Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

 

ДАНИЛО ЛОВЧАНИН С ЖЕНОЮ

 

У князя было у Владимира,

У киевского солнышка Сеславича

Было пированьице почестное,

Честно и хвально, больно радостно

На многи князья и бояре,

На сильных могучих богатырей.

Вполсыта бояре наедалися,

Вполпьяна бояре напивалися,

Промеж себя бояре похвалялися:

Сильный-ат хвалится силою,

Богатый хвалится богачеством;

Купцы, те хвалятся товарами,

Товарами хвалятся заморскими;

Бояре-то хвалятся поместьями,

Они хвалятся вотчинами.

Один только не хвалится Данила Денисьевич.

Тут возговорит сам Володимир-князь:

«Ох ты гой еси, Данилушка Денисьевич!

Еще что ты у меня ничем не хвалишься?

Али нечем тебе похвалитися?

Али нету у тебя золотой казны?

Али нету у тебя молодой жены?

Али нету у тебя платья цветного?»

Ответ держит Данила Денисьевич:

«Уж ты, батюшка наш, Володимир-князь!

Есть у меня золота казна,

Еще есть у меня и молода жена,

Еще есть у меня и платье цветное;

Нешто так я это призадумался».

Тут пошел Данила с широка двора.

Тут возговорит сам Володимир-князь:

«Ох вы гой еси, мои князья-бояре!

Уж вы все у меня переженены,

Только я один холост хожу;

Вы ищите мне невестушку хорошую,

Вы хорошую и пригожую,

Чтоб лицом красна и умом сверстна,

Чтоб умела русскую грамоту

И четью-петью церковному,

Чтобы было кого назвать вам матушкой,

Величать бы государыней».

Из-за левой было из-за сторонушки

Тут возговорит Мишаточка Путятин сын:

«Уж ты, батюшка Володимир-князь!

Много я езжал по иным землям,

Много я видал королевичен,

Много видал и из ума пытал:

Котора лицом красна — умом не сверстна,

Котора умом сверстна — лицом не красна.

Не нахаживал я такой красавицы,

Не видывал я эдакой пригожицы, —

У того ли у Данилы у Денисьича,

Еще та ли Василиса Никулишна:

И лицом она красна, и умом сверстна,

И русскую умеет больно грамоту,

И четью-петью горазда церковному;

Еще было бы кого назвать нам матушкой,

Величать нам государыней».

Это слово больно князю не показалося,

Володимиру словечко не полюбилося.

Тут возговорит сам батюшка Володимир-князь:

«Еще где это видано, где слыхано,

От живого мужа жену отнять!»

Приказал Мишаточку казнить-вешати.

А Мишаточка Путятин переметлив был,

На иную на сторонку перекинулся:

«Уж ты батюшка, Володимир-князь,

Погоди меня скоро казнить-вешати,

Прикажи, государь, слово молвити».

Приказал ему Володимир слово молвити:

«Мы Данилушку пошлем во чисто поле,

Во те ли луга Леванидовы,

Мы ко ключику пошлем ко гремячему,

Велим поймать птичку белогорлицу,

Принести ее к обеду княженецкому;

Что еще убить ему льва лютого,

Принести его к обеду княженецкому».

Это слово князю больно показалося,

Володимиру словечко полюбилося.

Тут возговорит старой казак,

Старой казак Илья Муромец:

«Уж ты батюшка, Володимир-князь!

Изведешь ты ясного сокола,

Не поймать тебе белой лебеди!»

Это слово князю не показалося,

Посадил Илью Муромца во погреб.

Садился сам во золот стул,

Он писал ярлыки скорописные,

Посылал их с Мишаточкой в Чернигов-град.

Тут поехал Мишаточка в Чернигов-град

Прямо ко двору ко Данилину и ко терему Василисину,

На двор-ат въезжает безопасышно,

Во палатушку входит безобсылышно.

Тут возговорит Василиса Никулишна:

«Ты невежа, ты невежа неотецкой сын!

Для чего ты, невежа, эдак делаешь:

Ты на двор-от въезжаешь безопасышно,

Во палатушку входишь безобсылышно?»

Ответ держит Мишаточка Путятин сын:

«Ох ты гой еси, Василиса Никулишна!

Не своей я волей к вам в гости зашел,

Прислал меня сам батюшка Володимир-князь

Со теми ярлыками скорописными».

Положил ярлычки, сам вон пошел.

Стала Василиса ярлыки пересматривать,

Заливалася она горючьми слезьми.

Скидовала с себя платье цветное,

Надевает на себя платье молодецкое,

Села на добра коня, поехала во чисто поле

Искать мила дружка свово Данилушку.

Нашла она Данилу свет Денисьича,

Возговорит ему таково слово:

«Ты, надеженька, надежа, мой сердечный друг,

Да уж молодой Данила Денисьевич!

Что останное нам с тобой свиданьице!

Поедем-ка с тобою к широку двору».

Тут возговорит Данила Денисьевич:

«Ох ты гой еси, Василисушка Никулишна!

Погуляем-ка в остатки по чисту полю,

Побьем с тобой гуськов да лебедушек!»

Погулявши, поехали к широку двору.

Возговорит Данила свет Денисьевич:

«Внеси-ка мне малой колчан каленых стрел».

Несет она большой колчан каленых стрел.

Возговорит Данилушка Денисьевич:

«Ты невежа, ты невежа, неотецка дочь!

Чего ради ты, невежа, ослушаешься?

Аль не чаешь над собою большего?»

Василисушка на это не прогневалась

И возговорит ему таково слово:

«Ты надеженька, мой сердечный друг,

Да уж молодой Данилушка Денисьевич!

Лишняя стрелочка тебе пригодится:

Пойдет она не по князе, не по барине,

А по своем брате богатыре».

Поехал Данила во чисто поле,

Что во те луга Леванидовы,

Что ко ключику ко гремячему,

И к колодезю приехал ко студеному.

Берет Данила трубоньку подзорную,

Глядит ко городу ко Киеву.

Не белы снеги забелелися,

Не черные грязи зачернелися:

Забелелася, зачернелася сила русская

На того ли на Данилу на Денисьича.

Тут заплакал Данила горючьми слезьми,

Возговорит он таково слово:

«Знать, гораздо я князю был ненадобен, З

нать, Володимиру не слуга я был».

Берет Данила саблю боевую,

Прирубил Денисьич силу русскую.

Погодя того времечка малешинько,

Берет Данила трубочку подзорную,

Глядит ко городу ко Киеву.

Не два слона в чистом поле слонятся,

Не два сыры дуба шатаются:

Слонятся-шатаются два богатыря

На того ли на Данилу на Денисьича,

Его родный брат Никита Денисьевич

И названой брат Добрыня Никитинич.

Тут заплакал Данила горючьми слезьми:

«Уж и вправду, знать, на меня господь прогневался,

Володимир-князь на удалого осердился!»

Тут возговорит Данила Денисьевич:

«Еще где это слыхано, где видано,

Брат на брата со боём идет?»

Берет Данила свое востро копье,

Тупым концом втыкат во сыру землю,

А на вострый конец сам упал.

Спорол себе Данила груди белые,

Покрыл себе Денисьич очи ясные.

Подъезжали к нему два богатыря,

Заплакали об нем горючьми слезьми.

Поплакавши, назад воротилися,

Сказали князю Володимиру: «Не стало Данилы

Что того ли удалого Денисьича!»

Тут сбирает Володимир поезд-ат.

Садился в колясочку во золоту,

Поехали ко городу Чернигову.

Приехали ко двору ко Данилину;

Восходят во терем Василисин-ат.

Целовал ее Володимир во сахарные уста.

Возговорит Василиса Никулишна:

«Уж ты, батюшка Володимир-князь!

Не целуй меня устами кровавыми,

Без мово друга Данилы Денисьича».

Тут возговорит Володимир-князь:

«Ох ты гой еси, Василиса Никулишна!

Наряжайся ты в платье цветное,

В платье цветное, подвенечное».

Наряжалась она в платье цветное,

Взяла с собой булатный нож.

Поехали ко городу ко Киеву.

Поверсталися супротив лугов Леванидовых.

Тут возговорит Василиса Никулишна:

«Уж ты, батюшка Володимир-князь!

Пусти меня проститься со милым дружком

Со тем ли Данилой Денисьичем».

Посылал он с ней двух богатырей.

Подходила Василиса ко милу дружку,

Поклонилась она Даниле Денисьичу;

Поклонилась она да восклонилася,

Возговорит она двум богатырям:

«Ох вы гой еси, мои вы два богатыря!

Вы подите скажите князю Володимиру:

Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,

По чисту полю со милым дружком,

Со тем ли Данилой Денисьичем».

Берет Василиса свой булатный нож,

Спорола себе Василисушка груди белые,

Покрыла себе Василиса очи ясные.

Заплакали по ней два богатыря,

Пошли они ко князю Володимиру: «

Уж ты, батюшка Володимир-князъ!

Не стало нашей матушки Василисы Никулишна.

Перед смертью она нам промолвила:

«Ох вы гой еси, мои вы два богатыря!

Вы подите скажите князю Володимиру,

Чтобы не дал нам валяться по чисту полю,

По чисту полю со милым дружком,

Со тем ли Данилой Денисьичем».

Приехал Володимир во Киев-град,

Выпускал Илью Муромца из погреба,

Целовал его в голову во темечко:

«Правду сказал ты, старой казак,

Старой казак Илья Муромец!»

Жаловал его шубой соболиною,

А Мишатке пожаловал смолы котел.

 

к содержанию