатью.

Рыбак обрадовался и сказал сам себе: «Посмотрю, что такое в этом кувшине, и продам его. На рынке медников мне за него дадут десять золотых динаров».

Он вынул из-за пазухи нож и попробовал сорвать печать, но она плотно пристала к горлышку кувшина и не поддавалась. Наконец рыбаку удалось открыть кувшин, и он положил его боком на землю. Но из кувшина ничего не вылилось.

— Он пустой! А я-то думал, в нем золото!— воскликнул рыбак и поставил кувшин прямо. И вдруг из кувшина пошел густой дым. Он поднимался все выше и выше и наконец дошел до са­мых облаков. И когда дым весь вышел из кувшина, он начал сжиматься и превратился в огромное чудовище, у которого ноги были на земле, а голова — в небе.

Руки у него были длинные, до самых пяток, пальцы — крюч­коватые, с когтями, как у льва. Ноги его, точно столбы, вросли в землю, во рту, широком, как колодец, торчали длинные острые зубы, из ноздрей валил дым, а из глаз летели искры. И голова — огромная, точно купол,— качалась из стороны в сторону.

И вдруг этот великан закричал страшным голосом, от кото­рого загудело все вокруг:

— Слушай, рыбак! Сейчас я тебя обрадую.

Рыбак со страха упал на землю. У него во рту пересохло и зубы громко застучали. Полежав немного, он поднял голову и спросил:

— Чем же ты меня обрадуешь, о джинн?

— Тем, что убью тебя сию же минуту.

—  О начальник джиннов, не убивай меня! — закричал ры­бак.— Я ведь только что вытащил тебя со дна моря.

— За то, что ты меня вытащил, я окажу тебе милость: выбирай, какой смертью хочешь умереть. Что тебе приятнее чтобы я тебя разорвал, повесил или утопил в море?

— За что ты меня убиваешь?— спросил рыбак.

— Послушай мою историю, о рыбак,— сказал джинн.

— Рассказывай, да поскорей, а то мне страшно на тебя смо­треть,— ответил рыбак.

— Знай, рыбак,— сказал джинн,— что я был стражником у царя ифритов. Однажды я ослушался царя, и царь велел посадить меня в этот кувшин и бросить в море. Я пролежал в море сто лет и сказал: «Тому, кто освободит меня, я дам много денег». Но никто не освободил меня. Когда прошло еще сто лет, я ска­зал: «Тому, кто освободит меня, я исполню все желания». Но опять никто не освободил меня. Прошло еще пятьсот лет, и я сказал: «Тому, кто освободит меня, я открою сокровища земли». Но я пролежал в кувшине еще тысячу лет, и никто не освободил меня. Тогда я очень рассердился и сказал сам себе: «Всякого, кто меня освободит, я убью и дам ему выбрать, какой смертью умереть». И вот ты освободил меня — выбирай же, как тебе умереть.

Когда рыбак услышал слова ифрита, он громко заплакал и сказал:

— Помилуй меня зато, что я освободил тебя из кувшина.

— Я потому и хочу убить тебя, что ты меня освободил,— сказал ифрит.

И тогда рыбак подумал: «Это — ифрит, а я — человек, и у меня есть разум, который поможет мне перехитрить ифрита».

— О ифрит,— сказал он,— если уж ты непременно хочешь меня убить, ответь мне сначала на один вопрос.

— Спрашивай скорей, мне некогда,— отвечал ифрит.

— Ты говоришь,— сказал рыбак,— что твой царь велел поса­дить тебя в этот кувшин. Но кувшин маленький, а ты большой. Как же ты уместился в этом кувшине?

— Так ты не веришь, что я был в кувшине и пролежал на дне моря столько лет? — закричал ифрит.

— Никогда тебе не поверю, пока не увижу тебя в кувшине своими глазами,— отвечал рыбак.

— Клянусь тебе, что я был в этом кувшине!

— Не клянись,— сказал рыбак,— все равно я тебе не поверю.

— Хочешь, я тебе докажу, что я был в кувшине?— сказал ифрит.

— Хочу,— ответил рыбак.

Ифрит поднял одну ногу и опустил ее в кувшин.

— Смотри, рыбак: вот моя нога в кувшине,— сказал он.

— А вторая? — закричал рыбак.

Ифрит поднял другую ногу и сунул ее в кувшин.

— Теперь обе ноги вместе в кувшине. Ты поверил?— спросил он рыбака.

— А колени куда ты денешь?— крикнул рыбак.

— Я покажу тебе,— ответил ифрит и опустился в кувшин по пояс.— Теперь ты веришь?

— А живот и грудь, в которых двадцать четвертей высоты, куда ты их отправишь? — продолжал рыбак.

— О несчастный!— крикнул ифрит.— Ты все еще не веришь?

И он опустился в кувшин по шею, а рыбак сказал:

— Я еще вижу эту голову, большую, как купол. Для нее-то и нехватит места.

— Если я опущу в кувшин голову, ты поверишь?— спросил ифрит.

— Опусти ее,— сказал рыбак.

И ифрит сунул голову в кувшин, и, как только он это сделал, рыбак быстро схватил печать, плотно закрыл горлышко кувшина и покатил его по песку к морю.

— Что ты хочешь сделать, рыбак? — закричал джинн.

— Я хочу бросить тебя в море, где ты уже пролежал столько лет,— сказал рыбак.

— Не надо! — крикнул ифрит.

Но рыбак продолжал толкать кувшин к морю и говорил:

— Я сброшу тебя на дно моря и сяду на берегу. А когда кто-нибудь придет сюда с сетями, я скажу: не ловите рыбу в этом месте. Здесь — ифрит. Всякому, кто его вытащит, он предла­гает выбирать, какой смертью умереть, и убивает его.

— Выпусти меня, я окажу тебе милость,— сказал ифрит.

— Ты лжешь, проклятый! — закричал рыбак.— Если я тебя выпущу, ты сделаешь со мной то же, что сделал царь Юнан с врачом Дубаном.

— А кто такие царь Юнан и врач Дубан?— спросил ифрит.

— Слушай, я тебе расскажу,— ответил рыбак.

Был в одном персидском городе царь, которого звали царь Юнан. У него было много денег, войск и телохранителей, все тело было у него в пятнах от болезни, и ни один врач не мог его вылечить. Царь Юнан целые дни пил лекарства, глотал по­рошки и мазался мазями, но болезнь все не проходила, и при­ближенные царя решили, что он уже не поправится.

И вот однажды пришел в город царя Юнана старый, седой врач, по имени Дубан. Он прочитал все врачебные книги — араб­ские, персидские и греческие, и не было такой болезни, которую он не мог бы вылечить. Врач Дубан скоро услышал, что царь Юнан очень болен. Тогда он раскрыл свои книги и читал их целый день и целую ночь, а потом он вынул из своей сумки разные мази и травы и приготовил из них лекарство. Когда лекарство было готово, врач Дубан взял палку и выдолбил ее и положил лекар­ство в эту палку, а к палке он приделал сверху круглую ручку.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.И когда наступило утро, врач Дубан пошел во дворец и ска­зал царю Юнану:

— О царь, вот уже много лет, как ты лечишься от своей бо­лезни, а она все не проходит. Хочешь, я тебя вылечу? 

— Хочу,— сказал царь.— А когда это будет? Поторопись, врач, мне уже очень надоело лечиться.

— Это будет завтра,— ответил врач Дубан.— Только, смотри, слушайся меня и делай все, что я тебе скажу. Иди и ложись спать. Спи весь день и всю ночь, а утром выезжай на поле, где играют в мяч, и жди меня.

Царь проспал день, проспал ночь, а утром сел на коня и вы­ехал в поле.

Врач Дубан тоже скоро пришел. Он подал царю палку с круглой ручкой и сказал:

— Возьми эту палку и бей по мячу изо всей силы. Гоняйся за мячом на своем коне, пока не вспотеешь, и все время сжимай ручку палки как можно сильней. Когда ты вспотеешь, лекарство разойдется по твоему телу — и ты поправишься..

Царь послушался врача Дубана и стал гоняться по полю за мячом. Когда его конь выбился из сил и царь сам чуть не упал с седла от усталости, врач Дубан сказал:

— Теперь довольно. Слезай с коня, сходи в баню и ложись спать. А когда проснешься — будешь здоров.

И правда — когда царь проснулся на следующее утро и вы­шел из своей спальни, тело у него было чистое и блестящее, как серебро,— без единого пятнышка. Все приближенные царя уди­вились искусству врача Дубана, а царь Юнан призвал его к себе и сказал:

— Теперь ты — мой самый лучший друг. Проси, чего хочешь.

— Мне ничего не надо,— сказал врач.— Позволь мне только видеть тебя и с тобой разговаривать.

— Приходи ко мне каждый день обедать,— сказал царь.

Он дал врачу много денег и подарил ему чистокровного коня и шелковый халат, весь расшитый золотом. И врач сел на коня и уехал.

С тех пор он каждый день приезжал во дворец к царю Юнану, а царь сажал его рядом с собой на трон. Врач Дубан стал для него дороже всех приближенных, и он советовался с ним обо всех своих делах.

А у царя был везирь — Махмуд Плешивый, злой и завистливый человек. Он позавидовал врачу Дубану и решил его погубить.

И вот как-то раз после обеда, когда врач Дубан только что ехал, этот Махмуд Плешивый пришел к царю и сказал:

— О царь, ты оказал мне много милостей, и я должен дать тебе совет.

— Говори скорей,— сказал царь.

— О царь,— продолжал везирь,— ты каждый день зовешь к себе врача Дубана и обедаешь с ним. А этот врач — злодей, и он хочет тебя убить.

—  Это ты напрасно говоришь, везирь,— сказал царь.— Разве ты не видел, как врач Дубан меня вылечил? У меня нет друга дороже этого врача. Завтра я дам ему еще халат и десять кошель­ков золота.

—  Опомнись, о царь!— сказал везирь.— Этот Дубан вылечил тебя палкой, которую ты подержал в руке, а завтра он, может быть, убьет тебя чем-нибудь, что ты понюхаешь. Вот тебе мой совет: когда врач к тебе придет, вели палачу отрубить ему голову. Тогда ты избавишься от этого врача и спасешься от смерти.

—  Ты это все говоришь из зависти,— сказал царь.— Врач Дубан — мой лучший друг, и если я его убью, то буду раскаи­ваться, как раскаивался царь, когда убил сокола.

— А как это было? — спросил везирь.

—  Слушай, я тебе расскажу,— сказал царь Юнан.

Один царь очень любил охотиться. Он приручил сокола, чтобы пускать его вдогонку за дичью, и этот сокол всегда сидел у него на руке. А на шее у царя висела чашка, и он поил из нее своего сокола, когда соколу хотелось пить.

И вот однажды рано утром пришел к царю главный соколь­ничий и говорит:

— О царь, пора ехать на охоту.

Царь велел своим приближенным выезжать и сам сел на коня и поехал впереди всех. Охотники ехали до самого полдня и на­конец приехали в одно место, где водилось много газелей. Царь велел своим людям встать в круг и растянуть сеть, и вдруг в сеть попалась газель.

— Всякого, кто упустит эту газель, я убью своими руками! — закричал царь.

— Лови ее, лови! — закричал царь и поднял голову и увидел, что все охотники переглядываются и смеются.И вдруг газель подошла к царю и встала перед ним на зад­ние ноги, а передние сложила на груди и низко поклонилась царю. Царь так удивился, что нагнул голову и тоже поклонился газели, и вдруг газель перескочила через голову царя и убежала.

— Чего вы смеетесь?— спросил царь.

И один из охотников выступил вперед и сказал:

— О царь, ты говорил, что убьешь всякого, кто упустит газель, но ты сам упустил ее.

— Пусть я не буду царем,— закричал царь,— если я не поймаю эту газель! Ждите меня здесь и не двигайтесь.

Он вскочил на коня и погнался за газелью и скакал до тех пор, пока не настиг ее. Он спустил с руки своего сокола, и сокол ударил газель крыльями по голове и ослепил ее. Тогда царь сошел с коня и зарезал эту газель.

А день был жаркий, и царю очень хотелось пить, и коню его тоже. Он осмотрелся и увидел, что находится на высокой горе, где нет ни одного ручейка. Прямо перед ним росло дерево, а с дерева капала вода, похожая на масло.

Царь снял с шеи чашку и сошел с коня и, набрав в чашку этой воды, поставил ее перед конем. И вдруг сокол ударил по чашке крылом и расплескал воду.

Царь подумал, что птица тоже хочет пить, и еще раз набрал полную чашку воды. Он поставил ее перед соколом, но сокол опять опрокинул чашку ударом крыла.

— Скверная птица! — закричал царь.— Ты лишила воды и себя и моего коня.

Снова наполнил он водой чашку и хотел выпить сам, но со­кол вдруг закричал, захлопал крыльями и выбил чашку из рук царя. Царь очень рассердился, взмахнул мечом и отрубил со­колу крылья. А сокол стал махать головой и показывать клювом на дерево. Царь поднял голову и увидел, что на верхушке де­рева сидит змея, и с дерева капает не вода, а змеиный яд. И вдруг сокол громко закричал, раскрыл клюв и умер. И царь пожалел, что убил сокола, который спас ему жизнь, и горько заплакал, но помочь горю было уже нельзя.

Так и я буду раскаиваться, если послушаюсь тебя и убью врача Дубана, который вылечил меня от болезни. Уходи же с моих глаз, о везирь, и не давай мне больше таких со­ветов.

— О царь,— сказал везирь,— врач не сделал мне ничего дур­ного, и я советую тебе его убить только из жалости к тебе. Если ты доверишься этому врачу, он убьет тебя и сядет вместо тебя на трон. Ведь он вылечил тебя чем-то, что ты взял в руки, и, может быть, он тебя убьет чем-нибудь, что ты понюхаешь.

Царь испугался — а вдруг это и правда так будет?— и сказал:

— Ты прав, о везирь! Если врач вылечил меня палкой, ко­торую я взял в руки, то он может меня убить чем-нибудь, что я понюхаю. Но как же мне с ним поступить?

— Пошли за ним сейчас же,— сказал везирь,— и когда он придет, отруби ему голову. Обмани его раньше, чем он тебя обманет.

— Ты правильно говоришь,— сказал царь и послал за врачом.

Врач сейчас же пришел, радостный и довольный, не зная, какая его ждет беда.

— Знаешь, зачем я тебя позвал?— спросил его царь Юнан

— Нет, не знаю. Никто не знает неизвестного,— ответил Дубан.

— Я позвал тебя, чтобы убить,— сказал царь.

Врач Дубан горько заплакал и сказал царю Юнану:

— Что же я тебе сделал и за что ты хочешь меня убить?

— Мне говорили,— сказал царь Юнан,— что ты пришел в мое царство для того, чтобы погубить меня. И вот я убью тебя раньше, чем ты меня убьешь. Ты вылечил меня палкой, которую я взял в руку, и убьешь меня чем-нибудь, что я понюхаю, или чем-нибудь другим.

— Пощади меня, не убивай меня! — сказал врач Дубан и долго просил царя, но царь воскликнул:

— Тебя непременно нужно убить!

— О царь,— сказал один из приближенных,— подари мне жизнь этого врача и не убивай его. Он не сделал тебе ничего дурного и вылечил тебя от болезни, когда никто не мог тебя вылечить.

— Этот врач пришел, чтобы меня погубить. Так сказал мой везирь Махмуд Плешивый,— закричал царь.— Эй, палач, отруби ему голову!

— Если уж ты решил меня убить,— сказал врач Дубан царю Юнану,— дай мне отсрочку до утра. Отпусти меня домой, и я подарю тебе все свои книги. А среди них есть такая книга, ка­кой нет ни у одного царя.

— Хорошо,— сказал царь.— Ступай домой, а завтра утром принеси мне книгу.

Царь Юнан целую ночь ворочался с боку на бок и не мог заснуть, до того ему не терпелось увидеть книгу, которую обе­щал ему подарить врач. Едва рассвело, царь вскочил с постели и закричал:

— Привести сюда врача Дубана!

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

И врача привели под охраной двух стражников. В руках у него были книга и горшочек с порошком.

— Давай сюда твою книгу! — закричал царь.

— Подожди, о царь,— сказал врач,— потерпи еще немного. Вели принести большое блюдо.

— Эй, блюдо поскорей! — крикнул царь, и двое слуг бегом бросились из комнаты и принесли блюдо. Тогда врач Дубан вы­сыпал на блюдо порошок из горшочка, разровнял его и сказал:

— О царь, возьми эту книгу, но не раскрывай ее, пока мне не отрежут голову. А когда меня казнят, поставь мою голову на блюдо и прикажи ее натереть этим порошком. Потом раскрой книгу и спрашивай, что хочешь. Моя голова ответит на все во­просы. 

Царь очень удивился и весь затрясся от любопытства. Он махнул рукой, и палач отрубил голову врачу Дубану. И когда голову поставили на блюдо, она вдруг открыла глаза и сказала:

— О царь, раскрой книгу и переверни от начала десять листков.

Царь раскрыл книгу и хотел перевернуть листок, но листки слиплись и пристали друг к другу. Царь послюнил палец и пе­ревернул один листок, и другой, и третий, и когда царь Юнан дошел до десятого листка, он вдруг зашатался и побледнел.

— В этой книге — яд! — закричал царь.— Меня отравили!

А голова врача Дубана пошевелила губами и сказала:

— Я тебя вылечил, а ты меня убил. Я просил пощады, а ты не пощадил. Вот наказание за твою жестокость.

И как только голова Дубана произнесла эти слова, царь сейчас же упал мертвый.

Так и ты, о ифрит, хотел меня убить, хотя я оказал тебе услугу и вытащил тебя со дна моря. А теперь я опять сброшу тебя туда.

— О рыбак,— закричал ифрит,— не делай этого! Если я был злодеем, то будь ты благодетелем. Обещаю тебе, что я тебе не сделаю зла и научу тебя, как разбогатеть.

Долго упрашивал ифрит рыбака, и наконец рыбак согла­сился. Он открыл кувшин, дым пошел вверх и опять превра­тился в ифрита, и как только ифрит вышел из кувшина, он сейчас же пихнул кувшин ногой и сбросил в море. Тут рыбак до того испугался, что весь задрожал, но ифрит рассмеялся и сказал:

— Иди за мной.

И рыбак пошел сзади ифрита, не веря, что спасся, и шел до тех пор, пока они не вышли за город. Они поднялись на гору и спустились в широкую долину, и вдруг рыбак увидел перед собой пруд, которого никогда не видел раньше.

— Посмотри на этот пруд, — сказал ифрит, и рыбак посмо­трел и увидел, что в пруду много рыб разного цвета — белых, красных, голубых и желтых.

— Что это за пруд и почему рыбы в нем разноцветные?— спросил рыбак.

— О рыбак, закинь твою сеть,— сказал ифрит.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.И рыбак закинул сеть в пруд и вытащил ее, и вдруг видит — в сети четыре рыбы: белая, красная, голубая и желтая.

— О рыбак,— сказал ифрит,— снеси эту рыбу во дворец к царю, и царь даст тебе за нее столько денег, что тебе хватит на всю жизнь. Приходи сюда каждый день и лови рыбу, но за­кидывай сеть не больше чем три раза. А теперь — прощай и извини меня, если я тебя чем-нибудь обидел.

Ифрит ударил ногой о землю, и земля под ним расступилась и поглотила его. А рыбак вернулся домой, положил рыбу в ло­ханку и понес ее к царю, как велел ему ифрит.

Он пришел во дворец и показал рыбу. Царь очень удивился: он никогда раньше не видел таких рыб.

— О везирь,— сказал он,— отдай этих рыб новой стряпухе, которую мне недавно подарил царь румов. Пусть она их изжа­рит, и мы увидим, хорошо ли она стряпает.

—  Слушаю и повинуюсь,— сказал везирь и повел рыбака на кухню. Он отдал рыбу стряпухе, и стряпуха, увидев этих рыб, тоже очень удивилась.

—  О девушка,— сказал везирь,— царь хочет испытать твое искусство. Изжарь же этих рыб как следует.

И потом везирь вернулся к царю, а царь велел ему заплатить рыбаку четыреста золотых динаров — по сто динаров за каждую рыбу. И рыбак положил деньги за пазуху и вернулся домой, радостный и счастливый.

А стряпуха вычистила рыбу, поставила сковороду на огонь и положила рыбу жариться. Когда рыба поджарилась с одной стороны, стряпуха хотела ее перевернуть, но едва она дотро­нулась до рыбы, как стена кухни вдруг раздвинулась и из нее вышла молодая женщина с зеленой веткой в руке. Она дотронулась веткой до рыбы, и рыба превратилась в уголь, а потом эта женщина ушла, и стена снова сдвинулась.

Стряпуха до того испугалась, что упала на пол без памяти. А очнувшись, она увидела, что вся рыба сгорела.

—  Что теперь будет! — закричала стряпуха.— Царь хотел меня испытать, а я сожгла рыбу.— И она опять упала на землю без чувств.

А тут как раз вошел в кухню везирь. Он увидел, чт стря­пуха лежит на полу, и толкнул ее ногой, и тогда она пришла в себя и рассказала ему все, как было.

—  Это удивительное дело,— сказал везирь. Он сейчас же послал за рыбаком, и когда рыбака привели, закричал:

—  О рыбак, принеси мне еще четыре такие же рыбы — белую, красную, голубую и желтую.

Рыбак пошел к пруду, закинул сеть и вытянул ее, и вдруг видит: в сеть опять попались четыре рыбы — белая, красная, голубая и желтая. Он принес этих рыб везирю и получил за них четыреста динаров, а везирь пошел на кухню и сказал стряпухе:

—  Возьми этих рыб и изжарь их предо мной, чтобы я увидел, что будет. 

И девушка приготовила рыбу и бросила ее на сковородку. И когда рыба поджарилась с одной стороны, стена кухни раздви­нулась, и из нее вышла та же самая женщина с веткой в руке. Она дотронулась веткой до рыб, и все рыбы сгорели, а женщина перевернула сковородку и ушла, и стена снова сдвинулась.

—  Такое дело нельзя скрывать от царя! — закричал везирь.— Царь должен видеть это своими глазами.

— Ко мне рыбака сию же минуту!— закричал царь, и когда рыбака привели, царь велел ему принести еще четыре разноцветных рыбы и приставил к нему трех стражников, чтобы рыбак не сбежал. Рыбак в третий раз пошел к пруду и принес еще четыре такие же рыбы. Тогда царь сказал своему везирю:И везирь бегом побежал к царю, путаясь в полах халата, и рассказал ему обо всем, что он видел.

— Я сам изжарю их и посмотрю, что будет.

Он засучил рукава, повязал себе вокруг пояса полотенце, взял в руки нож и вычистил рыбу. Потом он нагрел масло на сковороде и положил рыбу в масло, и вдруг масло поднялось и вспенилось и от него пошел густой дым. Царь так испугался, что выронил нож и присел на землю, и вдруг стена раздвинулась из нее опять вышла женщина. В правой руке у нее был меч, а в левой — две змеи. Змеи были покрыты такими иглами, как у ежа; изо рта у них шел синий дым.

Женщина закричала в лицо царю, и царь упал на спину от страха, а женщина сказала ему:

— Посмотри на меня хорошенько и запомни мое лицо. Если ты еще раз будешь ловить мою рыбу, я превращу твой город в море и всех твоих воинов в рыб.

Потом она опять закричала на царя, и царь лишился чувств, а когда он очнулся, то не увидел ни рыбы, ни сковороды, ни женщины, и стена кухни сдвинулась, как раньше.

Царь выбежал из кухни и закричал своему везирю:

—  Приведи сюда рыбака, да поскорее!

Стражники побежали за рыбаком и привели его, а рыбак дрожал от страха и не рад был, что принес царю разноцветных рыб.

— Эй, рыбак, откуда эти рыбы?— спросил его царь.

— Из пруда в долине между четырех гор,— отвечал рыбак.

— А сколько дней пути до этого пруда?

— Пути полчаса, о владыка, наш царь.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

И царь удивился: он не знал, что так близко от его города есть пруд с разноцветными рыбами. Он велел своим приближенным садиться на коней, и сам тоже сел на коня, и они поехали.

А рыбак шел впереди и показывал дорогу, ожидая для себя какой- нибудь беды.

Они поднялись на гору и спустились в широкую долину. Посредине долины был большой пруд, а в пруду плавали раз­ноцветные рыбы: белые, красные, голубые и желтые.

— Знал ли кто-нибудь из вас раньше про этот пруд?— спро­сил царь своих приближенных.

И все, кто был с царем, ответили: «Нет».

— Я не войду в мой город и не сяду на трон, пока не узнаю правду про этот пруд и про разноцветных рыб! — воскликнул царь.

Он подозвал своего везиря и сказал ему:

— О везирь, я задумал одно дело. Я уйду сегодня ночью один и узнаю, что это за пруд и почему рыбы в нем разноцвет­ные. А ты садись у входа в мою палатку и говори всякому, кто будет меня спрашивать: «Царь нездоров и приказал мне никого не впускать к нему».

Потом царь переменил одежду, опоясался мечом и пошел. Он шел всю ночь и весь день и вторую ночь до утра, и вдруг он увидел вдали что-то черное.

Царь обрадовался и воскликнул:

— Может быть, я встречу кого-нибудь, кто расскажет мне об этом пруде и о рыбах!

Он подошел ближе и увидел дворец, выстроенный из черного камня и блестящего железа. Царь тихонько постучался в во­рота, но никто не открыл ему. Он постучался второй раз и третий но не услышал ответа, и тогда царь что было силы ударил рукой в ворота, но никто не ответил ему.

«Во дворце, верно, никого нет», подумал царь. Он толкнул ворота, и вдруг они открылись. Царь прошел через двор и вошел во дворец, но не увидел ни одного человека.

— О жители дворца,— крикнул тогда царь,— я чужстранец и путешественник. Нет ли у вас чего-нибудь поесть?

Никто не откликнулся на слова царя, и царь удивился опечалился. Он сел на скамью около двери и вдруг услыш чьи-то стоны и рыдания. Царь прислушался и пошел в ту сторону, откуда доносились стоны. Скоро он пришел в большую комнату; посредине этой комнаты стоял высокий трон, а троне сидел красивый юноша в шелковом халате и горько плакал. Царь обрадовался и сказал:

— Мир тебе, о юноша! Как хорошо, что я тебя увидел. Скажи мне, почему ты плачешь и что это за дворец? Отчего сидишь один и у тебя нет приближенных? 

— Я хотел узнать правду об этом дворце и о рыбах, а теперь приходится спрашивать и о них и о тебе. Расскажи мне скорей, кто сделал с тобой такое ужасное дело?

— Слушай меня внимательно,— сказал юноша.— Со мной слу­чилась удивительная история.

Знай, что мой отец был царем этой страны и звали его Мах­муд, царь черных островов. Он процарствовал семьдесят лет и умер, и я стал царем после него. А у меня была жена, и я очень ее любил. И вот однажды вечером она велела затопить баню и пошла мыться, а я лежал на подушках и ждал ее. Вдруг я услышал из соседней комнаты голоса двух ее невольниц, которые разговаривали между собой.

— Бедный наш господин! — сказала одна из них.— Он ду­мает, что наша госпожа его любит. А она каждый вечер подсы­пает ему в вино сонный порошок, и когда он заснет, уходит. Утром она дает ему что-то понюхать, и он просыпается. Скоро она совсем убьет его и станет вместо него царицей. Смотри, только никому не говори то, что я тебе сказала. Вот идет наша госпожа.

И правда, моя жена вошла в комнату и велела невольницам подавать ужин. Я так испугался, когда услышал слова неволь­ницы, что ничего не сказал жене. После ужина она велела подать питье, которое я пил на ночь, и налила его в мой кубок, но я только притворился, что пью, а сам вылил питье за пазуху и сейчас же захрапел, как храпит спящий. И моя жена надела свое лучшее платье, повязала вокруг пояса мой меч и сказала:

— Спи всю ночь и не просыпайся. Недолго тебе осталось жить. Скоро я убью тебя и сама стану царицей.

Потом она вышла из комнаты, и я поднялся и пошел за ней следом. Она дошла до городских ворот и произнесла какие-то слова, которых я не понял, и вдруг замки упали с ворот и во­рота раскрылись. Моя жена вышла за ворота (а я все шел за ней) и подошла к какой-то хижине, построенной из глины. Она вошла в эту хижину, а я забрался на крышу и посмотрел сверху вниз, и вдруг я увидел, что посреди хижины лежит ңеᴦp, у ко­торого одна губа, как одеяло, а другая — как башмак, и он подбирает ею песок с земли. Я посмотрел на него хорошенько и узнал его. Это был страшный колдун по имени Абуль-Асвад. Он затаил злобу на моего отца за то, что тот выгнал его из города, и поклялся, что погубит меня. Этот колдун был болен проказой и не выходил из своей хижины.

Когда моя жена подошла к нему, он закричал на нее:

— О негодная, почему ты опоздала? Я уже давно жду тебя, чтобы сговориться, когда мы убьем твоего мужа и завладеем его царством, а ты все не идешь.

— О господин мой,— сказала моя жена,— я, право, не ви­новата. Будь на то моя воля, не взошло бы еще солнце, как его город лежал бы в развалинах. Но ты ведь знаешь, что время еще не настало.

— О проклятая!— закричал колдун.— Если ты завтра же не убьешь своего мужа, я перестану учить тебя колдовству. Ты играешь со мной всякие шутки и обманываешь меня.

Когда я услышал эти слова, о царь, у меня потемнело в гла­зах от гнева, и я перестал сознавать, что делаю. Я спустился с крыши, вошел в хижину, схватил меч, который моя жена принесла с собой, и ударил ңеᴦpа по шее. Ңеᴦp страшно за­хрипел, и я решил, что убил его. Я бросил меч, вернулся во дворец и лег в постель, а утром пришла моя жена и ничего не сказала мне. И я тоже ничего не сказал ей, так как бо­ялся ее.

А через несколько дней она обрезала волосы и надела одежды печали.

—  Что с тобой случилось?— спросил я ее.

— О господин мой,— отвечала мне жена,— я узнала, что моя матушка скончалась, что отец мой убит на войне, а из двух моих братьев одного ужалила змея, а другой свалился в пропасть. Позволь мне построить в нашем дворце гробницу и перенес­ти в нее их тела. Я буду плакать над ними и печалиться о них.

—  Делай, как тебе вздумается,— сказал я.

И моя жена построила посредине дворца гробницу с куполом и сидела там днем и ночью. А я боялся ее и не говорил ей ни слова про колдуна, про то, что я слышал в ту ночь.

Но однажды я не вытерпел и вошел в гробницу, где сидела моя жена, и услышал, как она плачет и говорит:

— О господин мой, скажи мне хоть словечко! Скоро ли ты поправишься и мы с тобой убьем моего мужа и будем царство­вать в его городе?

Тут я подбежал к гробнице и заглянул в нее и увидел ңеᴦpа, который лежал весь обвязанный и тихо стонал. Я замахнулся на него мечом и хотел его прикончить, но моя жена схватила меня за руку и крикнула:

— Ты уже один раз чуть не убил моего друга и разрубил ему горло так, что он теперь лежит, как мертвый, и не может го­ворить, но тебе мало этого. Я хотела тебя пощадить, но теперь тебе не будет пощады. Я сделаю с тобой такое дело, какого не делал еще никто ни с кем, и ты будешь ни живой, ни мертвый, пока не кончится срок твоей жизни.

— Да, негодная, это я ударил колдуна мечом, и сейчас я убью его и тебя с ним вместе! — закричал я и замахнулся на мою жену мечом. И вдруг она произнесла какие-то слова, ко­торых я не понял, и сказала:

—  Стань по моему колдовству наполовину камнем и наполо­вину человеком.

И я тотчас же стал таким, как ты видишь, о царь, и не могу подняться с места, и я ни мертвый, ни живой. И когда я сде­лался таким, она заколдовала мой город и все его рынки и сады и превратила город в пруд, острова — в горы. А жителей го­рода она превратила в разноцветных рыб.

И, кроме того, она каждый день меня бьет, сто раз ударяет меня бичом, а после этого она надевает на меня одежду из кон­ского волоса и поверх ее шелковый халат.

— О юноша,— сказал царь,— ты объяснил мне тайну этого пруда и разноцветных рыб и рассеял мою заботу. Но мне жал­ко тебя, и я хочу тебе помочь. Где лежит ңеᴦp и где эта женщина?

— Ңеᴦp лежит больной в своей гробнице, и женщина скоро придет к нему,— ответил юноша.

Царь тотчас же пошел к гробнице, в которой лежал . Он подкрался к нему, взмахнул мечом и убил его, а потом взва­лил его тело на плечи и бросил в колодец. Затем царь вернулся к гробнице и лег туда вместо ңеᴦpа. Он закрылся его покрыва­лами и стал ждать, когда придет женщина — жена юноши. Скоро она пришла, и в руках у нее была чашка с лекарством. Она наклонилась над постелью ңеᴦpа и сказала:

— О господин мой, протяни мне руку и скажи хоть сло­вечко, чтобы я знала, что ты поправляешься.

Тут царь зашевелился и сказал слабым голосом на языке ңеᴦpов:

— Ах, ах, мне, кажется, стало лучше.

Услышав его слова, женщина вскрикнула от радости и ска­зала:

—  О господин мой, это правда? Поговори со мной!

И царь сказал заплетающимся языком:

— О проклятая, разве ты заслуживаешь, чтобы с тобой го­ворили? Ты каждый день бьешь своего мужа, и он кричит и не дает мне спать. Если бы не это, я бы давно поправился.

— Если ты хочешь, я расколдую его,— сказала женщина.

— Освободи его и дай мне отдых,— ответил ей царь.

И женщина пришла к юноше, взяла в руки чашку с водой и проговорила над ней что-то, и вода в чашке забулькала и стала кипеть, как кипит вода в котле на огне. Потом женщина обрызгала юношу этой водой и сказала:

— Если ты стал таким по моему колдовству, превратись опять в человека.

И вдруг юноша встряхнулся и встал на ноги и опять стал человеком, как прежде, а женщина вернулась к гробнице и сказала:

— О господин, я исполнила то, что ты мне приказал.

— О несчастная,— сказал царь,— ты сделала только поло­вину дела. Каждый раз, когда наступает полночь, рыбы под­нимают головы из пруда и проклинают нас с тобой. Вот почему я не могу поправиться. Иди скорей, сними с них колдовство, а потом приходи ко мне.

— Слушаю и повинуюсь, о господин мой,— сказала жен­щина. Она взяла из пруда немного воды и поколдовала над нею, а потом опять вылила ее в пруд, и сейчас же рыбы запрыгали и подняли головы и превратились в людей, а горы превратились в острова, как прежде. И торговцы опять начали торговать, и все люди принялись за свои дела, и город стал таким же, как был раньше.

А колдунья вернулась к царю и сказала:

— О господин, я исполнила твою волю. Встань же теперь, если ты здоров, и выйди из этой могилы.

— Подойди ко мне ближе и дай мне руку,— сказал царь слабым голосом.

И как только женщина подала ему руку, он ударил ее мечом и убил. А потом он вышел из могилы и увидел заколдованного юношу, который стоял и ждал его.

— О юноша,— сказал царь.— Ты останешься жить в своем городе или пойдешь со мной, в мой город?

— А знаешь ли ты, сколько дней пути отсюда до твоего го­рода?— спросил юноша.

— Два с половиной дня,— ответил царь.

СКАЗКА О ВОЛШЕБНОМ КОНЕ

(Арабская сказка из книги "Тысяча и одна ночь")

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Жил в древние времена великий царь. Был у него единствен­ный сын, красивый, словно месяц на небе. И однажды, когда царь сидел на престоле, вошли к нему три мудреца. У одного был золотой павлин, у другого — медная труба, а у третьего — конь из слоновой кости и черного дерева.

Мудрецы поклонились царю и сказали:

— О царь, вот мы придумали и сделали эти предметы. В каждом из них есть нечто удивительное и полезное. Прими их в дар от нас, твоих слуг.

— А что же в них полезного? — спросил царь.

И первый мудрец промолвил:

— Взгляни, о повелитель, на этого павлина. Весь он сделан из бледного золота, а глаза его — два больших изумруда. Каж­дое перо его хвоста украшено драгоценным камнем. Но не это в нем удивительно и полезно. Польза его в том, что через каждый час он хлопает крыльями и кричит. Возьми его — и будешь знать, сколько часов тебе следует уделить для дела, а сколько — для веселья и забав.

А второй мудрец сказал:

— О царь, моя труба полезнее этого павлина. Положи ее на ворота твоего города, и она будет сторожить его, и когда вой­дет в этот город вор, она затрубит голосом, подобным грому. Вора узнают и схватят.

А третий мудрец сказал:

— О владыка! Эти подарки ничего не стоят в сравнении с моим конем. Видел ли ты когда-нибудь коней, летающих по воздуху?

— Нет,— ответил царь.— Этого не бывает.

— Прими же от меня в дар этого коня, и ты сможешь по­лететь на нем в какую хочешь страну.

После этого все три мудреца поклонились царю и сказали:

— О царь, награди нас за эти удивительные и полезные вещи!

— Я не награжу вас, пока не испытаю полезности этих вещей,— ответил царь.

И царь велел поставить павлина перед собой, и когда прошел час, павлин захлопал крыльями и закричал.

И царь велел поместить трубу на воротах города и ввести через эти ворота одного из воров, заключенных в тюрьму. Когда вор прошел под воротами, труба затрубила голосом, подобным грому, вор испугался и ничком упал на землю. Царь щедро на­градил обоих мудрецов золотом. Тогда выступил третий мудрец, владелец коня, и сказал:

— О царь, награди и меня так же, как наградил моих това­рищей.

— Сначала я испытаю твоего коня,— сказал царь.

В это время подошел сын царя (а звали его Хасан) и сказал:

— Позволь мне сесть на этого коня и испытать его.

— Испытывай его, как хочешь,— ответил царь.

Царевич сел на коня и ударил его пяткой, но конь не двинулся с места.

Хасан закричал:

— Что жеты говорил нам об этом коне, мудрец? Он не дви­гается с места!

Тогда мудрец подошел к царевичу и показал ему винт на правом плече коня.

— Поверни этот винт, — сказал он.

Хасан повернул винт, и вдруг конь задвигался, поднялся к облакам и полетел быстрее ветра.

А Хасан, когда перестал видеть под собой землю, испугался и закричал:

— Зачем я сел на этого коня? Мудрец нарочно так сделал, тобы погубить меня!

Царевич снова схватился за винт на правом плече, и вдруг конь поднялся выше и полетел еще быстрее. Тогда Хасан стал сматривать коня и увидел такой же винт на его левом плече. Он повернул этот винт, и конь полетел медленнее и стал опускаться...

— Теперь я нашел винт подъема и винт спуска и вижу, в чем тайна этого коня,— сказал себе царевич. Он обрадовался и стал летать то выше, то ниже, то быстрее, то медленнее, как ему хотелось.

А потом он решил опуститься на землю и опускался весь день, так как залетел очень высоко. Он летел над землей и смотрел на страны и города, которых он никогда не видел раньше.

А когда солнце склонилось к закату, Хасан оказался над прекрасным большим городом с дворцами, садами и каналами.

Хасан принялся кружить над городом и рассматривать его со всех сторон, а потом стал выбирать место, удобное для спуска.

И вот он увидел дворец, окруженный крепкой стеной с бойни­цами. Это место показалось ему удобным, он повернул винт спуска, и конь опустился прямо на крышу дворца. Хасан сошел с коня, осмотрел его со всех сторон и сказал самому себе:

— Тот, кто сделал этого коня, действительно великий мудрец!

Хасан просидел на крыше дворца, пока не настала ночь.

Его мучили голод и жажда, потому что уж много часов он не ел и не пил. И он подумал: «Не может быть, чтобы в таком большом дворце нельзя было раздобыть пищи».

Он обошел всю крышу, увидел лестницу и спустился по ней во двор, вымощенный мрамором. Нигде не слышно было ника­кого шума, и никого не было видно. Вдруг Хасан увидел свет и услышал голоса. Он спрятался за выступ стены, и мимо него прошла толпа невольниц со светильниками в руках, а среди них была прекрасная девушка по имени Зумурруд, дочь царя этого города. Царь построил для нее этот дворец, чтобы она могла там играть и веселиться. И случилось, что она пришла туда как раз в этот вечер и вошла в комнату сг своими невольницами . Хасан последовал за ними и спрятался за колонну. Невольницы разостлали ковры и уставили комнату светильниками, а потом стали играть и веселиться. И был с ними страж, огромный ңеᴦp опоясанный мечом.

И ңеᴦp этот встал у той же колонны, где был Хасан, задел его плечом и увидел царевича. Тогда Хасан бросился на ңеᴦpа и ударил его по лицу, а потом повалил и вырвал у него меч из рук. Невольницы в ужасе разбежались. Но царевна Зумурруд не испугалась, подошла к Хасану и спросила его:

— Кто ты — человек или джинн? По поступкам ты джинн, но я слышала, что они безобразнв, а ты красавец.

— Я сын царя,— ответил ей Хасан,— и я не хочу тебе зла.

Они сели на ковер и стали ёгседовать.

А ңеᴦp побежал к царю и вошел к нему, крича: 

— О царь, дочь твою захватил джинн в образе человека! Иди же и накажи его!

Царь взволновался и поспешил во дворец. Увидев Хасана, он бросился на него с обнаженным мечом. Но Хасан вскочил на ноги и так закричал на царя, что тот со страха едва не упал на землю. Тогда царь понял, что царевич сильнее его, стал ласковее и спросил:

— О юноша, ты человек или джинн?

— Я сын царя Персии, а вовсе не джинн,— ответил Хасан.— И если бы не твоя дочь, я убил бы тебя! Как ты осмелился на­звать меня джинном?

— Если ты не джинн,— сказал царь,— то как ты вошел во дворец? Вот я кликну моих рабов и слуг, и они тотчас же убьют тебя.

— О царь,— ответил царевич,— я удивляюсь твоей глупости. Если твои рабы и слуги убьют меня, люди узнают об этом, бу­дут говорить, что ты убил царского сына, твоего гостя, и ты опо­зоришь сам себя. Лучше слушай, что я скажу тебе: давай сра­зимся с тобой один на один, а еще лучше будет, если ты выведешь ко мне свои войска и вооруженных слуг и скажешь им: «Вот этот человек пришел ко мне и хочет жениться на моей дочери». А потом дай мне сразиться с ними, и если они меня убьют, то тебе не будет позора, а если я их одолею, ты отдашь мне в же­ны дочь твою Зумурруд и для тебя будет честью иметь тако­го зятя.

Царь удивился, услышав эти слова, и сказал:

— А знаешь ли ты, что у меня сорок тысяч всадников, кроме рабов и приближенных?

— Приведи их на площадь,— ответил царевич,— и ты уви­дишь, что будет.

— Хорошо,— сказал царь,— я так и сделаю.

А утром царь собрал на площади всех своих воинов в полном вооружении и велел им садиться на коней. Он приказал привести царевичу самого лучшего коня в прекрасной сбруе, но Хасан сказал:

— Я не сяду на твоего коня.

Тогда царь крикнул своим войскам:

— Воины! Этот юноша хочет жениться на моей дочери и заявляет, что одолел бы вас, даже если бы вас было сто тысяч. Поднимите его на острия копий и мечей: он взялся за непосиль­ное дело!

Но Хасан сказал:

— О царь, где твоя справедливость? Как я буду с ними сра­жаться, когда я пеший, а они конные?

— Я давал тебе моего лучшего коня, а ты отказался,— сказал царь. — Вот тебе кони, выбирай, какого хочешь.

— Мне не нравятся эти кони,— сказал Хасан.— Я сяду на того, который привез меня сюда.

— А где же твой конь? — спросил царь.

— Он на крыше твоего дворца,— ответил царевич.

— Горе тебе! Ты сошел с ума! — закричал царь.— Как может быть конь на крыше? Я сейчас докажу тебе, что ты солгал.

И царь велел двум своим приближенным пойти на крышу и посмотреть, есть ли там конь.

А люди вокруг удивлялись и говорили друг другу:

—  Как это конь мог попасть на крышу? Мы никогда не слы­шали ничего подобного.

Приближенные поднялись на крышу и увидели, что там стоит конь, прекраснее которого нет на свете. Он был сделан из черного дерева и слоновой кости. Они стали смеяться и говорить один другому:

— И на этом коне он будет сражаться с войсками царя? Это, наверно, сумасшедший!

Они подняли коня и принесли его к царю, и все удивились его красоте, прекрасному седлу и уздечке.

А царь спросил Хасана:

— О юноша, вот это и есть твой конь?

— Да,— ответил Хасан.

— Возьми же своего коня и садись на него,— сказал, усме­хаясь, царь.

Но Хасан ответил:

— Я сяду на него только тогда, когда твои воины от него удалятся.

И царь велел воинам отойти от коня на полет стрелы. Тогда Хасан сел на коня, а воины выстроились напротив Хасана и говорили друг другу:

— Когда он будет между рядами, мы возьмем его на острия копий и мечей.

Хасан повернул винт подъема, и вдруг конь заволновался, забился и стал делать все движения, какие делают кони. Внут­ренность его наполнилась воздухом, он поднялся и полетел.

Царь увидел, что конь поднимается, и закричал своим воинам:

— Горе вам, хватайте его, пока он не улетел!

Но его приближенные и везири сказали ему:

— Кто может настигнуть летящую птицу? О царь, на­верное, это великий колдун. Радуйся, что ты избавился от него.

Хасан взлетел к облакам, повернул коня и направил его ко дворцу царевны. А царевна Зумурруд в это время вышла на крышу дворца, чтобы посмотреть, что случится с Хасаном. Вокруг нее стояли невольницы и няньки. Увидев ее, Хасан по­вернул винт спуска, конь замедлил ход и стал опускаться. Няньки и невольницы испугались и с криками бросились бежать. А царевич опустился на крышу и сказал:

— О Зумурруд, вот я обманул твоего отца и его воинов. Хо­чешь, поедем со мной в мою страну и мое царство?

— Да,— сказала Зумурруд,— я поеду с тобой всюду, куда ты захочешь.

— Тогда поспеши сесть со мной на моего коня, пока не при­бежали сюда слуги и стража,— сказал Хасан.

Он посадил царевну на коня позади себя и крепко привязал ее веревками, а затем повернул винт подъема, и они взвились на воздух и полетели. Они летели до тех пор, пока не достигли столицы персидского царя. Тогда Хасан опустился в одном из садов, отвел Зумурруд в беседку, а деревянного коня поставил у дверей и велел девушке стеречь его. А сам пошел к отцу и застал его в горе и печали из-за разлуки с сыном. Когда царь увидел царевича, он обрадовался и прижал его к своей груди, а Хасан спросил царя:

— Что сталось с мудрецом, который сделал коня?

— Горе ему! — ответил царь.— Это из-за него ты покинул нас, и я посадил его в тюрьму.

— Освободи его и приведи сюда,— сказал Хасан,— потому что это великий мудрец.

И когда мудреца привели, царевич наградил его почетной одеждой и деньгами. Но мудрец затаил гнев на царевича за то, что тот узнал тайну коня и научился летать на нем.

А Хасан рассказал царю обо всем, что с ним случилось, и сказал:

— Знай, что я привез с собой прекрасную царевну и хочу на ней жениться. Я оставил ее в саду эмира Махмуда и пришел сообщить тебе об этом. Прошу тебя, собери своих приближенных и везирей и выезжай ей навстречу.

— Хорошо,— ответил царь и тотчас же приказал жителям украсить город и встречать царевну. А Хасан сел на коня, поска­кал в сад эмира Махмуда и увидел, что беседка пуста и Зумурруд исчезла. Он начал бить себя по лицу и закричал:

— Где она и откуда узнала тайну деревянного коня?

Он позвал сторожей сада и спросил их, не приходил ли кто-нибудь в сад.

— Никого не было, кроме мудреца,— ответили сторожа.

Тогда царевич понял, что девушку и коня украл мудрец.

И это действительно было так. Когда Хасан рассказывал царю о том, где он оставил царевну, мудрец стоял за дверью и слу­шал. А потом побежал в сад эмира Махмуда. Придя туда, он увидел своего коня и очень обрадовался. Оказалось, что все винты в порядке и у коня ничего не сломано. Тогда мудрец во­шел в беседку и поклонился царевне.

— Кто ты? — спросила Зумурруд, и мудрец ответил:

— О госпожа, я посланный от царевича. Он велел мне пере­везти тебя в другой сад. Поедем со мной, и я покажу тебе, что я для тебя приготовил.

Зумурруд поверила его словам и сказала:

— А на чем же я поеду, отец мой?

—  На коне, на котором ты сюда прибыла,— сказал мудрец.

— Но я не умею ездить на нем одна,— сказала Зумурруд.

Мудрец понял, что она не умеет управлять конем.

— Я сам сяду с тобой,— сказал он.

И он посадил Зумурруд позади себя, привязал ее веревками и повернул винт подъема. Конь наполнился воздухом и полетел. Они летели, пока го­род не скрылся у них из глаз.

Тогда царевна спросила:

— Куда мы летим и где царевич?

А мудрец засмеялся и ответил:

— Горе твоему царевичу! Я всю жизнь строил этого коня, а когда я его наконец построил, царевич отнял его у меня и дал мне ничтожную награду. Но теперь я опять завладел конем, а тебя я захватил в свои руки, и царевич будет горевать так же, как горевал я.

Зумурруд поняла, что ей нет спасения, и заплакала. Они ле­тели весь день и вечером опустились на зеленый луг, недалеко от города. А в городе жил царь этой страны. И случилось, что царь как раз в это время охотился. Он заметил мудреца с девушкой и конем, и не успели те двинуться, как рабы царя бросились на них, схватили обоих и привели к царю.

— О девушка, кто ты и кто этот старик? — спросил царь и мудрец поспешил ответить:

— Это моя жена.

Тогда Зумурруд закричала:

— О царь, он лжет! Он украл меня и увез хитростью.

И царь велел отвести мудреца в город и посадить в тюрьму, а девушку и коня доставить к себе во дворец.

Вот что произошло с мудрецом и девушкой.

Что же касается царевича Хасана, то, когда он убедился что мудрец увез его невесту Зумурруд, он надел дорожное плать и отправился искать ее. Он ходил из города в город и везде спра­шивал про летающего коня из черного дерева. Но все смеялись и говорили, что таких коней не бывает и что он, наверное, сошел с ума.

Однажды он пришел в большой город и остановился перено­чевать на постоялом дворе. Вдруг он услышал, как один путник говорил другим, собравшимся вокруг него:

— О друзья мои, я видел чудо.

— Расскажи нам о нем,— попросили его, и он сказал:

— Я был в городе Кайсарии, и царь этого города пригласил меня на охоту. И когда мы проезжали по лугу, мы увидели там безобразного старика и прекрасную девушку, а возле них коня из черного дерева. Этот конь— чудо из чудес, никогда не было коня прекраснее и лучше его.

— Что же сталось со стариком, конем и девушкой? — спро­сили путника, и он ответил:

— Старика царь посадил в тюрьму, а коня и девушку взял к себе во дворец.

Услышав это, Хасан сейчас же расспросил путника, как дойти до города Кайсарии. На следующее утро он отправился в этот город и через несколько дней дошел до его ворот. Но сто­рожа, стоявшие у ворот, сказали Хасану:

— У нас в городе такой обычай: когда к нам приходит чуже­земец, царь велит привести его к себе и расспрашивает: кто он такой и какое знает ремесло. Сейчас уже поздно идти к царю. Пойдем с нами, ты переночуешь у нас. А завтра мы отведем тебя во дворец.

Они привели Хасана к себе, накормили его, а потом один из них спросил царевича, из какой он страны.

— Из Персии,— ответил Хасан.

Тогда другой сторож сказал:

— У нас в тюрьме есть один старик-персиянин. Много я видел людей, но не встречал никого более лживого, чем он.

— А в чем его ложь? — спросил Хасан.

— Он говорит, что он мудрец. Царь нашел его на лугу вместе с девушкой и конем из черного дерева. Он посадил старика в тюрьму, а коня и девушку взял во дворец. Но только эта девушка бесноватая, и если бы персиянин был на самом деле мудрец, он бы ее вылечил. А он этого не может, и царь не нашел еще никого, кто бы мог вылечить девушку.

— Отведите меня к царю, и я ее вылечу,— сказал Хасан.

Когда настало утро, его привели к царю, и он сказал:

— О царь, я из людей науки и особенно хорошо знаю науку врачевания. Я лечу всех больных и бесноватых, и стоит мне посмотреть на больного, как он становится здоровым.

— О великий мудрец, тебя-то нам и нужно! — закричал царь.— Вылечи девушку, которая находится у меня, и я дам тебе все, что ты потребуешь!

— Расскажи мне, чем больна девушка,— сказал Хасан, и царь рассказал ему все, что было с девушкой, конем и мудрецом.

— А что ты сделал с конем? — спросил царевич, и царь от­ветил:

— Он стоит у меня в сокровищнице.

Тогда Хасан обрадовался и сказал:

— Я хочу взглянуть на этого коня, и тогда я, может быть, найду средство вылечить девушку.

Царь привел Хасана к коню, и Хасан обошел его, осмотрел и увидел, что конь цел и в исправности.

— Теперь я пойду посмотреть девушку,— сказал он,— и вы­лечу ее при помощи этого коня.

Он вошел к Зумурруд и увидел, что она бьется и падает, как бесноватая. А она не была бесноватой и делала это нарочно, чтобы царь не взял ее в жены.

Хасан подошел к ней, и она узнала его и вскрикнула от радости. А Хасан велел царю выйти и сказал Зумурруд:

— Чтобы спастись отсюда, нужна хитрость. Ты увидишь, что я придумал! А теперь успокойся, и когда царь войдет, говори с ним ласково, чтобы он увидел, что ты выздоровела. Тогда испол­нится все, что мы хотим.

— Я так и сделаю,— сказала Зумурруд, и Хасан вышел к царю и сказал:

— О царь, будь счастлив: болезнь девушки прошла.

Царь вошел к Зумурруд, а она встала ему навстречу и сказала:

— Добро пожаловать!

Царь обрадовался и спросил Хасана:

— Как мне наградить тебя?

— Лечение еще неокончено,— сказал Хасан.— Собери твоих воинов и пойди с девушкой на то место, где ты ее нашел. Возьми с собой и коня из черного дерева. Там я уничтожу злого духа, который мучает девушку.

— Пусть будет по-твоему,— сказал царь.

Он поехал на луг со своими войсками, с конем и с царевной Зумурруд. Там Хасан попросил царя и его воинов отойти от коня на полет стрелы и сказал:

— Я зажгу куренья, прочту заклинания и убью здесь духа, а потом сяду на черного коня вместе с девушкой и привезу ее к тебе.

Царь отошел со своими воинами на полет стрелы, а Хасан и Зумурруд сели на коня. Царевич повернул винт подъема, конь взвился на воздух и полетел. А царь и воины смотрели на коня, Хасана и Зумурруд, пока они не скрылись из глаз. Царь простоял на месте полдня, ожидая царевича, но он не вернулся. Наконец царь возвратился в город. Он никак не мог утешиться, что потерял девушку и коня, а его приближенные говорили ему:

СКАЗКА ОБ ОДНОГЛАЗОМ ЦАРЕВИЧЕ

(Арабская сказка из книги "Тысяча и одна ночь")

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Жил когда-то давно в Багдаде царь. У него был сын по имени Али. Когда Али исполнилось десять лет, царь позвал самых лучших учителей, и они стали учить мальчика чтению, письму, счету, науке о звездах и всему, что следует знать.

Через семь лет они пришли к царю и сказали:

— Твой сын Али изучил все науки, какие есть на свете, и стал мудрее всех людей. Больше мы ничему не можем его научить.

Царь щедро наградил учителей и отпустил их. Затем он созвал мудрецов со всех концов земли и велел им испытать знания своего сына. И о чем бы мудрецы ни спросили, мальчик на все отвечал им, а они не могли ответить ни на один из его вопросов.

Когда испытание кончилось, мудрецы вернулись в свои стра­ны и всем рассказали о великой учености Али. Услышал о ней и Махараджа, царь Индии. Ему захотелось увидеть Али и пого­ворить с ним. Он послал царю Багдада караван с дорогими подарками и письмо, в котором писал: «До меня дошла весть о великой мудрости твоего сына, царевича Али. Отпусти его ненадолго в мою страну, чтобы я мог его увидеть и поговорить с ним».

Царю Багдада было жалко расставаться с сыном, но он не хотел отказать царю Индии. Он приказал снарядить корабль с дорогими подарками, и его сын с большой свитой и отрядом войск отплыл на этом корабле в Индию из приморского города Басры.

Долго плыл он по морю и наконец пристал к твердой земле.

Все подарки погрузили на верблюдов, и караван направился к владениям индийского царя. И вот, когда путники почти до­стигли границ его земли, они вдруг увидели на дороге большое облако пыли. Не прошло и минуты, как их караван окружила шайка разбойников, закованных в железо и вооруженных ме­чами и копьями. Разбойники выставили концы своих копий и приготовились напасть на воинов царевича. Напрасно кричал им царевич Али: «Мы гости царя Индии, не трогайте нас!» Раз­бойники ограбили караван и перебили всех, кто сопровождал его. Только один Али спасся, хотя был ранен. Он упал на землю и лежал неподвижно; разбойники решили, что он мертв, и ускакали.

Когда они скрылись из вида, Али поднялся на ноги и пошел, куда глаза глядят. Он шел несколько дней и ночей и наконец пришел в большой город с высокими стенами и красивыми домами. Еле держась на ногах от усталости, Али добрался до главного городского рынка и присел отдохнуть на каменную скамью возле лавки портного. А этот портной был человек добрый и жалост­ливый. Он увидел, что Али худ и бледен и одежда на нем вся в пыли, и сказал ему:

— Добро пожаловать тебе, юноша! Зайди ко мне в лавку и подкрепись. Ты, видно, пришел издалека.

Али поблагодарил портного, и тот накормил его и напоил. Потом Али рассказал ему обо всем, что с ним случилось, и порт­ной, выслушав его историю, сказал:

— Не говори никому, кто ты такой. Царь нашего города много лет враждует с твоим отцом и только о том и думает, как бы повредить ему. Поживи у меня, пока не отдохнешь, а потом я придумаю, что тебе делать дальше.

Он поселил царевича в комнатке за лавкой, и Али прожил у него три дня. Через три дня портной пришел к нему и сказал:

— Знаешь ли ты какое-нибудь ремесло?

— Я — писец, счетчик и законовед и знаю все науки,— ответил царевич.

— На твое ремесло нет спроса в наших землях,— сказал портной.— Жители нашего города не знают ничего, кроме торговли. Возьми топор и веревку, иди в лес и руби дрова. Продавай их и кормись этим, да смотри, не говори никому, кто ты такой, а тто тебя убьют.

Портной купил для Али топор и веревку, и Али пошел в лес рубить дрова. Он работал весь день, а вечером продал дрова на рынке и получил за них полдинара. На другое утро он опять отправился в лес за дровами и снова продал их, и стал делать это каждый день.

Однажды он по обыкновению пошел в лес и скоро нашел место, где было много валежника и пней. Он взял топор и стал ока­пывать толстый корень. Вдруг под топором что-то звякнуло. Али расчистил это место и увидел большое медное кольцо, приде­ланное к опускной двери. Быстро поднял Али эту дверь — под ней оказалась длинная лестница.

«Куда ведет эта лестница? — подумал Али.— Может быть, в этом месте закопан клад?»

Али спустился по лестнице и оказался в большой подземной пещере с высокими колоннами. Посредине стоял стол, уставлен­ный кушаньями, а за столом на золотой скамье сидела красивая девушка и горько плакала. Увидев Али, девушка поднялась на ноги и спросила:

— Кто ты — человек или джинн? Как ты попал в эту пещеру? Я уже двадцать пять лет томлюсь в этом подземелье и никогда никого в нем не видела.

— Я человек,— ответил Али.— А ты кто такая? И почему ты сидишь одна под землей?

— Я дочь царя Эфитамуса, владыки черных островов,— отве­тила девушка.— Меня похитил ифрит по имени Джирджис и принес в это подземелье. Он приходит ко мне каждые десять дней, а когда мне
что-нибудь нужно, мне стоит только при коснуться рукой к надписи на этой колонне и Джирджис прино­сит все, что я хочу. Он похитил меня, чтобы отомстить моему отцу, и поклялся, что я никогда не выйду из-под земли и не увижу человеческого лица. Прошло четыре дня с тех пор, как он прихо­дил, и до его прихода осталось шесть дней. Посиди со мной не­много — с тобой не будет ничего дурного.

— Хорошо,— сказал Али, и девушка очень обрадовалась. Она предложила царевичу поесть, и Али, который был голоден, с удовольствием отведал кушаний, стоявших на столе. Потом он лег отдохнуть и заснул, а когда проснулся, увидел, что девушка сидит около него грустная и печальная.

—  О Али,— сказала она,— я так долго томлюсь в этом под­земелье! Теперь ты со мной, но скоро ты уйдешь, и я опять останусь одна.

— Не горюй! — воскликнул Али.— Я сейчас сломаю колонну с надписью, и пусть ифрит приходит. Я убью его и выведу тебя из-под земли.

— Не делай этого, тебе не справиться с ифритом!— закри­чала девушка и схватила Али за руку, но Али вырвал свою руку, подошел к колонне и что есть силы ударил по ней кулаком. И вдруг раздался страшный грохот, все вокруг задрожало, и де­вушка закричала:

— Ифрит идет! Спасайся, пока не поздно!

Али бросился к лестнице и побежал наверх. От страха он уронил топор и потерял одну туфлю. Дойдя до половины лест­ницы, он оглянулся и вдруг увидел, что земля в пещере рассту­пилась и из-под земли вышел страшный рогатый ифрит. Он по­дошел к девушке и спросил ее:

— О проклятая, почему ты меня потревожила таким силь­ным ударом? Что тебе нужно?

— Мне ничего не нужно,— сказала девушка.— У меня заболела голова, и я поднялась, чтобы приложить к голове мокрый платок. Но мне стало дурно, я упала и ударилась об эту колонну.

— Ты лжешь! — закричал ифрит.— К тебе кто-то приходил. Чья это туфля и чей это топор?

— Не знаю,— сказала девушка.— Я только сейчас увидала эти вещи.

— Ты меня не обманешь! — закричал ифрит и начал бить и мучить девушку, а девушка кричала и плакала.

Али было тяжело слышать ее крики. Он вышел на поверхность земли, опустил дверь и засыпал ее землей, а потом вернулся до­мой и увидел, что портной ждет его и беспокоится.

— Хорошо, что ты наконец пришел,— сказал портной.— Я боялся, что с тобой случилась беда.

Али поблагодарил портного за его заботливость и ушел в свою комнату. Он сидел и размышлял о том, что с ним случи­лось в подземелье, и вдруг вошел к нему портной и сказал:

— Какой-то старик спрашивает тебя. У него твоя туфля и топор. Он пришел к дровосеками сказал им: «Я нашел эти вещи и не знаю, чьи они. Укажите мне их владельца». Дровосеки узнали твой топор и указали старику на тебя. Выйди же к нему, поблагодари его и возьми у него топор и туфлю.

Услышав слова портного, Али побледнел и задрожал от ужаса. И вдруг земля в его комнате расступилась и из-под земли вышел страшный ифрит Джирджис. Он схватил Али за кушак, поднял его и улетел с ним сквозь крышу дома, а портной замер на месте от испуга и удивления.

Долго летел ифрит вместе с Али и наконец принес его в под­земную пещеру. И увидел Али, что та девушка лежит на земле связанная. Али заплакал от жалости, а ифрит подошел к девушке и крикнул:

— О проклятая, признавайся! Этот человек хотел тебя увести из подземелья и вырвать тебя из моих рук!

Но девушка посмотрела на Али и сказала:

— Я никогда не видела его до этой минуты.

И ифрит начал бить и мучить ее, а она кричала и плакала. На­конец ифрит устал бить девушку и сказал ей:

— Если ты никогда не видела этого человека, убей его.

Али затрясся, как лист, и посмотрел на девушку, говоря ей глазами: «Не убивай меня». А девушка ответила ему знаками: «Все это сделалось из-за тебя» — и взяла меч и подошла к Али. Но царевич так жалобно посмотрел на нее, что она бросила меч на землю и сказала:

— Я не могу убить человека, который не сделал мне ника­кого зла.

— Ты не можешь его убить, потому что он обещал освободить тебя!— закричал ифрит.

Потом он подошел к Али и сказал:

— Ты говоришь, что не знаешь эту девушку и никогда не видал ее? Отруби ей голову вот этим мечом, и я отпущу тебя.

— Хорошо,— сказал Али и, взяв в руки меч, быстро подо­шел к девушке. Он поднял меч над ее головой и хотел ее убить, но девушка жалобно посмотрела на него и сказала ему глазами: «Я не сделала тебе ничего плохого, неужели ты убьешь меня?»

Али бросил меч, заплакал и сказал:

— О сильный, могучий ифрит, я никогда не видел этой девушки. За что же мне ее убивать?

—  Тогда я убью ее сам,— сказал ифрит.

Он схватил меч и отрубил девушке голову, а потом сказал Али:

— Выбирай, в какое животное мне тебя превратить.

— О ифрит,— воскликнул Али,— чем я виноват перед тобой? Прости меня, как счастливый простил завистливому.

— А как это было? — спросил ифрит.

— Слушай, я расскажу тебе,— сказал Али.

Жили когда-то в одном городе два соседа — Ахмед и Май­сур. Мансур был умный и добрый человек, и все дела ему уда­вались. А Ахмед был злой и завистливый. Он завидовал Мансуру все больше и больше и от зависти перестал спать и есть. Нако­нец Мансуру стало жалко Ахмеда, и он сказал сам себе:

— Если я не уеду отсюда, мой сосед заболеет и умрет, до того он мне завидует. Лучше я переселюсь куда-нибудь в другое место.

И он уехал в другой город и построил себе дом. А около этого дома был колодец. И Мансур зажил в своем новом доме и попрежнему делал людям добро. Отовсюду к нему приходили больные и бедные, и слава о нем разнеслась по всей стране.

Ахмед, его бывший сосед, тоже услышал, что Мансур по-прежнему доволен и счастлив и что все его любят. Он пришел в тот город, где жил Мансур, и вошел в его дом, и Мансур встре­тил его радушно и приветливо.

— Слушай, Мансур,— сказал ему Ахмед,— я хочу тебя по­радовать. Вели всем, кто есть у тебя в доме, уйти — у меня бу­дет с тобой разговор. Или лучше выйдем из дома и пройдемся по двору.

— Хорошо,— сказал Мансур.

И они вышли во двор и дошли до колодца.

И вдруг Ахмед толкнул Мансура, бросил его в колодец и ушел домой.

А в этом колодце жили джинны. Они подхватили Мансура и осторожно опустили его на дно колодца. Один джинн спро­сил:

—  Знаете ли вы, кто это такой?

— Я знаю,— сказал другой джинн.— Этот человек бежал от завистника и поселился в этом городе. Он выстроил себе дом возле нашего колодца, и все бедняки и нищие приходили к нему за помощью. Весть о нем дошла до царя, и царь хочет завтра посетить его ради своей дочери.

— А что с его дочерью?— спросил кто-то из джиннов.

— Она бесноватая, и если бы этот человек знал, как ей по­мочь, он бы, наверно, вылечил ее. А лекарство для нее самое простое.

— Какое же это лекарство? — спросил первый джинн, и второй джинн ответил:

— У этого человека есть черный кот, а у кота на хвосте белое пятнышко. Пусть возьмет из этого пятнышка семь волосков и сожжет их и окурит дымом царевну. Тогда злой дух выйдет из нее и она поправится.

Мансур слышал их разговор и хорошо все запомнил. Потом джинны подняли его, и он вышел из колодца.

На другой день приехал к Мансуру царь со своей свитой, и как только царь вошел в дом, Мансур сказал ему:

— Хочешь, я угадаю, зачем ты ко мне приехал?

— Угадай,— сказал царь.

Мансур сказал:

— Ты хочешь попросить меня, чтобы я вылечил твою дочь.

— Верно, о мудрый человек,— сказал царь и удивился..

— Пошли кого-нибудь за своей дочерью,— продолжал Ман­сур, и царь тотчас же велел привести свою дочь Халиму. И когда ее привели, Мансур зажег волосы из белого пятнышка на хвосте кота и окурил царевну дымом. А Халима, как только почувство­вала запах дыма, громко вскрикнула, и злой дух, который вселился в нее, вышел, и она выздоровела.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Царь обрадовался так, как никогда не радовался в своей жизни. Он обнял Мансура, поцеловал его и спросил своих прибли­женных:

— Как мне наградить человека, который вылечил мою дочь?

— Выдай царевну за него замуж,— сказали приближенные, и царь выдал Халиму замуж за Мансура.

Вскоре у царя умер везирь, и царь спросил своих советников:

— Кого мне сделать везирем?

— Мансура,— сказали советники.

И царь назначил Мансура своим везирем и стал еще милостивей к нему.

А когда царь умер, Мансур сделался царем вместо него. И вот однажды поехал Мансур куда-то на коне, окруженный большой свитой, и видит идет по дороге Ахмед, его бывший сосед, который ему завидовал.

— Приведи ко мне этого человека и не пугай его,— сказал Мансур своему везирю, и везирь привел к нему Ахмеда, кото­рый дрожал от страха, ожидая, что Мансур его накажет. Но Ман­сур дал ему сто кошельков золота и красивый шелковый халат и отпустил его, хотя Ахмед сделал ему так много зла.

Отпусти же и ты меня, о ифрит,— ведь я не сделал тебе ни­чего дурного.

И Али горько заплакал перед ифритом и стал просить и умо­лять его, но ифрит воскликнул:

— Я не могу тебя простить и непременно заколдую тебя.

Он поднял царевича с земли и долго летел с ним по воздуху, а потом они опустились на какую-то высокую гору. Ифрит взял немного земли, поколдовал над нею и осыпал этой землей царевича, и царевич вдруг превратился в старую уродливую обезьяну.

— Будь же таким, пока не умрешь,— сказал ифрит и улетел, а царевич Али горько заплакал. Он спустился с горы в равнину и шел по ней до тех пор, пока не дошел до берега моря. А к берегу как раз в это время подплыл большой корабль. Али вска­рабкался на палубу, и один из матросов воскликнул:

— Откуда взялась эта обезьяна? Прогоните ее!

— Надо ее убить,— сказал капитан, но Али схватил капи­тана за полу халата и стал его просить глазами: «Не убивай меня! Я буду тебе служить!» Капитан пожалел обезьяну и сказал:

— Она попросила у меня защиты, и я защищу ее. Пусть никто ее не трогает.

Он стал хорошо обращаться с царевичем, и Али исполнял все, что капитан ему приказывал. Корабль плыл пятьдесят дней и пристал к большому городу. Как только он стал на якорь, царь этого города прислал на корабль своих слуг, и слуги царя сказали капитану: 

— Наш царь поздравляет вас с благополучным прибытием и посылает вам этот листок бумаги. Пусть каждый из вас напи­шет на нем одну строчку. Дело в том, что у царя был везирь и этот везирь умер. Он умел очень красиво писать, и царь дал клятву, что сделает везирем только того, кто пишет так же красиво, как он. Покажите, как вы пишете.

И все, кто умел писать, написали на этом листке одну строчку. Когда слуги царя сложили листок и хотели уезжать, обезьяна вдруг подбежала к ним, выхватила у них листок и сказала зна­ками: «Дайте и мне написать строчку. Я тоже умею писать».

Слуги испугались, что обезьяна может разорвать листок, и принялись ее бить и кричать на нее, но капитан сказал им:

— Пусть пишет. Я не видел обезьяны умнее, чем эта.

Тогда Али подали перо, и он написал на листке несколько строчек, да все по-разному: и прямым почерком и косым, и круглым и угловатым. Слуги царя взяли листок и отнесли его царю. Царь посмотрел на листок и воскликнул:

— Никто не написал так красиво, как человек, который писал последним! Наденьте на него драгоценную одежду, посадите его на коня и привезите ко мне с музыкой.

Услышав это, приближенные царя громко рассмеялись.

— Что это значит? — сказал царь.— Я отдаю вам приказа­ние, а вы смеетесь!

— О царь,— ответили приближенные,— мы смеемся не на­прасно. Ты велел привести к тебе человека, который писал на листке последним. Но это не человек, а обезьяна, и она при­надлежит капитану корабля.

— Это правда? — закричал царь.— Тогда я куплю эту обе­зьяну у капитана, и моя дочь будет с ней играть. Пойдите скорее, приведите ее.

Капитан не хотел отдавать обезьяну, но слуги царя отняли ее у него силой, посадили на коня и повезли по улицам города. Весь народ сбежался смотреть на это невиданное зрелище, и огромная толпа шла за конем до самого дворца.

Когда Али в образе обезьяны привели к царю, он три раза поклонился ему до земли и сел перед ним на подушку, как са­дятся люди. Все приближенные царя очень удивились, а больше всех удивился сам царь. Он приказал принести обезьяне поесть, и перед ней поставили столик, на котором были самые лучшие кушанья. Али попробовал все эти кушанья и поблагодарил царя, поклонившись ему до земли. Потом он вытер себе рот, вы­мыл руки и, взяв перо, написал на листке бумаги стихи, в ко­торых прославлял царя за его милость. Когда царь прочитал стихи, он еще больше удивился и сказал:

— Как жаль, что это не человек, а обезьяна! Будь она чело­веком, я бы сделал его своим везирем.

Потом царь подвинул Али шахматную доску и спросил его:

— А в шахматы ты умеешь играть?

Али закивал головой: «Умею, умею!» — и расставил шахматы на доске и обыграл царя два раза. Царю стало очень обидно, что его обыграла в шахматы обезьяна, и он сыграл с ней еще не­сколько раз, но ни разу не победил ее.

Он решил показать эту удивительную обезьяну своей дочери и сказал одному из слуг, маленькому мальчику:

— Беги к царевне, твоей госпоже, и скажи ей, чтобы она при­шла сюда посмотреть на обезьяну.

Мальчик побежал за царевной и привел ее, и когда царевна вошла в комнату, она вдруг закрыла себе лицо рукавом и хотела убежать.

— Куда ты,— закричал царь.— Посмотри, какую я достал удивительную обезьяну.

— Это не обезьяна, а человек,— сказала царевна.— Как тебе не стыдно звать меня, когда у тебя чужие люди? Эта обе­зьяна — мужчина, которого заколдовал ифрит.

Услышав слова царевны, Али закивал головой, а царь спро­сил свою дочь Фатиму:

— Откуда ты знаешь, что эта обезьяна — заколдованный человек?

— Когда я была маленькая,— сказала царевна,— у меня была нянька-колдунья. Она учила меня колдовать, и я выучила сто семьдесят способов колдовства. Если я захочу, я могу пре­вратить твой город в море, а его жителей — в рыб.

— Прошу тебя,— сказал царь,— расколдуй этого человека. Я сделаю его своим везирем.

— Хорошо,— отвечала царевна,— сейчас я расколдую его.

Она взяла большой нож, на котором были написаны какие-то буквы, и очертила им широкий круг посреди комнаты, а в кругу она написала слова, которые никто не мог прочитать. Потом она взяла чашку с водой и сказала над ней что-то и обрызгала царевича этой водой. И вдруг в комнате стало темно, и из-под земли появился тот самый ифрит, который заколдовал царевича. Руки у него были, как вилы, ноги — как мачты, а глаза — как две огненные искры. Царь и Али так испугались, что застыли на месте, а царевна закричала ифриту:

— Зачем ты пришел сюда, когда никто тебя не звал? Уходи, пока я не превратила тебя в кучу пепла.

А ифрит превратился в льва и зарычал:

— Ты обманщица! Разве ты не обещала, что мы с тобой не будем мешать друг другу? Получи же то, что ты заслужила. 

И он разинул пасть и бросился на девушку, но царевна быстро вырвала из головы волосок, потрясла им в воздухе, и во­лосок превратился в острый меч. Она ударила льва этим мечом и разрубила его на две части, и вдруг его голова превратилась в скорпиона; тогда царевна обратилась в змею и бросилась на скорпиона, и между ними начался жестокий бой.

Когда скорпион увидел, что змея его побеждает, он превра­тился в орла, а змея — в ястреба, и ястреб стал преследовать орла и клевать его. Тогда орел сделался черным котом, а змея стала полосатым волком, и они долго боролись во дворце. А когда кот выбился из сил, он превратился в большой красный гранат. Волк подбежал к гранату и хотел его съесть, и вдруг гранат взвил­ся в воздух, упал на каменный пол и разбился, и все его зернышки рассыпались по полу. Тут волк встряхнулся и превратился в петуха. Он стал подбирать зернышки граната и бегал по всей комнате, чтобы не оставить ни одного зернышка.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Но одно зерно попало в щель между каменными плитами, и петух не мог его достать. Он начал кричать и хлопать крыльями, делая царю и царевичу Али знаки клювом, но те не понимали его и не могли ему помочь.

И вдруг зернышко подпрыгнуло вверх и превратилось в рыбу, которая нырнула в бассейн с водой. Тотчас же петух тоже превратился в рыбу и бросился в бассейн, и обе рыбы скрылись под водой. Царь и царевич услышали страшные крики и еще больше испугались.

И вдруг ифрит вышел из-под воды и дунул на царя и царе­вича огнем. В эту минуту царевна настигла его и тоже дунула на него огнем. Одна искра ифрита попала царевичу в лицо и выжгла ему глаз. Царю тоже попала в лицо искра ифрита и сожгла ему половину бороды.

Царевич Али и царь очень испугались и приготовились к смерти. И вдруг они услышали голос царевны:

— Мне удалось победить ифрита, хотя никто до меня не мог убить его.

И оказалось, что царевна сожгла ифрита, и он превратился в кучу пепла.

А царевна взяла чашку с водой и сказала над ней что-то, потом она брызнула этой водой на обезьяну, и обезьяна снова превратилась в царевича. Но одного глаза у него не было. И вдруг царевна закричала:

— Огонь! Огонь! Я сейчас умру! Я не привыкла бороться с ифритами. Если бы я подобрала все зернышки граната, ифрит бы умер и не мог бы сделать мне зла. Но я оставила зернышко, в котором была жизнь ифрита, и он напал на меня под водой. Я защищалась от него всеми способами, какие знала, но он направил на меня свой огонь, а мало кто устоит перед огнем ифрита. Мне все-таки удалось сжечь его, он превратился в кучу пепла, но и мне не спастись от смерти.

И вдруг по всему телу царевны побежали искры, и она тоже превратилась в кучу пепла.

Когда царь увидел, что его дочь сгорела, он выщипал от горя остаток своей бороды и разорвал на себе одежду, и царевич Али сделал то же самое. А потом царь сказал ему:

— О юноша, мы жили весело и счастливо, пока не видели и не знали тебя. Из-за тебя я потерял свою дочь и лишился бо­роды. Уходи же отсюда, мне тяжело видеть тебя.

Он дал Али денег, чтобы добраться до Багдада, и Али вер­нулся на родину, к отцу, и до конца жизни никуда не уезжал.

ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Иллюстрации из французского издания 1882 года.Давно-давно жил в городе Багдаде купец, которого звали Синдбад. У него было много товаров и денег, и его корабли плавали по всем морям. Капитаны кораблей, возвращаясь из путешествий, рассказывали Синдбаду удивительные истории о своих приключениях и о далеких странах, где они побывали.

Синдбад слушал их рассказы, и ему все больше и больше хотелось своими глазами увидеть чудеса и диковины чужих стран.

И вот он решил поехать в далекое путешествие. Он накупил много товаров, выбрал самый быстрый и крепкий корабль и пу­стился в путь. С ним поехали и другие купцы со своими това­рами. Долго плыл их корабль из моря в море и от суши к суше, и, приставая к земле, они продавали и выменивали свои товары.

И вот однажды, когда они уже много дней и ночей не видели земли, матрос на мачте закричал:

— Берег! Берег!

Капитан направил корабль к берегу и бросил якорь у боль­шого зеленого острова. Там росли чудесные, невиданные цветы, а на ветвях тенистых деревьев пели пестрые птицы.

Путешественники сошли на землю, чтобы отдохнуть от качки. Одни из них развели костер и стали варить пищу, другие сти­рали белье в деревянном корыте, а некоторые гуляли по острову.

Синдбад тоже пошел погулять и незаметно для себя удалился от берега. Вдруг земля зашевелилась у него под ногами, и он услышал громкий крик капитана:

— Спасайтесь! Бегите на корабль. Это не остров, а огромная рыба.

И в самом деле, это была рыба. Ее занесло песком, на ней выросли деревья, и она стала похожа на остров. Но когда путе­шественники развели огонь, рыбе стало жарко, и она зашеве­лилась.

— Скорей! Скорей! — кричал капитан.— Сейчас она нырнет на дно.

Купцы побросали свои котлы и корыта и в ужасе бросились к кораблю. Но только те, что были у самого берега, успели добежать. Остров-рыба опустился в глубь моря, и все, кто опоз­дал, пошли ко дну. Ревущие волны сомкнулись над ними.

Синдбад также не успел добежать до корабля. Волны обру­шились на него, но он хорошо плавал и вынырнул на поверх­ность моря. Мимо него проплыло большое корыто, в котором купцы только что стирали белье. Синдбад сел верхом на корыто и попробовал грести ногами. Но волны швыряли корыто направо и налево, и Синдбад не мог им управлять.

Капитан корабля приказал поднять якорь и поплыл прочь от этого, места, даже не взглянув на утопавших. Синдбад долго смотрел вслед кораблю, а когда корабль скрылся вдали, он за­плакал от горя и отчаяния. Теперь ему неоткуда было ждать спасения.

Волны били корыто и бросали его из стороны в сторону весь день и всю ночь. А утром Синдбад вдруг увидел, что его при­несло к высокому берегу. Синдбад схватился за ветки дерева, которые свешивались над водой, и, собрав последние силы, вска­рабкался на берег. Как только Синдбад почувствовал себя на твердой земле, он упал на траву и лежал, как мертвый, весь день и всю ночь.

Утром он поднялся и хотел поискать какой-нибудь пищи. Он дошел до большой зеленой лужайки, покрытой пестрыми цве­тами, и вдруг увидел перед собой коня, прекраснее которого нет на свете. Ноги коня были связаны, и он щипал траву на лужайке.

Синдбад остановился, любуясь этим конем, и спустя немного времени увидел вдали человека, который бежал, размахивая ру­ками, и что-то кричал. Он подошел к Синдбаду и спросил его:

— Кто ты такой? Откуда ты и как ты попал в нашу страну?

— О господин,— ответил Синдбад,— я чужеземец. Я плыл на корабле по морю, и мой корабль утонул, а мне удалось схватиться за корыто, в котором стирают белье. Волны до тех пор носили меня по морю, пока не принесли к вашим берегам. Скажи мне, чей это конь, такой красивый, и почему он пасется здесь один?

— Знай,— отвечал человек,— что я конюх царя аль-Михрджана. Нас много, и каждый из нас ходит только за одним конем. Вечером мы приводим их пасти на этот луг, а утром уводим об­ратно в конюшню. Наш царь очень любит чужеземцев. Пойдем к нему — он приветливо тебя встретит и окажет тебе милость.

— Благодарю тебя, господин, за твою доброту,— сказал Синд­бад.

Конюх надел на коня серебряную уздечку, развязал ему ноги и повел его в город. Синдбад шел следом за конюхом.

Скоро они пришли во дворец, и Синдбада ввели в залу, где сидел на высоком троне царь аль-Михрджан. Царь ласково обо­шелся с Синдбадом и стал его расспрашивать, и Синдбад расска­зал ему обо всем, что с ним случилось. Аль-Михрджан оказал ему милость и назначил его начальником гавани. С утра до ве­чера стоял Синдбад на пристани и записывал корабли, которые приходили в гавань. Он долго прожил в стране царя аль-Михрджана, и всякий раз, когда к пристани подходил корабль, Синд­бад спрашивал купцов и матросов, в какой стороне город Багдад. Но никто из них ничего не слышал о Багдаде, и Синдбад почти перестал надеяться, что увидит родной город.

А царь аль-Михрджан очень полюбил Синдбада и сделал его своим приближенным. Он часто разговаривал с ним о его стране и, когда объезжал свои владения, всегда брал Синдбада с собой. Много чудес и диковинок пришлось увидать Синдбаду в земле царя аль-Михрджана, но он не забыл своей родины и только о том и думал, как бы вернуться в Багдад.

Однажды Синдбад стоял, как всегда, на берегу моря, груст­ный и печальный. В это время подошел к пристани большой корабль, на котором было много купцов и матросов. Все жители города выбежали на берег встречать корабль. Матросы стали выгружать товары, а Синдбад стоял и записывал. Под вечер Синдбад спросил капитана:

— Много ли еще осталось товаров на твоем корабле?

— В трюме лежат еще несколько тюков,— ответил капитан,— но их владелец утонул. Мы хотим продать эти товары, а деньги за них отвезти его родным в Багдад.

— Как зовут владельца этих товаров?— спросил Синдбад.

— Его зовут Синдбад Мореход,— отвечал капитан.

Услышав это, Синдбад громко вскрикнул и сказал:

— Я — Синдбад Мореход. Я сошел с твоего корабля, когда он пристал к острову-рыбе, и ты уехал и покинул меня, когда я тонул в море. Эти товары — мои товары.

— Ты хочешь меня обмануть!— вскричал капитан.— Я ска­зал тебе, что у меня на корабле есть товары, владелец которых утонул, и ты желаешь взять их себе. Мы видели, как Синдбад утонул, и с ним утонуло много купцов. Как же ты говоришь, что товары — твои. Нет у тебя ни чести, ни совести.

— Выслушай меня, и ты узнаешь, что я говорю правду,— сказал Синдбад.— Разве ты не помнишь, как я нанимал твой корабль в Басре, а свел меня с тобой писец по имени Сулейман Вислоухий?

И он рассказал капитану обо всем, что случилось на его ко­рабле с того дня, как они выехали из Басры. И тогда капитан и купцы узнали Синдбада и обрадовались, что он спасся. Они отдали Синдбаду его товары, и Синдбад продал их с большой прибылью. Он простился с царем аль-Михрджаном, погрузил на корабль другие товары, которых нет в Багдаде, и поплыл на своем корабле в Басру.

Много дней и ночей плыл его корабль и наконец бросил якорь в гавани Басры, а оттуда Синдбад от­правился в Город Мира, как называли в то время арабы Багдад.

В Багдаде Синдбад роздал часть своих товаров друзьям и приятелям, а остальные продал. Он перенес в пути столько бед и несчастий, что решил никогда больше не выезжать из Багдада.

Так окончилось первое путешествие Синдбада Морехода.

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Но скоро Синдбаду наскучило сидеть на одном месте, и захо­телось ему опять поплавать по морям. Снова накупил он товаров, отправился в Басру и выбрал большой крепкий корабль. Два дня складывали матросы в трюм товары, а на третий день капи­тан корабля приказал поднять якорь, и корабль тронулся в путь, подгоняемый попутным ветром. Много островов, городов и стран повидал Синдбад в это путешествие, и наконец его ко­рабль пристал к неведомому прекрасному острову, где текли прозрачные ручьи и росли густые деревья, увешанные тяжелыми плодами.

Синдбад и его спутники, купцы из Багдада, вышли на берег погулять и разбрелись по острову. Синдбад выбрал тенистое место и присел отдохнуть под густой яблоней. Скоро ему захо­телось есть. Он вынул из дорожного мешка жареного, цыпленка и несколько лепешек, которые захватил с корабля, и закусил, а потом лег на траву и сейчас же заснул.

Когда он проснулся, солнце стояло уже низко. Синдбад вско­чил на ноги и побежал к морю, но корабля уже не было. Он уплыл, и все, кто был на нем,— и капитан, и купцы, и мат­росы — забыли о Синдбаде.

Бедный Синдбад остался один на острове. Он горько запла­кал и сказал сам себе:

— Если в первое путешествие я спасся и встретил людей, которые привезли меня обратно в Багдад, то теперь никто меня не найдет на этом безлюдном острове.

До самой ночи стоял Синдбад на берегу, смотрел, не плывет ли вдали корабль, а когда стемнело, он лег на землю и крепко заснул.

Утром, с восходом солнца, Синдбад проснулся и пошел в глубь острова, чтобы поискать пищи и свежей воды. Время от времени он взбирался на деревья и осматривался вокруг, но не видел ничего, кроме леса, земли и воды.

Ему становилось тоскливо и страшно. Неужели придется долгое время провести на этом пустынном острове? Но он не терял бодрости и говорил сам себе:

— Что толку сидеть и горевать? Никто меня не спасет, если я не спасу себя сам. Пойду дальше и, может быть, дойду до места, где живут люди.

Прошло несколько дней. И вот однажды Синдбад взлез на дерево и увидел вдали большой белый купол, который ярко свер­кал на солнце. Синдбад очень обрадовался и подумал: «Это, наверно, крыша дворца, в котором живет царь этого острова. Я пойду к нему, и он поможет мне добраться до Багдада».

Он быстро спустился с дерева и пошел вперед, не сводя глаз с белого купола. Когда он дошел до него, он увидел, что это не дворец, а белый шар — такой огромный, что вершины его не было видно. Синдбад обошел его кругом, но не увидел ни окон, ни дверей. Он попробовал взлезть на верхушку шара, но стенки были такие скользкие и гладкие, что Синдбаду не за что было ухватиться.

«Вот чудо! — подумал Синдбад.— Что это за шар?»

Вдруг все вокруг потемнело. Синдбад взглянул вверх и увидел, что над ним летит огромная птица и крылья ее, словно тучи, заслоняют солнце. Синдбад сначала испугался, но потом вспомнил, что капитан его корабля рассказывал, будто на даль­них островах живет птица Рухх, которая кормит своих птенцов слонами. Синдбад сразу понял, что белый шар — это яйцо птицы Рухх. Он притаился и стал ждать, что будет дальше. Птица Рухх, покружившись в воздухе, опустилась на яйцо, покрыла его своими крыльями и заснула. Синдбада она и не заметила.

А Синдбад лежал неподвижно возле яйца и думал:

«Я нашел способ выбраться отсюда. Лишь бы только птица не проснулась».

Он подождал немного и, увидев, что птица крепко спит, бы­стро снял с головы тюрбан, размотал его и привязал себя к ноге птицы Рухх. Она и не шевельнулась — ведь в сравнении с нею Синдбад был не больше муравья. Привязавшись, Синдбад улегся на ноге птицы и сказал себе:

— Завтра она улетит со мною и, может быть, перенесет меня в страну, где есть люди и города. Но если даже я упаду и разобьюсь, все-таки лучше умереть сразу, чем ждать смерти на этом необитаемом острове.

Рано утром, перед самым рассветом, птица Рухх проснулась, с шумом расправила крылья, громко и протяжно вскрикнула и взвилась в воздух. Синдбад от страха зажмурил глаза и крепко ухватился за ногу птицы. Она поднялась до самых облаков и долго летела над водами и землями, а Синдбад висел,
привязан­ный к ее ноге, и боялся посмотреть вниз.

Наконец птица Рухх стала опускаться и, сев на землю, сложила крылья. Тогда Синд­бад быстро и осторожно развязал тюрбан, дрожа от страха, что Рухх заметит его и убьет. Но птица так и не увидела Синдбада. Она вдруг схватила когтями с земли что-то длинное и толстое и улетела. Синдбад посмотрел ей вслед и увидел, что Рухх уно­сит в когтях огромную змею, длинней и толще самой большой пальмы.

Синдбад отдохнул немного и осмотрелся, и оказалось, что птица Рухх принесла его в глубокую и широкую долину. Вокруг стеной стояли огромные горы, такие высокие, что вершины их упирались в облака, и не было выхода из этой долины.

— Я избавился от одной беды и попал в другую, еще худшую,— сказал Синдбад, тяжело вздыхая.— На острове были хоть плоды и пресная вода, а здесь нет ни воды, ни деревьев.

Не зная, что ему делать, он печально бродил по долине, опу­стив голову. Тем временем над горами взошло солнце и осветило долину. И вдруг вся она ярко засверкала. Каждый камень на земле блестел и переливался синими, красными, желтыми огнями. Синдбад поднял один камень и увидел, что это драгоценный алмаз, самый твердый камень на свете, которым сверлят ме­таллы и режут стекло. Долина была полна алмазов, и земля в ней тоже была алмазная.

И вдруг отовсюду послышалось шипение. Огромные змеи вы­ползли из-под камней, чтобы погреться на солнце. Каждая из этих змей была больше самого высокого дерева, и если бы в до­лину пришел слон, змеи, наверное, проглотили бы его целиком.

Синдбад задрожал от ужаса и хотел бежать, но бежать было некуда и негде было укрыться. Синдбад заметался во все стороны и вдруг заметил маленькую пещеру. Он забрался в нее ползком и очутился прямо перед огромной змеей, которая свер­нулась клубком и грозно шипела. Синдбад еще больше испу­гался. Он выполз из пещеры и прижался спиной к скале, ста­раясь не шевелиться. Он видел, что нет ему спасения.

Худ. Густав ДорэИ вдруг прямо перед ним упал большой кусок мяса. Синдбад поднял голову, но над ним ничего не было, кроме неба и скал. Скоро сверху упал другой кусок мяса, за ним третий. Тогда Синдбад понял, где он находится и что это за долина.

Давно-давно в Багдаде он слышал от одного путешественника рассказ о долине алмазов. «Эта долина,— говорил путешественник,— находится в далекой стране между гор, и никто не может попасть в нее, потому что туда нет дороги. Но купцы, которые торгуют алмазами, придумали хитрость, чтобы добы­вать камни. Они берут овцу, режут ее на куски и бросают мясо в долину.

Алмазы прилипают к мясу, а в полдень в долину спу­скаются хищные птицы — орлы и ястребы, хватают мясо и взле­тают с ним на гору. Тогда купцы стуком и криками отгоняют птиц от мяса и отдирают прилипшие алмазы; мясо же они оста­вляют птицам и зверям».

Синдбад вспомнил этот рассказ и обрадовался. Он придумал, как ему спастись. Быстро собрал он столько крупных алмазов, сколько мог унести с собой, а потом распустил свой тюрбан, лег на землю, положил на себя большой кусок мяса и крепко при­вязал его тюрбаном к себе. Не прошло и минуты, как в долину спустился горный орел, схватил мясо когтями и поднялся на воздух.

Долетев до высокой горы, он принялся клевать мясо, но вдруг сзади него раздались громкие крики и стук. Встревожен­ный орел бросил свою добычу и улетел, а Синдбад развязал тюрбан и встал. Стук и грохот слышались все ближе, и скоро из-за деревьев выбежал старый, толстый, бородатый че­ловек в одежде купца. Он колотил палкой по деревянному щиту и кричал во весь голос, чтобы отогнать орла. Не взглянув даже на Синдбада, купец бросился к мясу и осмотрел его со всех сторон, но не нашел ни одного алмаза. Тогда он сел на землю, схватился руками за голову и воскликнул:

— Что это за несчастье! Я уже целого быка сбросил в долину, но орлы унесли все куски мяса к себе в гнезда. Они оставили только один кусок и как нарочно такой, к которому не прилипло ни одного камешка. О, горе! О, неудача!

Тут он увидел Синдбада, который стоял с ним рядом, весь в крови и пыли, босой и в разорванной одежде. Купец сразу пе­рестал кричать и замер от испуга. Потом он поднял свою палку, закрылся щитом и спросил:

— Кто ты такой и как ты сюда попал?

— Не бойся меня, почтенный купец. Я не сделаю тебе зла,— ответил Синдбад.— Я тоже был купцом, как и ты, но испытал много бед и страшных приключений. Помоги мне выбраться от­сюда и попасть на родину, и я дам тебе столько алмазов, сколько у тебя никогда не было.

— А у тебя, правда, есть алмазы?— спросил купец.— Покажи.

Синдбад показал ему свои камни и подарил самые лучшие из них. Купец обрадовался и долго благодарил Синдбада, а потом он позвал других купцов, которые также добывали алмазы, и Синдбад рассказал им о всех своих несчастьях.

Купцы поздравили его со спасением, дали ему хорошую оде­жду и взяли его с собой. Они долго шли через степи, пустыни, равнины и горы, и немало чудес и диковинок пришлось увидать Синдбаду, пока он добрался до своей родины. На одном острове он увидел зверя, которого называют каркаданн. Каркаданн похож на большую корову, и у него один толстый рог посре­дине головы. Он такой сильный, что может носить на своем роге большого слона. От солнца жир слона начинает таять и заливает каркаданну глаза. Каркаданн слепнет и ложится на землю. Тогда к нему прилетает птица Рухх и уносит его в когтях, вместе со слоном, в свое гнездо.

После долгого путешествия Синдбад наконец добрался до Багдада. Родные с радостью встретили его и устроили праздник по случаю его возвращения. Они думали, что Синдбад погиб, и не надеялись больше его увидеть. Синдбад продал свои алмазы и опять стал торговать, как прежде.

Так окончилось второе путешествие Синдбада Морехода.

ТРЕТЬЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Несколько лет прожил Синдбад в родном городе, никуда не выезжая. Его друзья и знакомые, багдадские купцы, каждый ве­чер сходились к нему и слушали рассказы о его странствиях, и всякий раз, как Синдбад вспоминал про птицу Рухх, алмазную долину и огромных змей, ему становилось так страшно, как будто он все еще бродил в долине алмазов.

Однажды вечером к Синдбаду по обыкновению пришли его приятели-купцы. Когда они кончили ужин и приготовились слушать рассказы хозяина, в комнату вдруг вошел слуга и сказал, что у ворот стоит человек и продает диковинные плоды.

И вдруг капитан Бузург принялся бить себя по лицу, стонать и плакать. Он сорвал с головы тюрбан и бросил его на палубу, разорвал на себе халат и крикнул:

— Знайте, что наш корабль попал в сильное течение, и мы не можем из него выйти. А это течение несет нас к стране, ко­торая называется «Страна мохнатых». Там живут люди, похожие на обезьян, и никто еще не вернулся живым из этой страны. Готовьтесь же к смерти — вам нет спасения.

Не успел капитан договорить, как раздался страшный удар. Корабль сильно встряхнуло, и он остановился. Течение пригнало его к берегу, и он сел на мель. И сейчас же весь берег покрылся маленькими человечками. Их становилось все больше и больше, они скатывались с берега прямо в воду, подплывали к кораблю и быстро карабкались на мачты.

Худ. Густав ДорэЭти маленькие люди, покрытые густой шерстью, с желтыми глазами, кривыми ногами и цеп­кими руками, перегрызли корабельные канаты и сорвали паруса, а потом бросились на Синдбада и его спутников. Передний человечек подкрался к одному из купцов. Купец выхватил меч и разрубил его пополам. И сейчас же на него кинулись еще десять мохнатых, схватили его за руки и за ноги и сбросили в море, а за ним и другого и третьего купца.

— Неужели мы испугаемся этих обезьян!— воскликнул Синд­бад и вынул меч из ножен. Но капитан Бузург схватил его за руку и закричал:

— Берегись, Синдбад! Разве ты не видишь, что, если каждый из нас убьет десять или даже сто обезьян, остальные разорвут его в клочки или выкинут за борт? Бежим с корабля на остров, а корабль пусть достается обезьянам.

Синдбад послушался капитана и вложил меч в ножны. Он выскочил на берег острова, и его спутники последовали за ним. Последним ушел с корабля капитан Бузург. Ему было очень жалко оставлять свое судно этим мохнатым обезьянам.

Синдбад и его приятели медленно пошли вперед, не зная, куда направиться. Они шли и тихо разговаривали между собой. И вдруг капитан Бузург воскликнул:

— Смотрите! Смотрите! Дворец!

Синдбад поднял голову и увидел вдали высокий дом с чер­ными железными воротами.

— В этом доме, может быть, живут люди. Пойдем и узнаем, кто его хозяин,— сказал он.

Путники пошли быстрее и вскоре дошли до ворот дома. Синд­бад первый вбежал во двор и крикнул:

— Тут, наверно, недавно был пир. Смотрите — на палках вокруг жаровни висят котлы и кастрюли и всюду разбросаны обглоданные кости. А угли в жаровне еще горячие. Посидим немного на этой скамье — может быть, хозяин дома выйдет во двор и позовет нас.

Синдбад и его спутники так устали, что едва держались на ногах. Они уселись, кто на скамью, а кто прямо на землю, и вскоре уснули, пригревшись на солнце. Синдбад проснулся пер­вый. Его разбудили сильный шум и гул. Казалось, что где-то недалеко проходит большое стадо слонов. Земля дрожала от чьих-то тяжелых шагов. Было уже почти темно. Синдбад при­встал со скамьи и замер от ужаса: прямо на него двигался чело­век огромного роста — настоящий великан, похожий на высо­кую пальму.

Он был весь черный, глаза у него сверкали, как горящие головни, рот был похож на отверстие колодца, а зубы торчали, точно клыки кабана. Уши падали ему на плечи, а ногти на его руках были широкие и острые, как у льва. Великан шел медленно, слегка согнувшись, точно ему трудно было нести свою голову, и тяжело вздыхал. От каждого его вздоха шелестели деревья, и верхушки их пригибались к земле, как во время бури. В руках у великана был огромный факел — целый ствол смолистого дерева.

Спутники Синдбада тоже проснулись и лежали на земле, полумертвые от страха. Великан подошел и нагнулся над ними. Он долго рассматривал каждого из них и, выбрав одного, поднял его, как перышко. Это был капитан Бузург — самый большой и толстый из спутников Синдбада.

Синдбад выхватил меч и бросился к великану. Весь его страх прошел, и он думал только об одном: как бы вырвать Бузурга из рук чудовища. Но великан ударом ноги отбросил Синдбада в сторону. Он разжег огонь на жаровне, зажарил капитана Бу­зурга и съел его.

Кончив есть, великан растянулся на земле и громко захрапел. Синдбад и его товарищи сидели на скамье, прижавшись друг к другу и затаив дыхание.

Синдбад оправился первый и, убедившись, что великан крепко спит, вскочил и воскликнул:

— Лучше было бы, если бы мы утонули в море! Неужели мы позволим этому великану съесть нас, как овец?

— Уйдем отсюда и поищем такое место, где бы мы могли спрятаться от него,— сказал один из купцов.

— Куда нам уйти? Он ведь всюду нас найдет,— возразил Синдбад.— Лучше будет, если мы убьем его и потом уплывем по морю. Может быть, нас подберет какой-нибудь корабль.

— А на чем же мы уплывем, Синдбад?— спросили купцы.

— Посмотрите на эти бревна, что сложены около жаровни. Они длинные и толстые, и если их связать вместе, выйдет хо­роший плот,— сказал Синдбад.— Перенесем их на берег моря, пока спит этот жестокий людоед, а потом мы вернемся сюда и придумаем способ его убить.

— Это — прекрасный план,— сказали купцы и начали пере­таскивать бревна на морской берег и связывать их веревками из пальмового лыка. К утру плот был готов, и Синдбад с товарищами вернулись во двор великана. Когда они пришли, людоеда на дворе не было. До самого вечера он не появлялся.

Когда стемнело, земля опять затряслась, и послышались гул и топот. Великан был близко. Как и накануне, он медленно по­дошел к товарищам Синдбада, нагнулся над ними, освещая их факелом. Он выбрал самого толстого купца, проткнул его вер­телом, зажарил и съел. А потом он растянулся на земле и заснул.

— Еще один наш спутник погиб!—воскликнул Синдбад.— Но это последний. Больше этот жестокий человек никого из нас не съест.

— Что же ты задумал, Синдбад? — спросили его купцы.

— Смотрите и делайте так, как я скажу,— воскликнул Синд­бад.

Он схватил два вертела, на которых великан жарил мясо, раскалил их на огне и приставил к глазам людоеда. Потом он сделал знак купцам, и они все вместе навалились на вертела. Глаза людоеда ушли в глубь головы, и он ослеп.

Людоед со страшным криком вскочил и принялся шарить вокруг себя руками, стараясь поймать своих врагов. Но Синдбад и его товарищи врассыпную бросились от него и побежали к морю. Великан пошел за ними, продолжая громко кричать. Он догонял беглецов и перегонял их, но так и не поймал никого. Они пробегали у него между ногами, увертывались от его рук и наконец добежали до берега моря, сели на плот и отплыли, гребя, как веслом, тонким стволом молодой пальмы.

Когда людоед услышал удары весла о воду, он понял, что добыча ушла от него. Он закричал еще громче прежнего. На его крик прибежали еще два великана, такие же страшные, как он. Они отломили от скал по громадному камню и бросили вслед беглецам. Глыбы скал со страшным шумом упали в воду, только слегка задев плот. Но от них поднялись такие волны, что плот перевернулся. Спутники Синдбада почти совсем не умели пла­вать. Они сразу захлебнулись и пошли ко дну. Только сам Синд­бад и еще двое купцов помоложе успели схватиться за плот и удержались на поверхности моря.

Худ. Густав ДорэСиндбад с трудом вскарабкался снова на плот и помог своим товарищам выбраться из воды. Волны унесли их весло, и им пришлось плыть по течению, слегка направляя плот ногами. Становилось светлее. Скоро должно было взойти солнце. Това­рищи Синдбада, мокрые и дрожащие, сидели на плоту и громко жаловались. Синдбад стоял на краю плота, высматривая, не видно ли вдали берега или паруса корабля. Вдруг он обернулся к своим спутникам и крикнул:

— Мужайтесь, друзья мои, Ахмед и Хасан! Земля недалеко, и течение несет нас прямо к берегу. Видите, птицы кружатся там вдали, над водою? Их гнезда, наверно, где-нибудь близко. Ведь птицы не улетают далеко от своих птенцов.

Ахмед и Хасан подбодрились и подняли головы. Хасан, у которого глаза были зоркие, как у ястреба, посмотрел вперед и сказал:

— Твоя правда, Синдбад. Вон там, вдалеке, я вижу остров. Скоро течение пригонит к нему наш плот, и мы отдохнем на твердой земле.

Измученные путники обрадовались и стали сильнее грести ногами, чтобы помочь течению. Если бы они только знали, что ждет их на этом острове!

Скоро плот прибило к берегу, и Синдбад с Ахмедом и Хасаном вышли на сушу. Они медленно пошли вперед, подбирая с земли ягоды и коренья, и увидели высокие развесистые деревья на берегу ручья. Густая трава так и манила прилечь и отдохнуть.

Синдбад бросился под дерево и сейчас же заснул. Его раз­будил какой-то странный звук, точно кто-то перетирал зерно между двумя огромными камнями. Синдбад открыл глаза и вско­чил на ноги. Он увидел перед собой огромного змея с широкой пастью, как у кита. Змей спокойно лежал на брюхе и лениво, с громким хрустом, двигал челюстями. Этот хруст и разбудил Синдбада. А из пасти змея торчали человеческие ноги в сандалиях. По сандалиям Синдбад узнал, что это ноги Ахмеда.

Постепенно Ахмед целиком исчез в брюхе змея, и змей мед­ленно уполз в лес. Когда он скрылся, Синдбад осмотрелся кру­гом и увидел, что он остался один.

«А где же Хасан? — подумал Синдбад.— Неужели его тоже съел змей?»

— Эй, Хасан, где ты?— крикнул он.

— Здесь! — раздался голос откуда-то сверху.

Синдбад поднял голову и увидел Хасана, который сидел, скорчившись, в густых ветвях дерева ни живой, ни мертвый от страха.

— Полезай и ты сюда! — крикнул он Синдбаду.

Синдбад захватил с земли несколько кокосовых орехов и вскарабкался на дерево. Ему пришлось сидеть на верхней ветке,— это было очень неудобно. А Хасан прекрасно устроился на широком суку пониже.

Много часов просидели Синдбад и Хасан на дереве, каждую минуту ожидая появления змея. Стало смеркаться, наступила ночь, а чудовища все не было. Наконец Хасан не выдержал и заснул, опершись спиной о ствол дерева и свесив ноги. Вскоре задремал и Синдбад. Когда он проснулся, было светло и солнце стояло довольно высоко. Синдбад осторожно наклонился и по­смотрел вниз. Хасана на ветке больше не было. На траве под деревом белела его чалма и валялись стоптанные туфли — все, что осталось от бедного Хасана.

«Его тоже сожрал этот ужасный змей,— подумал Синдбад.— Видно, и на дереве от него не спрячешься».

Теперь Синдбад был один на острове. Долго искал он какого-нибудь местечка, чтобы укрыться от змея, но на Острове не было ни одной скалы или пещеры. 

Устав искать, Синдбад присел на землю у самого моря и стал думать, как бы ему спастись.

«Если я вырвался из рук людоедов, так неужели я дам себя съесть змею? — думал он.— Я — человек, и у меня есть разум, который поможет мне перехитрить это чудовище».

Вдруг с моря плеснула огромная волна и выбросила на бе­рег толстую корабельную доску. Синдбад увидел эту доску и сейчас же придумал, как ему спастись. Он схватил доску, подо­брал на берегу еще несколько досок поменьше и унес их в лес. Выбрав доску подходящего размера, Синдбад привязал ее к своим ногам большим куском пальмового лыка. Такую же доску он привязал к голове, а две другие — к телу справа и слева, так что оказался как будто в ящике. А потом он лег на землю и стал ждать.

Скоро послышались треск хвороста и громкое шипение. Змей почуял запах человека и разыскивал свою добычу. Из-за де­ревьев показалась его длинная голова, на которой светились, как факелы, два больших глаза. Он подполз к Синдбаду и широко разинул пасть, высовывая длинный раздвоенный язык.

Он удивленно осмотрел ящик, из которого так вкусно пахло человеком, и попробовал захватить его и разгрызть зубами, но крепкое дерево не поддавалось.

Змей обошел Синдбада со всех сторон, пытаясь сорвать с него деревянный щит. Щит оказался слишком крепким, и змей только обломал себе зубы. В ярости он стал бить хвостом по доскам. Доски задрожали, но выдержали. Долго трудился змей, но так и не добрался до Синдбада. Наконец он выбился из сил и уполз обратно в лес, сердито шипя и разбрасывая хвостом сухие листья.

Худ. Густав Дорэ

Синдбад быстро отвязал доски и вскочил на ноги.

— Лежать между досками очень неудобно, но если змей за­стигнет меня беззащитным, он меня сожрет,— сказал он себе.— Надо бежать с острова. Пусть я лучше утону в Лоре, чем по­гибну в пасти змея, как Ахмед и Хасан.

И Синдбад решил опять смастерить себе плот. Он вернулся к морю и начал собирать доски. Вдруг он увидел неподалеку парус корабля. Корабль все приближался: попутный ветер гнал его к берегам острова. Синдбад сорвал с себя рубашку и при­нялся бегать по берегу, размахивая ею. Он махал руками, кричал и всячески старался обратить на себя внимание. Наконец ма­тросы заметили его, и капитан приказал остановить корабль. Синдбад бросился в воду и в несколько взмахов достиг корабля. По парусам и по одежде матросов он узнал, что корабль принад­лежит его землякам. Действительно, это был арабский корабль.

Капитан корабля много слышал рассказов про остров, где жи­вет страшный змей, но никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь от него спасся.

Матросы ласково встретили Синдбада, накормили и одели его. Капитан приказал поднять паруса, и корабль помчался дальше. Долго плыл он по морю и наконец доплыл до какой-то земли. Капитан остановил корабль у пристани, и все путники вышли на берег продавать и выменивать свои товары. Только у Синд­бада ничего не было. Грустный и печальный, остался он на ко­рабле. Скоро капитан подозвал его к себе и сказал:

—   Я хочу сделать доброе дело и помочь тебе. С нами был один путешественник, которого мы потеряли, и я не знаю, умер он или жив. А товары его так и лежат в трюме. Возьми их и продай на рынке, и я дам тебе что-нибудь за труды. А то, что тебе не удастся продать, мы возьмем с собой в Багдад и отдадим его родственникам.

— Слушаю и повинуюсь, о господин,— сказал Синдбад, и капитан приказал матросам вынести товары из трюма. Ког­да выгрузили последний тюк, корабельный писец спросил капи­тана:

— Что это за товары и как зовут их хозяина? На чье имя их записать?

— Запиши на имя Синдбада Морехода, который плыл с нами на корабле и пропал,— ответил капитан.

Услышав это, Синдбад едва не лишился чувств от удивления и радости. 

— О господин,— спросил он капитана,— знаешь ли ты того человека, чьи товары ты приказал мне продать?

— Это был человек из города Багдада, по имени Синдбад Мореход,— отвечал капитан.

— Это я — Синдбад Мореход,— закричал Синдбад.— Я не пропал, а заснул на берегу, а ты не дождался меня и уплыл. Это было в мое прошлое путешествие, когда птица Рухх принесла меня в долину алмазов.

Матросы услышали слова Синдбада и толпой обступили его. Некоторые ему верили, другие называли его лжецом. И вдруг подошел к капитану один купец, который тоже плыл на этом корабле, и сказал:

— Помнишь, я тебе рассказывал, как я был на алмазной горе и бросил в долину кусок мяса, и к мясу прицепился какой-то человек, и орел принес его на гору вместе с мясом? Ты мне не поверил и сказал, что я лгу. Вот человек, который привязался тюрбаном к моему куску мяса. Он подарил мне такие алмазы, лучше которых не бывает, и сказал, что его зовут Синдбад Мореход.

Тут капитан обнял Синдбада и сказал ему:

— Возьми твои товары. Теперь я верю, что ты Синдбад Море­ход. Продай их поскорей, пока на рынках не кончилась тор­говля.

Синдбад продал свои товары с большой прибылью и вернулся в Багдад на этом же корабле. Он был очень доволен, что возвра­тился домой, и твердо решил никогда больше не пускаться в путешествия.

Так окончилось третье путешествие Синдбада.

ЧЕТВЕРТОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Но прошло немного времени, и Синдбаду опять захотелось побывать в чужих странах. Он купил самых дорогих товаров, отправился в Басру, нанял хороший корабль и поплыл в сторону Индии.

Первые дни все шло благополучно, но однажды под утро под­нялась буря. Корабль Синдбада стало кидать по волнам, как щепку. Капитан велел бросить якорь в мелком месте, чтобы переждать бурю. Но не успел корабль остановиться, как якорные цепи лопнули и корабль понесло прямо на берег.

Паруса на корабле порвались, волны залили палубу и унесли всех купцов и матросов в море.

Несчастные путешественники, точно камни, пошли ко дну.

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Только Синдбад и еще несколько купцов схватились за обломок доски и удержались на поверхности моря.

Целый день и целую ночь носились они по морю, а утром волны выбросили их на скалистый берег.

Еле живые лежали путники на земле. Только когда прошел день, а за ним ночь, они немного опомнились.

Дрожа от холода, Синдбад и его друзья пошли по берегу, надеясь, что встретят людей, которые их приютят и накормят. Долго шли они и наконец увидали вдалеке высокую постройку, похожую на дворец. Синдбад очень обрадовался и пошел быстрее, но едва путники приблизились к этой постройке, их окружила толпа людей.

Эти люди схватили их и отвели к своему царю а царь знаком приказал им сесть. Когда они сели, перед ними поставили миски с каким-то диковинным кушаньем. Ни Синдбад, ни его приятели-купцы никогда раньше его не ели. Спут­ники Синдбада с жадностью набросились на кушанье и съели все, что было в мисках. Один Синдбад почти не притронулс к кушанью и только попробовал его.

А царь этого города был людоед. Его приближенные ловили всех чужеземцев, которые заходили в их страну, и кормили их этим кушаньем. Всякий, кто ел его, постепенно терял разум и становился похож на животное. Откормив чужеземца, прибли­женные царя убивали его, жарили и съедали. А царь ел людей прямо сырыми.

Приятелей Синдбада тоже ждала такая участь. Каждый день они ели помногу этого кушанья, и все тело у них заплыло жиром. Они перестали понимать, что с ними делается,— только ели и спали. Их отдали пастуху, точно свиней; каждый день пастух выгонял их за город и кормил из больших корыт.

Синдбад не ел этого кушанья, а другого ему не давали. Он подбирал на лугах коренья и ягоды и кое-как питался ими. Все его тело высохло, он ослабел и еле держался на ногах.

Видя, что Синдбад такой слабый и тощий, приближенные царя решили, что его не надо стеречь — все равно не убежит,— и скоро забыли о нем.

А Синдбад только и мечтал, как бы вырваться от людоедов. Однажды утром, когда все еще спали, он вышел из ворот дворца и пошел куда глаза глядят. Скоро он пришел на зеленый луг и увидел человека, который сидел на большом камне. Это был пастух. Он только что пригнал купцов, приятелей Синдбада, из города и поставил перед ними корыта с кормом. Увидев Синдбада, пастух сразу понял, что Синдбад здоров и владеет своим умом. Он сделал ему рукой знак: «Подойди сюда!» — и когда Синд­бад приблизился, сказал ему:

— Иди по этой тропинке, а когда дойдешь до перекрестка, поверни направо и выйдешь на султанскую дорогу. Она вы­ведет тебя из земли нашего царя, и ты, может быть, доберешься до твоей родины.

Синдбад поблагодарил пастуха и пошел. Он старался итти как можно быстрее и скоро увидел справа от себя дорогу. Семь дней и семь ночей шел Синдбад по этой дороге, питаясь корень­ями и ягодами. Наконец на восьмой день утром он увидел невдалеке от себя толпу людей и подошел к ним. Люди обсту­пили его и стали расспрашивать, кто он и откуда пришел. Синд­бад рассказал им обо всем, что с ним случилось, и его отвели к царю той страны. Царь велел накормить Синдбада и тоже спро­сил его, откуда он родом и что с ним произошло. Когда Синдбад рассказал царю о своих приключениях, царь очень удивил­ся и воскликнул:

— Я в жизни не слышал истории удивительней! Добро пожаловать тебе, чужеземец! Оставайся жить в моем городе.

И Синдбад остался в городе этого царя, которого звали Тайгамус. Царь очень любил Синдбада и скоро так привык к нему, что не отпускал его от себя ни на минуту. Он оказывал Синдбаду всякие милости и исполнял все его желания.

И вот однажды после обеда, когда все приближенные царя, кроме Синдбада, разошлись по домам, царь Тайгамус сказал Синдбадуг

— О Синдбад, ты стал для меня дороже всех моих прибли­женных, и я не могу расстаться с тобою. У меня есть к тебе боль­шая просьба. Обещай мне, что исполнишь ее.

— Говори, какая у тебя просьба,— ответил Синдбад.— Ты был добр ко мне, и я не могу тебя ослушаться.

— Останься у нас навсегда,— сказал царь.— Я найду тебе, хорошую жену, и тебе будет в моем городе не хуже, чем в Баг­даде.

Услышав слова царя, Синдбад очень огорчился. Он все еще надеялся вернуться когда-нибудь в Багдад, а теперь надежду приходилось оставить. Ведь не мог же Синдбад отказать царю!

— Пусть будет по-твоему, о царь,— сказал он.— Я останусь здесь навсегда.

Царь тотчас же велел отвести Синдбаду помещение во дворце и женил его на дочери своего везиря. Еще несколько лет прожил Синдбад в городе царя Тайгамуса и стал понемногу забывать о Багдаде. У него завелись друзья среди жителей города, все его любили и уважали.

И вот однажды, ранним утром, к нему вошел один из его при­ятелей, по имени Абу-Мансур. Одежда на нем была разорвана и чалма съехала набок; он ломал себе руки и горько рыдал.

— Что с тобой, Абу-Мансур? — спросил Синдбад.

— Сегодня ночью у меня умерла жена,— ответил его прия­тель.

Синдбад принялся его утешать, но Абу-Мансур продолжал горько плакать, ударяя себя руками в грудь.

— О Абу-Мансур,— сказал Синдбад,— что пользы так уби­ваться? Пройдет время., и ты утешишься. Ты ведь еще молодой и долго проживешь.

И вдруг Абу-Мансур заплакал еще сильнее и воскликнул:

— Как это ты говоришь, что я долго проживу, когда мне осталось жить всего один день! Завтра ты лишишься меня и ни­когда больше меня не увидишь.

— Почему? — спросил Синдбад.— Ты ведь здоров и тебе не грозит смерть.

— Завтра похоронят мою жену и меня тоже опустят с нею в могилу,— сказал Абу-Мансур.— В нашей стране такой обычай: когда умирает женщина, ее мужа хоронят живым вместе с нею, а когда умирает мужчина, с ним вместе хоронят его жену.

«Это очень скверный обычай,— подумал Синдбад.— Хорошо, что я чужеземец и меня не похоронят живым». 

На вершине горы была вырыта глубокая яма, прикрытая тяжелым камнем. Носилки с телом жены Синдбада обвязали веревками и, подняв камень, опустили в могилу. А по­том царь Тайгамус и друзья Синдбада подошли к нему и начали с ним прощаться. Бедный Синдбад понял, что пришел час его смерти. Он бросился бежать с криком:

— Я чужеземец и не должен подчиняться вашим обычаям. Я не хочу умереть в этой яме!

Но как ни отбивался Синдбад, его все-таки привели к страшной яме. Ему дали с собой кувшин воды и семь хлебных лепешек и опустили в яму, обвязав веревками. А потом яму завалили кам­нем, и царь и все, кто был с ним, ушли обратно в город.

Бедный Синдбад очутился в могиле, среди мертвецов. Сна­чала он ничего не видел, но когда его глаза привыкли к темноте, он заметил, что в могилу проходит сверху слабый свет. Камень, закрывавший вход в могилу, неплотно прилегал к ее краям, и тоненький луч солнца пробивался в пещеру.

Вся пещера была полна мертвецов — мужчин и женщин. На них были надеты их лучшие платья и драгоценности. Отчаяние и горе охватили Синдбада.

«Теперь-то уже мне не спастись,— подумал он.— Из этой мо­гилы никому не выйти».

Через несколько часов солнечный луч, освещавший пещеру, погас и вокруг Синдбада стало совсем темно. Синдбад был очень голоден. Он съел лепешку, напился воды и уснул прямо на земле, среди мертвых.

День, другой, а за ним и третий провел Синдбад в страшной пещере. Он старался есть как можно меньше, чтобы еды хватило на более долгий срок, но на третий день, вечером, он проглотил последний кусок лепешки и запил ее последним глотком воды. Теперь ему оставалось только ждать смерти.

Синдбад расстелил на земле свой плащ и лег. Всю ночь про­лежал он без сна, вспоминая родной Багдад, друзей и прия­телей. Только под утро его глаза закрылись и он уснул.

Проснулся он от слабого шороха: кто-то с ворчаньем и фыр­каньем скреб когтями каменные стены пещеры. Синдбад вскочил на ноги и пошел по направлению шума. Кто-то пробежал мимо него, стуча лапами.

«Это, верно, какой-нибудь дикий зверь,— подумал Синдбад.— Почуяв человека, он испугался и убежал. Но как же он попал в пещеру?»

Синдбад бросился следом за зверем и вскоре увидел вдалеке свет, который становился все ярче, чем ближе Синдбад подхо­дил к нему. Скоро Синдбад оказался перед большим отверстием в хребте горы. Его пробили дикие звери, чтобы входить в пещеру и пожирать мертвецов.

Синдбад вышел через отверстие наружу и оказался на склоне горы. Морские волны с ревом разбивались о ее подножие и отка­тывались назад.

Радостно стало у Синдбада на душе, снова появилась у него надежда на спасение.

«Ведь проходят же мимо этого места корабли,— подумал он.— Может быть, какое-нибудь судно подберет меня. А если даже я умру здесь, это будет лучше, чем погибнуть в этой пещере, полной мертвецов».

Синдбад посидел немного на камне у входа в пещеру, наслаж­даясь свежим утренним воздухом. Он принялся думать о своем возвращении в Багдад, к друзьям и приятелям, и грустно стало ему, что он вернется к ним разоренный, без единого дирхема. И вдруг он хлопнул себя рукой по лбу и громко сказал:

— Я думаю о том, что вернусь в Багдад нищим, а недалеко от меня лежат такие богатства, каких нет в сокровищницах персидских царей. Пещера полна мертвецов, мужчин и женщин, которых опускают в нее уже много сотен лет. И вместе с ними опускают в могилу их лучшие драгоценности. Эти драгоценности так и пропадают в пещере, без всякой пользы. Если я возьму себе часть их, никто не пострадает от этого.

Синдбад тотчас же вернулся в пещеру и стал собрать перстни, ожерелья, серьги и браслеты, разбросанные по земле. Он завя­зал все это в свой плащ и вынес узел с драгоценностями из пещеры. Несколько дней провел он на берегу моря, питаясь травой, плодами, кореньями и ягодами, которые он собирал в лесу на склоне горы, и с утра до вечера смотрел на море. Наконец он увидел вдали, на волнах, корабль, который направлялся в его сторону.

Мигом сорвал Синдбад с себя рубашку, привязал ее к тол­стой палке и принялся бегать по берегу, размахивая ею в воз­духе. Дозорный, сидевший на мачте корабля, заметил его знаки, и капитан приказал остановить корабль невдалеке от берега. Не дожидаясь, пока за ним пришлют лодку, Синдбад бросился в воду и в несколько взмахов достиг корабля. Спустя минуту он уже стоял на палубе, окруженный матросами, и рассказывал свою историю. От матросов он узнал, что их корабль идет из Индии в Басру. Капитан охотно согласился довезти Синдбада до этого города и взял у него в уплату только один драгоценный камень — правда, самый большой.

Через месяц пути корабль благополучно достиг Басры. Оттуда Синдбад Мореход отправился в Багдад. Он сложил в кла­довые драгоценности, которые привез с собой, и опять зажил в своем доме, счастливый и радостный.

Так окончилось четвертое путешествие Синдбада.

ПЯТОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Прошло немного времени, и снова наскучило Синдбаду жить в своем прекрасном доме в Городе Мира. Кто хоть раз плавал по морю, кто привык засыпать под вой и свист ветра, тому не сидится на твердой земле.

И вот однажды пришлось ему поехать по делам в Басру, от­куда он не раз начинал свои путешествия. Он опять увидел этот богатый, веселый город, где небо всегда такое синее и солнце светит так ярко, увидел корабли с высокими мачтами и разно­цветными парусами, услышал крики матросов, выгружавших из трюмов диковинные заморские товары, и ему до того захоте­лось путешествовать, что он немедля решил собираться в путь.

Через десять дней Синдбад уже плыл по морю на большом, крепком корабле, нагруженном товарами. С ним было еще не­сколько купцов, а вел корабль старый, опытный капитан с боль­шой командой матросов.

Два дня и две ночи плыл корабль Синдбада в открытом море, а на третий день, когда солнце стояло как раз над головами пут­ников, вдали показался небольшой скалистый остров. Капи­тан приказал направиться к этому острову, и когда корабль приблизился к его берегам, все увидели, что посреди острова возвышается огромный купол, белый и сверкающий, с острым концом. Синдбад в это время спал на палубе в тени паруса.

— Эй, капитан! Останови корабль! — закричали спутники Синдбада.

Капитан велел бросить якорь, и все купцы и матросы выско­чили на берег. Когда корабль встал на якорь, толчок разбудил Синдбада, и он вышел на середину палубы, чтобы посмотреть, почему корабль остановился. И вдруг он увидел, что все, купцы и матросы, стоят вокруг огромного белого купола и стараются пробить его ломами и крючьями.

Худ. Густав Дорэ

— Не делайте этого! Вы погибнете! — крикнул Синдбад.

Он сразу понял, что этот купол — яйцо Рухха, такое же, как то, которое он видел в первое путешествие. Если птица Рухх прилетит и увидит, что его разбили, всем матросам и купцам не миновать смерти.

Но товарищи Синдбада не послушались его и стали еще силь­нее бить по яйцу. Наконец скорлупа треснула. Из яйца полилась вода. Потом из него показался длинный клюв, за ним — голова и лапы,— в яйце был птенец. Если бы яйцо не разбили, он, наверно, скоро бы вылупился.

Матросы схватили птенца, зажарили его и принялись есть. Только Синдбад не притронулся к его мясу. Он бегал вокруг своих товарищей и кричал:

— Кончайте скорей, а то прилетит Рухх и убьет вас.

И вдруг в воздухе послышались громкий свист и оглушительное хлопанье крыльев. Купцы посмотрели вверх и кинулись кораблю.

Прямо над их головами летел Рухх, в когтях у кото­рого извивались две огромные змеи. Увидев, что его яйцо разбито, Рухх так закричал, что люди попадали от страха на землю и уткнулись головами в песок. Птица выпустила свою добычу из когтей, покружила в воздухе и скрылась из виду. Купцы и матросы поднялись на ноги и побежали к морю. Они подняли якорь; распустили паруса и поплыли как можно быстрее, чтобы пастись от страшного Рухха.

Чудовищной птицы не было видно, и путники начали было уже успокаиваться, но вдруг опять послышалось хлопанье крыльев и вдали показался Рухх, но же не один. С ним летела другая такая же птица, еще больше и страшнее первой. Это был Рухх-самец. Каждая птица несла в когтях огромный камень — целую скалу.

Товарищи Синдбада забегали по палубе, не зная, куда скрыться от разъяренных птиц. Некоторые легли на палубу, другие спрятались за мачты, а капитан неподвижно застыл на месте, подняв руки к небу. Он до того испугался, что не мог ше­вельнуться.

Вдруг раздался страшный удар, точно выстрел из самой боль­шой пушки, и по морю заходили огромные волны. Это одна из птиц бросила камень, но промахнулась. Увидя это, второй Рухх громко закричал и над самым кораблем выпустил из когтей свой камень. Камень упал на корму. Корабль Синдбада жалобно
за­трещал, накренился, снова выпрямился, подброшенный вол­ной, и стал тонуть. Волны залили палубу и унесли всех купцов и матросов. Спасся один Синдбад. Он ухватился рукой за кора­бельную доску и, когда волны улеглись, забрался на нее.

Два дня и три ночи носился Синдбад по морю, и наконец, на третий день, волны прибили его к неведомой земле. Синдбад вы­брался на берег и огляделся. Ему показалось, что он не на острове, среди моря, а дома, в Багдаде, в своем чудесном саду. Ноги его ступали по мягкой зеленой траве, усеянной пестрыми цветами. Ветки деревьев гнулись от тяжести плодов. Круглые сверкающие апельсины, душистые лимоны, гранаты, груши, яб­локи как будто сами просились в рот. Маленькие пестрые птицы с громким щебетанием кружились в воздухе. Подле быстрых, блестящих, как серебро, ручьев прыгали и играли газели. Они не испугались Синдбада, потому что никогда не видели людей и не знали, что их нужно бояться.

Синдбад так устал, что еле стоял на ногах. Он напился воды из ручья, лег под дерево и сорвал с ветки большое яблоко, но не успел даже откусить от него ни кусочка, а так и заснул, держа яблоко в руке.

Когда он проснулся, солнце опять стояло высоко и птицы так же весело щебетали на деревьях. Синдбад проспал весь день и всю ночь. Только теперь он почувствовал, как ему хочется есть, и с жадностью набросился на плоды.

Подкрепившись немного, он поднялся и пошел по берегу. Ему хотелось осмотреть эту чудесную землю, и он надеялся встре­тить людей, которые приведут его в какой-нибудь город.

Долго гулял Синдбад по берегу, но не увидел ни одного чело­века. Наконец он решил немного отдохнуть и свернул в неболь­шой лесок, где было прохладнее. И вдруг он видит — под деревом, у ручья, сидит маленький человек с длинной волнистой седой бородой, одетый в рубаху из листьев и подпоясанный травой. Этот старичок сидел у самой воды, поджав ноги, и жалобно смо­трел на Синдбада.

— Мир тебе, о старик! — сказал Синдбад.— Кто ты и что это за остров? Почему ты сидишь один у этого ручья?

Старик не ответил Синдбаду ни одного слова, но сказал ему знаками: «Перенеси меня через ручей».

Иллюстрации из французского издания 1882 года.

Синдбад подумал:

«Если я перенесу его через ручей, мне не будет от этого ничего плохого, а сделать доброе дело никогда не мешает. Может быть, старик мне покажет, как найти на острове людей, которые по­могут мне добраться до Багдада».

И он подошел к старику, посадил его себе на плечи и перенес через ручей.

На другом берегу Синдбад опустился на колени и сказал ста­рику:

— Слезай, мы уже пришли.

Но старик только крепче уцепился за него и обхватил ногами его шею.

— Долго ты еще будешь сидеть у меня на плечах, скверный старик? — закричал Синдбад и хотел сбросить старика на землю, и вдруг старик громко засмеялся и так сжал ногами шею Синдбада, что тот чуть не задохнулся.

— Горе мне! — воскликнул Синдбад.— Я убежал от людо­еда, перехитрил змея и заставил Рухха нести себя, а теперь мне самому придется носить этого скверного старика. Пусть только он заснет, я сейчас же утоплю его в море. А до вечера уже не­долго ждать.

Но наступил вечер, а старик и не думал слезать с шеи Синд­бада. Он так и заснул у него на плечах и только немного разжал ноги. А когда Синдбад попробовал тихонько спихнуть его со своей спины, старик заворчал во сне и больно ударил Синдбада пятками. Ноги были у него тонкие и длинные, как плети.

И превратился несчастный Синдбад в вьючного верблюда. Целыми днями приходилось ему бегать со стариком на спине от одного дерева к другому и от ручья к ручью. Если он шел тише, старик жестоко бил его пятками по бокам и сжимал ему коленями шею.

Так прошло много времени — месяц или больше. И вот од­нажды, в полдень, когда солнце особенно сильно пекло, старик крепко заснул на плечах Синдбада, и Синдбад решил отдохнуть где-нибудь под деревом. Он стал искать тенистого места и зашел на полянку, на которой еще не бывал. На этой полянке росло много больших тыкв, величиной с голову ребенка; некоторые из них были сухие. Синдбад очень обрадовался, когда увидел эти тыквы.

«Они мне, наверно, пригодятся,— подумал он.— Может быть, они даже помогут мне сбросить с себя этого жестокого ста­рика».

Он сейчас же выбрал несколько тыкв побольше и выдолбил их острой палочкой. Потом он набрал самого спелого винограда, наполнил им тыквы и плотно закупорил их листьями. Он выста­вил тыквы на солнце и ушел с полянки, таща на себе старика. Три дня не возвращался он на полянку. На четвертый день Синдбад снова пришел к своим тыквам (старик, как и в тот раз, спал у него на плечах) и вынул пробки, которыми заткнул тыквы. В нос ему ударил крепкий приятный запах: виноград стал бродить, и его сок превратился в вино. Этого только и нужно было Синдбаду. Он осторожно вынул виноград и выжал из него сок прямо в тыквы, а потом снова закупорил их и поставил в тень. Теперь надо было подождать, когда про­снется старик.

Никогда еще Синдбаду так не хотелось, чтобы он проснулся поскорее. Наконец старик начал ерзать на плечах Синдбада и ударил его ногой. Тогда Синдбад взял самую большую тыкву, откупорил ее и отпил немного соку. Вино было крепкое и сладкое. Синдбад прищелкнул языком от удовольствия и начал плясать на одном месте, встряхивая старика. А старик увидел, что Синдбад напился чего-то вкусного, и ему тоже захотелось попробовать.

«Дай и мне», знаком сказал он Синдбаду. Синдбад подал ему тыкву, и старик одним духом выпил из нее весь сок. Он никогда раньше не пробовал вина, и оно ему очень понравилось. Скоро он начал петь и смеяться, захлопал в ладоши и застучал кулаками по шее Синдбада.

Но вот старик стал петь все тише и тише и наконец крепко заснул, свесив голову на грудь. Его ноги постепенно разжались, и Синдбад легко сбросил его со своей спины. До чего приятно показалось Синдбаду расправить наконец плечи и выпрямиться! От радости он запрыгал вокруг старика, щелкая пальцами и напевая, потом пнул его ногой и сказал:

— Я тебя пожалел и перенес тебя через ручей, а ты, небла­годарный, сел на меня верхом и не хотел слезть. Так вот же теперь лежи здесь, пока не проснешься! Никто уже не будет больше тебя возить. Если мне не удастся отсюда выбраться, я сяду на берег и всякому, кого увижу, буду говорить: «На этом острове живет скверный и злой старик. Не слушайтесь его и не исполняйте его просьб». И ты умрешь от жажды и голода.

Потом Синдбад ушел от старика и целый день бродил по острову. Он прожил на острове еще много дней и все ходил вдоль берега моря, высматривая, не покажется ли где-нибудь парус. И наконец он увидал вдали большой корабль, который приближался к острову. Синдбад закричал от радости и принял­ся бегать взад и вперед и махать руками, а когда корабль по­дошел ближе, Синдбад бросился в воду и поплыл ему на­встречу.

Капитан корабля заметил Синдбада и велел остановить свое судно. Синдбад, как кошка, вскарабкался на борт и сначала не мог сказать ни одного слова, только обнимал ка­питана и матросов и плакал от радости. Матросы громко говорили между собой, но Синдбад не понимал их. Среди них не было ни одного араба, и никто из них не говорил по-арабски. Они на­кормили и одели Синдбада и дали ему место в своей каюте. И Синд­бад ехал с ними много дней и ночей, пока корабль не пристал к какому-то городу.

Это был большой город, с высокими белыми домами и широ­кими улицами. Со всех сторон его окружали крутые горы, по­росшие густым лесом.

Синдбад вышел на берег и пошел бродить по городу.

Улицы и площади были полны народа, все люди, которые попадались Синдбаду навстречу, были чернокожие, с белыми зу­бами и красными губами. На большой площади был главный городской рынок. Там стояло много лавок, в которых торго­вали, расхваливая свои товары, купцы из всех стран — персы, индийцы, франки, турки, китайцы.

Синдбад стоял посреди рынка и смотрел по сторонам. И вдруг мимо него прошел человек в халате, с большим белым тюрбаном на голове, и остановился у лавки медника. Синдбад внимательно всмотрелся в него и сказал себе:

— У этого человека совсем такой же халат, как у моего прия­теля Хаджи-Мухаммеда с Красной улицы, и тюрбан у него свернут по-нашему. Подойду к нему и спрошу, не из Баг­дада ли он.

А человек в тюрбане тем временем выбрал большой блестящий таз и кувшин с длинным узким горлышком, отдал за них меднику два золотых динара и пошел обратно. Когда он поравнялся с Синдбадом, Синдбад низко поклонился ему и сказал:

— Мир тебе, о почтенный купец! Скажи мне, откуда ты ро­дом — не из Багдада ли, Города Мира?

— Привет тебе, земляк! — радостно ответил купец.— По тому, как ты говоришь, я сразу узнал, что ты тоже багдадец. Уже десять лет я живу в этом городе и ни разу до сего дня не слы­шал арабской речи. Пойдем ко мне и поговорим о Багдаде, о его садах и площадях.

Купец крепко обнял Синдбада и прижал его к груди. Он повел Синдбада к себе домой, напоил и накормил его, и они до вечера проговорили о Багдаде и его диковинах. Синдбаду было так приятно вспоминать родину, что он даже не спросил багдадца, как его зовут и как называется город, в котором он теперь находится. А когда стало темнеть, багдадец сказал Синдбаду:

— О земляк, я хочу спасти тебе жизнь и сделать тебя бога­тым. Слушай же меня внимательно и делай все, что я тебе скажу. Знай, что этот горал; называется Городом Черных и все жители его зинджи (арабское название ңеᴦpов) . Они живут в своих домах только днем, а вечером садятся в лодки и выезжают в море. Как только наступает ночь, в город приходят из леса обезьяны, и если встречают на улице людей, то убивают их. А утром обезьяны снова уходят, и зинджи возвращаются. Скоро станет совсем темно и обезьяны придут в город. Садись же со мной в лодку и поедем — иначе обезьяны тебя убьют.

— Спасибо тебе, земляк! — воскликнул Синдбад. — Скажи мне, как твое имя, чтобы я знал, кто оказал мне милость.

— Меня зовут Мансур Плосконосый,— ответил багдадец.— Идем скорей, если ты не хочешь попасть в лапы обезьян.

Синдбад и Мансур вышли из дома и пошли к морю. Все улицы были полны народа. Мужчины, женщины и дети бежали к пристани, торопясь, спотыкаясь и падая. Придя в гавань, Ман­сур отвязал свою лодку и вскочил в нее вместе с Синдбадом. Они отъехали немного от берега, и Мансур сказал:

— Сейчас в город войдут обезьяны. Смотри!

И вдруг горы, окружавшие Город Черных, покрылись движу­щимися огоньками. Огоньки катились сверху вниз и станови­лись все больше и больше. Наконец они совсем приблизились к городу, и на большой площади появились обезьяны, которые несли в передних лапах факелы, освещая путь.

Худ. Густав ДорэОбезьяны рассыпались по рынку, сели в лавках и начали тор­говать. Одни продавали, другие покупали. В харчевнях обезья­ны-повара жарили баранов, варили рис и пекли хлеб. Поку­патели, тоже обезьяны, примеряли одежду, выбирали посуду, материю, ссорились и дрались между собой. Так продолжалось до рассвета, когда небо на востоке стало светлеть, обезьяны построились в ряды и ушли из города, а жители вернулись в свои дома.

ШЕСТОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Худ. Густав ДорэНо прошло немного времени, и Синдбаду снова захотелось поехать в чужие страны.

Быстро собрался Синдбад и поехал в Басру. Опять выбрал он себе хороший корабль, набрал команду матросов и пустился в путь.

Двадцать дней и двадцать ночей плыл его корабль, подгоня­емый попутным ветром. А на двадцать первый день поднялась буря и пошел сильный дождь, от которого промокли вьюки с товарами, сложенные на палубе. Корабль начало бросать из сто­роны в сторону, как перышко. Синдбад и его спутники очень испугались. Они подошли к капитану и спросили его:

— О капитан, скажи нам, где мы находимся и далеко ли земля?

И капитан корабля затянул пояс потуже, взлез на мачту и посмотрел во все стороны. И вдруг он быстро спустился с мачты, сорвал с себя тюрбан и начал громко кричать и плакать.

— О капитан, в чем дело? — спросил его Синдбад.

— Знай,— ответил капитан,— что пришел наш последний час. Ветер отогнал наш корабль и забросил его в неведомое море.

Капитан вынул из-за пазухи тоненькую книжку и коро­бочку с порошком. Он смочил порошок водой и понюхал его, а потом почитал книжку и сказал:

— Знайте, о путники, что я прочитал в этой книжке удивительные вещи, которые указывают на то, что мы сейчас погиб­нем. Ко всякому кораблю, который достигает этого моря, выхо­дит из воды рыба и глотает его, со всем, что на нем есть.

Не успел он еще договорить этих слов, как корабль Синдбада начал подниматься на волнах и опускаться, и путники услышали страшный рев. И вдруг к кораблю подплыла рыба, подобная высокой горе, а за ней другая, еще больше первой, и третья — такая огромная, что две другие казались перед ней крошечными, и Синдбад перестал понимать, что происходит, и приготовился умереть.

И третья рыба разинула пасть, чтобы проглотить корабль и всех, кто был на нем, но вдруг поднялся сильный ветер, корабль подняло волной, и он понесся вперед. Долго мчался корабль, подгоняемый ветром, и наконец налетел на скалистый берег и разбился. Все матросы и купцы попадали в воду и утонули. Только Синдбаду удалось зацепиться за скалу, торчавшую из воды у самого берега, и выбраться на сушу.

Он осмотрелся и увидел, что находится на острове, где было много деревьев, птиц и цветов. Долго бродил Синдбад по острову в поисках пресной воды и наконец увидел небольшой ручеек, который тек по полянке, заросшей густой травой. Синдбад на­пился воды из ручья и поел кореньев, которые нашел в траве. Отдохнув немного, он пошел по течению ручья, и ручей привел его к большой реке, быстрой и бурливой. На берегах реки росли высокие развесистые деревья — тек, алоэ и сандал.

Синдбад прилег под деревом и крепко заснул. Проснувшись, он немного подкрепился плодами и кореньями, потом подошел к реке и стал на берегу, глядя на ее быстрое течение.

— У этой реки,— сказал он себе,— должно быть начало и конец. Если я сделаю маленький плот и поплыву на нем по ре­ке, вода, может быть, принесет меня к какому-нибудь го­роду.

Он набрал под деревьями толстых сучьев и веток и связал их, а сверху положил несколько досок — обломков кораблей, раз­бившихся у берега. Таким образом получился отличный плот. Синдбад столкнул плот в реку, встал на него и поплыл. Тече­ние быстро несло плот, и вскоре Синдбад увидел перед собой высокую гору, в которой вода пробила узкий проход. Синдбад хотел остановить плот или повернуть его назад, но вода была сильнее его и втянула плот под гору.

Сначала под горой было еще светло, но чем дальше течение несло плот, тем становилось темнее. Наконец наступил глубокий мрак. Вдруг Синдбад больно ударился головой о камень. Проход делался все ниже и теснее, и плот терся боками о стены горы. Скоро Синдбаду пришлось стать на колени, потом на четвереньки; плот еле-еле двигался вперед.

«А вдруг он остановится?— подумал Синдбад.— Что я тогда буду делать под этой темной горой?»

Но течение все-таки толкало плот вперед. Синдбад лег на доски лицом вниз и закрыл глаза — ему казалось, что стены горы вот-вот раздавят его вместе с его плотом.

Долго пролежал он так, каждую минуту ожидая смерти, и наконец заснул, ослабев от волнения и усталости.

Когда он проснулся, было светло и плот стоял неподвижно Он был привязан к длинной палке, воткнутой в дно реки у са­мого берега. А на берегу стояла толпа людей. Они указывали на Синдбада пальцами и громко разговаривали между собой на каком-то непонятном языке.

Увидав, что Синдбад проснулся, люди на берегу расступились, и из толпы вышел высокий старик с длинной седой бородой, одетый в дорогой халат. Он приветливо сказал что-то Синдбаду, протягивая ему руку, но Синдбад несколько раз по качал головой в знак того, что не понимает, и сказал:

— Что вы за люди и как называется ваша страна?

Тут все на берегу закричали: «Араб, араб!» — и другой старик, одетый еще наряднее первого, подошел почти к само, воде и сказал Синдбаду на чистом арабском языке:

— Мир тебе, чужеземец! Кто ты будешь и откуда ты пришел? По какой причине ты прибыл к нам и как нашел дорогу?

— А вы сами кто такие и что это за земля?

— О брат мой,— ответил старик,— мы мирные земледельцы. Мы пришли за водой, чтобы полить наши посевы, и увидели что ты спишь на плоту, и тогда мы поймали твой плот и привязали его у нашего берега. Скажи мне, откуда ты и зачем ты к нам приплыл?

— О господин,— ответил Синдбад,— прошу тебя, дай мне поесть и напои меня, а потом спрашивай, о чем хочешь.

— Пойдем со мною в мой дом,— сказал старик.

Он отвел Синдбада к себе домой, накормил его, и Синдбад прожил у него сколько дней. И вот как-то утром старик сказал ему:

— О брат мой, не хочешь ли ты пойти со мной на берег реки и продать свой товар?

«А какой у меня товар?» — подумал Синдбад, но все-таки решил пойти за стариком на реку.

— Мы снесем твой товар на рынок, — продолжал старик, — и если тебе дадут за него хорошую цену, ты его продашь, а ее если нет — оставишь себе.

—   Ладно,— сказал Синдбад и пошел за стариком.

Придя на берег реки, он взглянул на то место, где был привязан его плот, и увидел, что плота нет.

— Где мой плот, на котором я приплыл к вам? — спросил он старика.

— Вот,— ответил старик и указал пальцем на кучу палок, сваленных на берегу.— Это и есть твой товар, и дороже его нет ничего в наших странах. Знай, что твой плот был связан из кусков драгоценного дерева. Если хочешь, продай их нам, и мы дадим тебе столько, сколько ты пожелаешь.

— А как же я вернусь отсюда на родину, в Багдад, если у меня не будет плота? — сказал Синдбад.— Нет, я не продам его.

— О друг мой,— сказал старик,— забудь о Багдаде и о твоей родине. Мы не можем отпустить тебя. Если ты вернешься в свою страну, ты расскажешь людям про нашу землю, и они придут и покорят нас. Не думай же о том, чтобы уехать. Живи у нас и будь нашим гостем, пока не умрешь, а твой плот мы с тобой продадим на рынке, и тебе за него дадут столько пищи, что тебе хватит на всю жизнь.

И бедный Синдбад оказался на острове пленником. Он продал на рынке сучья, из которых был связан его плот, и получил за них много драгоценных товаров. Но это не радовало Синдбада. Он только и думал о том, как бы вернуться на родину.

Много дней прожил он в городе на острове у старика, немало друзей завелось у него среди жителей острова. И вот однажды Синдбад вышел из дома погулять и увидел, что улицы города опустели. Он не встретил ни одного мужчины — только дети и женщины попадались ему на дороге.

Синдбад остановил одного мальчика и спросил его:

— Куда пропали все мужчины, которые живут в городе? Или у вас война?

— Нет,— ответил мальчик,— у нас не война. Разве ты не знаешь, что у всех больших мужчин на нашем острове каждый год вырастают крылья и они улетают с острова? А через шесть дней они возвращаются и крылья у них отпадают.

И правда, через шесть дней все мужчины опять вернулись, и жизнь в городе пошла попрежнему.

Синдбаду тоже очень захотелось полетать по воздуху. Когда прошло еще одиннадцать месяцев, Синдбад решил попросить кого-нибудь из своих приятелей взять его с собой. Но сколько он ни просил, никто не соглашался. Только его лучший друг, медник с главного городского рынка, наконец решил исполнить просьбу Синдбада и сказал ему:

— В конце этого месяца приходи к горе, около городских ворот. Я буду ждать тебя у этой горы и возьму тебя с собой.

В назначенный день Синдбад рано поутру пришел на гору. Медник уже ждал его там. Вместо рук у него были широкие крылья из блестящих белых перьев.

Он велел Синдбаду сесть к нему на спину и сказал:

— Сейчас я полечу с тобой над землями, горами и морями. Но помни условие, которое я тебе скажу: пока мы будем ле­тать — молчи и не произноси ни одного слова. Если ты рас­кроешь рот, мы оба погибнем.

— Хорошо,— сказал Синдбад.— Я буду молчать.

Он забрался меднику на плечи, и тот распахнул крылья и взлетел высоко в воздух. Долго летел он, поднимаясь все выше и выше, и земля внизу казалась Синдбаду не больше чашки, брошенной в море.

И Синдбад не мог удержаться и воскликнул:

— Вот чудо!

Не успел он произнести эти слова, как крылья человека-птицы бессильно повисли, и он начал медленно падать вниз.

На счастье Синдбада, они в это время как раз пролетали над какой-то большой рекой. Поэтому Синдбад не разбился, а только ушибся о воду. Зато меднику, его приятелю, пришлось плохо. Перья на его крыльях намокли, и он камнем пошел ко дну.

Синдбаду удалось доплыть до берега и выйти на сушу. Он снял с себя мокрую одежду, выжал ее и осмотрелся кругом, не зная, в каком месте земли он находится. И вдруг из-за камня, лежав­шего на дороге, выползла огромная змея, державшая в пасти человека с длинной седой бородой. Этот человек махал руками и громко кричал:

— Спасите меня от этой большой змеи! Тому, кто меня спа­сет, я отдам половину моего богатства.

Недолго думая, Синдбад поднял с земли тяжелый камень и бросил его в змею. Камень перешиб змею пополам, и она вы­пустила из пасти свою жертву. Человек подбежал к Синдбаду и воскликнул, плача от радости:

— Кто ты, о добрый чужеземец! Скажи мне, как твое имя, чтобы мои дети знали, кто спас их отца.

— Мое имя — Синдбад Мореход,— ответил Синдбад.—А ты — как тебя зовут и в какой земле мы находимся?

— Меня зовут Хасан-ювелир,— ответил человек.— Мы на­ходимся в земле Египетской, недалеко от славного города Каира, а эта река — Нил. Пойдем ко мне в дом, я хочу наградить тебя за твое доброе дело. Я подарю тебе половину моих товаров и де­нег, а это немало, так как я уже пятьдесят лет торгую на главном рынке ювелиров и давно состою старшиной каирских купцов. Но скажи мне, почему ты здесь и как ты сюда попал?