Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Стальное колечко

(К.Г. Паустовский)

 

Худ.В. ГальдяевХуд.В. ГальдяевДед Кузьма жил со своей внучкой Варюшей в деревушке Моховое, у самого леса.

Зима выдалась суровая, с сильным ветром и сне­гом. За всю зиму ни разу не потеплело и не зака­пала с тесовых крыш суетливая талая вода. Ночью в лесу выли продрогшие волки. Дед Кузьма говорил, что они воют от зависти к людям: волку тоже охо­та пожить в избе, почесаться и полежать у печки, отогреть заледенелую косматую шкуру.

Среди зимы у деда вышла махорка. Дед сильно кашлял, жаловался на слабое здоровье и говорил, что если бы затянуться разок-другой — ему бы сра­зу полегчало.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

В воскресенье Варюша пошла за махоркой для деда в соседнее село Переборы. Мимо села прохо­дила железная дорога. Варюша купила махорку, за­вязала её в ситцевый мешочек и пошла на станцию посмотреть на поезда. В Переборах они останавлива­лись редко. Почти всегда они проносились мимо с лязгом и грохотом.

На платформе сидели два бойца. Один был боро­датый, с весёлым серым глазом. Заревел паровоз. Было уже видно, как он, весь в пару, яростно рвёт­ся к станции из дальнего чёрного леса.

— Скорый! — сказал боец с бородой. — Смотри, девчонка, сдует тебя поездом. Улетишь под небеса.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. ГальдяевПаровоз с размаху полетел на станцию. Снег за­вертелся и залепил глаза. Потом пошли перестуки­ваться, догонять друг друга колёса. Варюша схвати­лась за фонарный столб и закрыла глаза — как бы её не подняло над землёй и не утащило за поездом. Когда поезд пронёсся, а снежная пыль ещё верте­лась в воздухе и садилась на землю, бородатый бо­ец спросил Варюшу:

— Это что у тебя в мешочке? Не махорка?

— Махорка, — ответила Варюша.

— Может, продашь? Курить большая охота.

— Дед Кузьма не велит продавать, — строго отве­тила Варюша. — Это ему от кашля.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев— Эх ты,—сказал боец,—цветок-лепесток в вален­ках! Больно серьёзная!

— А ты так возьми, сколько надо, — сказала Ва­рюша и протянула бойцу мешочек. — Покури!

Боец отсыпал в карман шинели добрую горсть махорки, скрутил толстую цигарку, закурил, взял Варюшу за подбородок и посмотрел, посмеиваясь, в её синие глаза.

— Эх ты, — повторил он, — анютины глазки с ко­сичками! Чем же мне тебя отдарить? Разве вот этим?

Боец достал из кармана шинели маленькое сталь­ное колечко, сдул с него крошки махорки и соли, потёр о рукав шинели и надел Варюше на средний палец:

— Носи на здоровье! Этот перстенёк совершенно чудесный. Гляди, как горит!

— А отчего он, дяденька, такой чудесный? — спро­сила, раскрасневшись, Варюша.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

— А оттого, — ответил боец, — что ежели будешь носить его на среднем пальце, принесёт он здоровье. И тебе и деду Кузьме. А наденешь его вот на этот, на безымянный, — боец потянул Варюшу за озябший, красный палец, — будет у тебя большущая радость. Или, к примеру, захочется тебе посмотреть белый свет со всеми его чудесами — надень перстенёк на указательный палец. Непременно увидишь!

— Будто? — спросила Варюша.

— А ты ему верь, — прогудел другой боец из-под поднятого ворота шинели. — Он колдун. Слыхала та­кое слово?

— Слыхала.

— Ну то-то!—засмеялся боец. — Он старый сапёр. Его даже мина не брала!

— Спасибо! — сказала Варюша и побежала к се­бе в Моховое.

Сорвался ветер, посыпался густой-прегустой снег. Варюша всё трогала колечко, повёртывала его и смот­рела, как оно блестит от зимнего света.

"Что ж боец позабыл мне сказать про мизинец? — подумала она.— Что будет тогда? Дай-ка я надену колечко на мизинец, попробую".

Она надела колечко на мизинец. Он был худень­кий, колечко на нём не удержалось, упало в глубо­кий снег около тропинки и сразу нырнуло на са­мое снежное дно.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Варюша охнула и начала разгребать снег рука­ми. Но колечка не было. Пальцы у Варюши посине­ли. Их так свело от мороза, что они уже не сгиба­лись.

Варюша заплакала. Пропало колечко! Значит, не будет теперь здоровья деду Кузьме, и не будет у неё большущей радости, и не увидит она белый свет со всеми его чудесами. Варюша воткнула в снег, в том месте, где уронила колечко, старую еловую вет­ку и пошла домой. Она вытирала слёзы варежкой, но они всё равно набегали и замерзали, и от этого было колко и больно глазам.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Дед Кузьма обрадовался махорке, задымил всю избу, а про колечко сказал:

— Ты не горюй, дурочка! Где упало — там и ва­ляется. Ты Сидора попроси. Он тебе сыщет.

Старый воробей Сидор спал на шестке, раздув­шись, как шарик.

Всю зиму Сидор жил в избе у Кузьмы самостоятельно, как хозяин. С характером своим он застав­лял считаться не только Варюшу, но и самого деда. Кашу он склёвывал прямо из мисок, а хлеб старал­ся вырвать из рук, и, когда его отгоняли, обижался, ершился и начинал драться и чирикать так серди­то, что под стреху слетались соседские воробьи, при­слушивались, а потом долго шумели, осуждая Сидора за его дурной нрав. Живёт в избе, в тепле, в сытос­ти, а всё ему мало!

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

На другой день Варюша поймала Сидора, завер­нула в платок и понесла в лес. Из-под снега торчал только самый кончик еловой ветки. Варюша посади­ла на ветку Сидора и попросила:

— Ты поищи, поройся! Может, найдёшь!

Но Сидор скосил глаза, недоверчиво посмотрел на снег и пропищал:

— Ишь ты! Ишь ты! Нашла дурака!,.. Ишь ты, ишь ты! — повторил Сидор, сорвался с ветки и по­летел обратно в избу.

Так и не отыскалось колечко.

Дед Кузьма кашлял всё сильнее. К весне он за­лез на печку. Почти не спускался оттуда и всё чаще просил попить. Варюша подавала ему в железном ковшике холодную воду.

Метели кружились над деревушкой, заносили из­бы. Сосны завязли в снегу, и Варюша уже не могла отыскать в лесу то место, где уронила колечко. Всё чаще она, спрятавшись за печкой, тихонько плакала от жалости к деду и бранила себя.

— Дурёха! — шептала она.— Забаловалась, оброни­ла перстенёк. Вот тебе за это! Вот тебе!

Она била себя кулаком по темени, наказывала се­бя, а дед Кузьма спрашивал:

— С кем это ты там шумишь-то?

— С Сидором, — отвечала Варюша. — Такой стал неслух! Всё норовит драться.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Однажды утром Варюша проснулась оттого, что Сидор прыгал по оконцу и стучал клювом в стекло. Варюша открыла глаза и зажмурилась. С крыши, перегоняя друг друга, падали длинные капли. Горя­чий свет бил в оконце. Орали галки.

Варюша выглянула на улицу. Тёплый ветер ду­нул ей в глаза, растрепал волосы.

— Вот и весна! — сказала Варюша.

Блестели чёрные ветки, шуршал, сползая с крыш, мокрый снег, и важно и весело шумел за околицей сырой лес. Весна шла по полям, как молодая хозяй­ка. Стоило ей только посмотреть на овраг, как в нём тотчас начинал булькать и переливаться ручей. Вес­на шла, и звон ручьёв с каждым её шагом стано­вился громче и громче.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Снег в лесу потемнел. Сначала на нём выступи­ла облетевшая за зиму коричневая хвоя. Потом по­явилось много сухих сучьев— их наломало бурей ещё в декабре, — потом зажелтели прошлогодние палые листья, проступили проталины, и на краю последних сугробов зацвели первые цветы мать-и-мачехи.

Варюша нашла в лесу старую еловую ветку — ту, что воткнула в снег, где обронила колечко, и нача­ла осторожно отгребать старые листья, пустые шиш­ки, накиданные дятлами, ветки, гнилой мох. Под одним чёрным листком блеснул огонёк. Варюша вскрикнула и присела. Вот оно, стальное колечко! Оно ничуть не заржавело. 

Варюша схватила его, надела на средний палец и побежала домой.

Ещё издали, подбегая к избе, она увидела деда Кузьму. Он вышел из избы, сидел на завалинке, и синий дым от махорки поднимался над дедом пря­мо к небу, будто Кузьма просыхал на весеннем сол­нышке и над ним курился пар.

— Ну вот, — сказал дед, — ты, вертушка, выскочи­ла из избы, позабыла дверь затворить, и продуло всю избу лёгким воздухом. И сразу болезнь меня отпус­тила. Сейчас вот покурю, возьму колун, наготовлю дровишек, затопим мы печь и спечём ржаные лепёшки.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Варюша засмеялась, погладила деда по косматым серым волосам, сказала:

— Спасибо колечку! Вылечило оно тебя, дед Кузьма.

Весь день Варюша носила колечко на среднем пальце, чтобы накрепко прогнать дедовскую болезнь. Только вечером, укладываясь спать, она сняла ко­лечко со среднего пальца и надела его на безымян­ный. После этого должна была случиться большушая радость. Но она медлила, не приходила, и Ва­рюша так и уснула не дождавшись.

Встала она рано, оделась и вышла из избы.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. Гальдяев

Тихая и тёплая заря занималась над землёй. На краю неба ещё догорали звёзды. Варюша пошла к лесу. На опушке она остановилась. Что это звенит в лесу, будто кто-то осторожно шевелит колокольчики? 

Варюша нагнулась, прислушалась и всплеснула руками: белые подснежники чуть-чуть качались, ки­вали заре, и каждый цветок позванивал, будто в нём сидел маленький жук кузька-звонарь и бил лапой по серебряной паутине. На верхушке сосны ударил дятел — пять раз.

"Пять часов! — подумала Варюша.— Рань-то какая! И тишь!"

Тотчас высоко на ветвях в золотом зоревом све­те запела иволга.

Варюша стояла, приоткрыв рот, слушала, улы­балась. Её обдало сильным, тёплым, ласковым ветром, и что-то прошелестело рядом. Закачалась лещина, из ореховых серёжек посыпалась жёлтая пыльца. Кто-то прошёл невидимый мимо Варюши, осторожно от­водя ветки. Навстречу ему закуковала, закланялась кукушка.

"Кто же это прошёл? А я и не разглядела!" — подумала Варюша.

Она не знала, что это весна прошла мимо неё.

Худ.В. ГальдяевХуд.В. ГальдяевВарюша засмеялась громко, на весь лес, и по­бежала домой. И большущая радость — такая, что не охватишь руками,— зазвенела, запела у неё на сердце.

Весна разгоралась с каждым днём всё ярче, всё веселей. Такой свет лился с неба, что глаза у деда Кузьмы стали узкие, как щёлки, но всё время по­смеивались. А потом по лесам, по лугам, по оврагам сразу, будто кто-то брызнул на них волшебной водой, зацвели-запестрели тысячи тысяч цветов.

Варюша думала было надеть перстенёк на ука­зательный палец, чтобы повидать белый свет со все­ми его чудесами, но посмотрела на все эти цветы, на липовые берёзовые листочки, на ясное небо и жаркое солнце, послушала перекличку петухов, звон воды, пересвистывание птиц над полями — и не на­дела перстенёк на указательный палец.

„Успею, — подумала она. — Нигде на белом свете не может быть так хорошо, как у нас в Моховом. Это же прелесть что такое! Не зря ведь дед Кузьма го­ворит, что наша земля — истинный рай, и нету дру­гой такой хорошей земли на белом свете!"

 

к содержанию