Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

СЕНОКОС В РАЗЛИВЕ

(Дмитрий Блынский)

Поэма

 

Плывет тревожно песня над Разливом.
То смолкнет, то послышится опять.
Далекая, с угрюмым переливом,
Она рассвету хмурому под стать.

В лугах — пора косьбы.
Конец июля.
За окоем уплыл туман седой,
И у протоки, словно в карауле,
Кусты ольхи застыли над водой.

Шуршат у ската волны, заливая
До щиколоток ноги тонких ив.
Качается на волнах, как живая,
Зарница, опрокинувшись в Разлив.

На берегу — налево и направо —
В тяжелых росах синие луга.
Куда ни глянь — тебе по пояс травы, —
Коси, суши и складывай в стога.

Гудят вдали, за лесом, паровозы.
Под утро скорбный плач гудков растет.
А тут спокойно.
У большой березы
Стоит шалаш, дымит всю ночь костер.

Стога, поодаль разбредясь, застыли.
Косец садится у огня: продрог.
И треплет волосы его густые  
Пропахший свежим сеном ветерок.

Косец кладет бумагу на колени
И быстро пишет...
Тихая пора.
Ложатся от стогов косые тени,
А звезды — словно искры от костра.

Потрескивают робко головешки,
И пламя в чайник хочет заглянуть.
Спокойны и сощурены в усмешке
Глаза его, взгрустнувшие чуть-чуть.

Задумавшись и вдаль куда-то глядя,
На серый пробуждающийся край,
То волосы, как лысину, погладит,
То тронет подбородок невзначай.

И пишет вновь...

________________________________ 

На сумрачном востоке,
За лес цепляясь, облака ползли.
Бесшумно лодка, выйдя из протоки,
Пересекает озеро Разлив.
Глядит косец.
Он знает: это в гости
К нему спешат на лодке малыши.
Они во всем помогут дяде Косте.
Им после только сказку расскажи.

Он вдаль глядит, не может наглядеться
На пенистый вздыхающий простор,
И видит он, как собственное детство
Бежит навстречу с Жигулевских гор.

Он видит Волгу, медленную Волгу,
Где — в зной ли, в дождь — с ребятами любил
Вот так же сесть за весла и подолгу
Грести на ветер, не жалея сил. 

Иль на Венец подняться, стать над кручей,
Где под глухим обрывом вдоль реки
С «Дубинушкой», тревожной и могучей,
Откосом тянут баржу бурлаки.

Любил смотреть рассветною порою,
Как всходит солнце...
(И вздохнул косец.)
Рассвет не видят те, что под горою, —
Их лямки не пускают на Венец...

Все ближе лодка.
Повернула круто
Туда, где берег камышом одет.
Рукою машет девочка Анюта,
Косец ей улыбается в ответ.

Сильнее налегай на весла, Петя!
Такой он, Петька, рыжий, что она
Смеется: нет рыжей его на свете, —
Не голова, а красная луна.

А что сидит, не помогает Ваня?
Ведь дядя Костя любит паренька
С его мечтой — на аэроплане
Бесстрашно залететь под облака.

С его желаньем грамоте учиться,
Чтоб после — у Анюты на виду —
Он смог прочесть бы сказку о жар-птице,
Что склевывала яблоки в саду.

Относит лодку.
Притаились дети.
Вцепившись в перекладину, молчат.
Глядит косец: грести в ненастье, Петя,
Не то что вынимать из гнезд галчат.

Несутся волны, лодкою играя,
Перевернуть посудину грозя.
До берега, до глинистого края
Рукой подать, а подойти нельзя.

Шумит, вздыхает хмурое, седое.
И вдруг:
— Куда вы? Там водоворот... —
Мелькает быстро кепка над водою,
Спешит косец, саженками плывет.

А лодка воду черпает краями,
Вот-вот покажет черную корму.
Не бойся, Ваня! Дядя Костя с нами,
Ты только руку протяни ему.

Он весла взял, он сел на место Пети.
Теперь попробуй, ветер, догони!
— А это что? —
И оживились дети:
Косца хотят обрадовать они. 

Живет он бедно, жизнью одинокой
И за день ест порою только раз.
Вот и поймали рыбу за протокой,
Чтобы уху сварить ему сейчас. 

Но шутит он:
— Пускай потерпит щука.
Сегодня мы богаты — хлеб и чай.
На завтра — только кипяток.
«А ну-ка, —
Мы скажем утром щуке, — выручай».

Все ближе берег, ближе...
— Дядя Костя,
Прийти к тебе хотели мы вчера,
Но не могли... Мы были на погосте, —
Убили машиниста юнкера.

В его квартире найдена винтовка
И книги, да такие — будь здоров!
Составил их сам Ленин.
Очень ловко
Громит он этих самых юнкеров.

— Его искали тоже, — шепчет Петя, —
Везде, как есть, четыре дня подряд.
Его я видел... Только на портрете.
С бородкой, лысый...
Рыжий, говорят.

Мне юнкер показал на той неделе:
«Не узнаешь такого, воробей?»
А я хоть бы и знал на самом деле,
Но тайны не открыл бы, хоть убей.

Эх, как его поймать охота барам!
Но для него и эти нипочем.
Фамилию сменил.
Теперь недаром
Его зовут, я слышал, Ильичем.

Он хочет бар — из комнат да за двери,
Пускай, как мы, походят без жилья. —
Смеется Петька:
— Одному не верю: Неужто Ленин рыжий, как и я?!

А вот и берег...

_______________________________

Узенькая тропка, 
Пригорок опоясав, не спеша 
Взбирается на склон,чтобы торопко 
Равниною бежать до шалаша. 

Цветы черноголова, иван-чая
На цыпочки привстали над травой,
Веснушчатых босых гостей встречая,
Приветливо кивают головой.

Ребята здесь, у шалаша, как дома,
Привыкли называть его своим.
Здесь каждая травинка им знакома,
Любая ветка кланяется им.

Когда кусты тугие молчаливы
И никого во всей округе нет,
Косец идет в разросшиеся ивы —
В свой сумрачный «зеленый кабинет». 

Два чурбака — пониже и повыше.
Присядет, развернет свою тетрадь,
Испишет лист, потом другой испишет,
Подумает и вновь начнет писать.

Когда ж умолкнет шумная округа,
Встречает он в лугу, у ивняка,
С вестями приплывающего друга
От питерских рабочих, от ЦК.

На сеновале сядут.
Разговоры
Про сенокос, про бурный Петроград,
Про то, где скрылся Ленин, о котором
Сегодня очень много говорят.

Они сидят до самого рассвета.
Косец, взглянув на раннюю зарю,
Заметит:
— Как ни трудно было лето,
Но будем бой готовить к октябрю.

Иначе можем опоздать... —
Над лугом
То здесь, то там ребячьи голоса.
В траву врезаясь ровным полукругом,
Стрижет пригорок звонкая коса.

Стоит в холщовом платьице, разута,
Среди густых цветов на бугорке
Задумчивая девочка Анюта
С анютиными глазками в руке.

Ушли ребята в лес.
Там столько ягод,
Что собирай весь день — и не собрать,
Что дяде Косте не поесть их за год.
Когда бы ел 
(Откажется опять!).

Ушли ребята.
Почему ж, Анюта,
От дяди Кости не уходишь ты?
Тебе в глаза цветы глядят, как будто
С тобой сейчас прощаются цветы.

От озера до сваленной березы
Они ложатся, разметавшись в ряд,
Горит роса.
Нет, не роса, а слезы
Подкошенного вереска горят.

Так жаль цветы!
Но на любой слезинке
Смеется солнце...
Золотые дни!
Не ягоды бы складывать в корзинки,
А капли солнца — так светлы они.

Краснея, улыбнулась ты чему-то.
Цветам ли, солнцу, шепоту ольхи?
Себе самой не веришь ты, Анюта,
Впервые в жизни сочинив стихи. 

Устал косец, косоворотку сбросил.
И только непонятно, почему
На озере, в лесу ли, на покосе —
Быть всюду в кепке нравится ему.

Поет коса в траве. Жара какая!
Ни ветерка, ни облачка. Жара.
Одни перепела, перекликаясь,
Твердят неугомонно «пить пора».

А в полдень ветер пробежал над лугом,
В рядах сухое сено шевеля,
И, побывав в кустарнике упругом,
Умчался через озеро в поля. 

И вот уже клубящиеся тучи
Стегает ветер огненным кнутом.
Скорей, скорей сложить стога покруче —
Все ближе тучи, все слышнее гром.

С ребятами заигрывает ветер,
То сено рвет из рук, то валит с ног.
— Утаптывай сильней! —
На смену Пете
Анюта поднимается на стог.

Смеющийся, лукаво веки щуря,
Надвинув кепку ниже на глаза,
Косец смеется, радуется буре,
Почти поет:
— Люблю, когда гроза.

Рванул, как струны, ветер ветки ивы,
И дождь у стога дробно заплясал.
Зеленых буйных звуков переливы
На крыльях ветра мчались по лесам. 

А молнии, похожие на корни
Березы, опрокинутой в Разлив,
На миг повисли над громадой черной,
И грянул гром, все звуки заглушив.

— В шалаш... скорее! —
Хлещет дождь по крыше,
Вода стекает медленно, шурша.
И кажется Анюте, будто мыши
Царапают макушку шалаша.

А небо — словно выплеснул на небо
Студеный ветер озеро чернил.
Косец достал ломоть ржаного хлеба
И на три ровных части разломил.

Кусочек хлеба!
Что еще на свете
Вкуснее, слаще и дороже есть!
Продрогшие, зарылись в сено дети,
Едят по крошке
И боятся съесть.

— А это я оставлю, — шепчет Ваня.
И прячет хлеб в картуз. — Мне хватит... мне...
Больная мать лежит, никак не встанет
С тех пор, как батька сгинул на войне.

Озябнув, съежась, тучи мчались к лесу,
Дождь утихал и вновь пускался в пляс.
Глядел косец сквозь мутную завесу
И продолжал не сказку, а рассказ.

Откуда все он знает?
Неужели
Обедать будешь с хлебом каждый день?
Не верится, чтоб хлеб все люди ели, —
Ведь столько городов и деревень!

Представишь ли, что ты пойдешь учиться
Поверишь ли потом своим глазам:
Ты сам читаешь сказку о жар-птице,
Любую букву ты выводишь сам. 

Как хорошо!.. И улыбнулся Ваня:
Узнает мать, как будет рада мать, —
Он скоро сможет на аэроплане
Ее и дядю Костю покатать...

Открылось снова небо голубое,
Земля сверкала, свежестью дыша.
И вновь выходят шумною гурьбою
Веселые друзья из шалаша.

Все ниже солнце.
Кажется, минута —
И к озеру прильнет оно щекой
Так низко, что на цыпочках Анюта
Теперь смогла б достать его рукой.

Обычный вечер.
Лодка уходила.
Спешил косец на сеновал в шалаш,
Где, может, до рассвета слышно было,
Как ходит по бумаге карандаш.

Задумавшись и вдаль куда-то глядя
На оглашенный птичьим свистом край,
То волосы, как лысину, погладит,
То тронет подбородок невзначай.

И пишет вновь...

_____________________________

А утром:
— Дядя Костя! —
Ребята громко издали кричат.
Из-за листвы калиновые гроздья
Посматривают робко на ребят.

Идут к костру, зовут.
В ответ ни слова.
Все пусто — ни косы, ни топора,
Снят даже чайник с жердочки сосновой,
Росой покрылись угольки костра.

От шалаша бредут его тропою,
Что в лес манит, тениста и узка.
Вот лось прошел под утро к водопою,
Сломив рогами ветку лозняка.

Вот птица в красной блузке торопливо
Росинки пьет из круглого следа.
Куда он делся, ты скажи нам ива, Т
ропа, ты увела его — куда?

Еще вчера брал Ваню на колени,
Смеялся и шутил еще вчера... 

* * *

Кто знал, что это был товарищ ЛЕНИН,
Которого искали юнкера!
Кто знал, что у него бородка сбрита,
Не волосы под кепкой, а парик! ...
...Звенела ругань, цокали копыта,
Смотрел из каждой подворотни шпик.

Стучали где-то гулкие колеса,
Солдатской песни слышался мотив.
Кто знал, что в эту пору сенокоса
Был штабом революции Разлив!

А через день, за сотни верст отсюда,
Читал тайком газету пахарь-дед
Про жизнь свою, про жизнь простого люда,
Который, как и он, разут-раздет.

Читал старик крамольную газету,
И у крестьян сжимались кулаки:
«Пока хозяин жив, нам жизни нету,
Нам счастья нет, пока мы батраки».

И молча люди заходили в сени,
Не отрывали от газеты глаз.
— Писал-то кто такую правду?
— Ленин.
— Видать, батрак...
— Видать, не хуже нас.

Кто знал, что это ленинское слово,
Проникшее в далекое село,
Им рождено у шалаша лесного,
Где по ночам от рос густых светло!

____________________________

Июль в Разливе. Снова из-за леса
Выходит солнце. Тихо и тепло.
У шалаша — пилот и поэтесса.
— Анюта...
— Петя...
— Сорок лет прошло!

Места родные! Травы по колено.
Идешь, идешь... И кажется, вчера
Купались в озере, сушили сено,
Чай с земляникой пили у костра.

Послушай, детство, рыжее, босое,
Опять тобой живу я и дышу:
В луг на заре косец ушел с косою,
И он вот-вот вернется к шалашу.

И говорить не хочется: «Когда-то...»
Кусочек хлеба в памяти встает.
Нет только Вани рядом, нет солдата,
Убитого у Пулковских высот.

Мы вновь проходим узкою тропою,
Где и теперь кричат перепела,
Где лось ходил под утро к водопою,
Где птица из его следа пила.

Стоим на берегу у поворота,
Где нас троих от гибели он спас.
На твердый берег — из водоворота —
В те годы вывел он не только нас.

Плывет спокойно песня над Разливом.
То смолкнет, то послышится опять.
Широкая, с веселым переливом,
Она рассвету ясному под стать.

 

 

к содержанию

 

Издательство сочло целесообразным дать в иллюстрациях портрет
В.И. Ленина без внешних изменений, вызванных конспирацией

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

 

 

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко

  

 

 

Худ. В.Г. ШевченкоХуд. В.Г. Шевченко